Немного веры

      В дни своего обучения Йеннифэр ненавидит Тиссаю — так она думает, раз за разом глядя на её ровный силуэт, и строгую причёску, и её глаза, которые ледяны, как стужа. Ненавидит, боится и завидует ей: её безупречной осанке — смешно полагать, что когда-то у неё будет такая же — и её платьям с высоким воротом, атласным подолам, струящимся по каменным плитам.       Ненавидит её идеальность. Её красоту. И силу. Всё то лучшее, что есть в ней — ненавидит, ненавидит… Ненавидит?       Тиссая лежит на тахте с изогнутой спинкой, оббитой бархатом: опираясь на подушечку с пушистыми кисточками, читает, пока они сидят на полу, и когда Йеннифэр смотрит на неё искоса, оторвавшись от созерцания прыщавой физиономии девчонки напротив, то Тиссая поднимает глаза от книги — задумчивость, в которую она погрузилась, читая, ещё не совсем рассеялась, и взгляд её выглядит не таким острым, как обычно. Что-то не так в Тиссае. Что-то не так с Йеннифэр.       — Сосредоточься, Свинка, — говорит ей Тиссая, переворачивает страницу и больше на неё не смотрит.       Впервые Йеннифэр так хочется привлечь её внимание, что она встаёт и говорит то, что случайно взбрело на ум — Тиссая, конечно же, раскусит её ложь, её страх, для этого даже не надо быть магом, но она никогда не прочтёт в ней её истинных желаний.       «В конце концов, — думает она, выбегая из комнаты с заполошно бьющимся сердцем и искривлёнными от ярости губами, — если я так плоха, то почему бы ей просто не вышвырнуть меня?»       Что-то крепнет в душе Йеннифэр — что-то, чему она не знает названия, но это отличается от чувства, которое заставило схватиться её за осколок стекла в первую ночь. Она вспоминает свою прошлую жизнь, где не знала ничего, кроме чужого презрения, разочарованного взгляда матери и брезгливого — отца, где все, от последней блохастой шавки до девок с пёстрыми лентами в волосах, выказывали ей свою порцию ненависти, считали её чудовищем.       Никто не верил в неё.       Верила ли в неё Тиссая, когда забрала с собой? Верила ли, когда забинтовывала её разрезанные запястья и кровь Йеннифэр пачкала её юбки?       Говорят, что чужая душа — потёмки, но для Йеннифэр в то время и в собственной было не светлее.       ***       Когда-то Йеннифэр мечтала о королевском дворе: о балах, где изящные дворяне вальсируют под звуки изысканной музыки, а короли облечены властью и роскошью. Балы оказываются пустышкой. Короли — людьми, которые напиваются, хватают служанок за пухлые ягодицы и страдают похмельем. Глядя на танцующих, Йеннифэр вспоминает осанку Тиссаи, изгиб её спины, ровную линию плеч — здесь никто не обладает такой же королевской осанкой, будь они хоть трижды голубой крови.       Воспоминания причиняют ей боль и радость одновременно: она пьёт тёплое вино с пряностями по вечерам и думает о том, как однажды Тиссая спросила её:       — Как же ты отправишься ко двору короля, если не будешь уметь танцевать?       — Недостаточно того, что я владею магией и знаниями, которые им не снились? — задала встречный вопрос Йеннифэр: она увидела, как недобро темнеет взгляд Тиссаи в ответ на её тон, и почувствовала желание прикусить губу, как когда-то давно, — жест собаки, поджимающей хвост, когда она видит палку в руках хозяина. Но Йеннифэр не делает этого. Она продолжает: — Я не собираюсь вальсировать ночи напролёт. Я собираюсь…       — Да-да. — Тиссая прервала её движением руки. — Я помню о твоих планах.       Йеннифэр отчего-то всегда думала, что от неё будет пахнуть травами, которые они изучают в ботаническом саду, и чем-то вроде разрежённого воздуха высоко в горах, где нет ничего, кроме льда, вмёрзшего в камень, и камня, вмёрзшего в лёд, — но на самом деле за Тиссаей шлейфом тянется тонкий аромат дорогого парфюма. Прежде чем она кладёт руку на талию, обтянутую грубой тканью ученического платья, Йеннифэр различает в нём запахи бессмертника и мелиссы, и думает: неплохо бы когда-нибудь найти такие же выразительные духи для себя.       Мысль исчезает так же быстро, как и появилась, потому что от рук Тиссаи по телу будто бы проходит электрический холод; но это ей лишь кажется, потому что Тиссая никогда бы не поступила с ней так, как когда-то обошлась сама Йеннифэр.       Йеннифэр задерживает дыхание, но продолжает упрямо смотреть Тиссае в глаза.       — Двигайся, — говорит Тиссая. — Нет, ты не должна вести.       Подол её платья тихо шуршит по полу, Йеннифэр старается двигаться с такой же плавностью, как она, — шаг и ещё один, это оказывается не так уж трудно, как и на время позволить кому-то другому руководить их движениями.       Тиссая улыбается, и Йеннифэр опускает взгляд.       ***       Тиссая сделана из стали, но её улыбки, редкие, как солнечные затмения, её взгляд на своих учениц, когда она думает, что никто не увидит — не захочет увидеть за холодным отчуждением, не посмеет взглянуть ей в глаза и не сможет выдержать ношу обычных человеческих чувств в них — это мягкость. Йеннифэр понимает это только спустя несколько прожитых человеческих жизней. На Содденском холме.       Они с Тиссаей вместе пьют эль. Говорят о жизни. Жизнях.       — Готова ли ты умереть? — спрашивает её Тиссая.       Готова ли она? Да. На этой земле, которая никогда её не принимала, не за этих людей, ненавидящих её, презирающих, трясущихся от страха и вожделения. Не за ненависть к Нильфгаарду. За одно тихое «пожалуйста» Тиссаи. Жаль только, что так много времени было потрачено впустую.       — Тиссая, — говорит Йеннифэр.       «Твоя тень преследовала меня всегда» — хочет сказать.       — Тиссая, — повторяет вместо этого бездумно: не ректор, не холодная бессердечная сука, Тиссая.       Человек, который поверил в неё.