***
Очевидно, у Тони попросту случилась аллергия на Рождество. Особенно остро это ощущается, когда он встревает в пробку на Манхэттене. Сокращенный рабочий день, все стремятся докупить последние подарки и продукты — город вымрет на пару дней. Он не уверен, есть ли у него дома хотя бы минимальный запас продуктов, что уж говорить про украшения и елку. Ему это не нужно. Переступив порог пустой Башни и удостоверившись, что самый светлый праздник он встречает законченным козлом, Тони предпочитает заняться тем, что у него выходит лучше всего. Напиться. После первого стакана приходит легкое расслабление, после второго и пригоршни льда — пара насмешливых комментариев, а третий скрашивает все переживания. Можно подумать, Рождество стоит хоть капли этого драгоценного напитка. Семейный праздник. Никто по-настоящему не ждет его, разве что дети — да и то из-за подарков. Не ему заморачиваться на этот счет. Не то чтобы Тони не любит Рождество. Один из сотни праздников в году, они ему все давно приелись. Рождество — это не день, это чувство. Значит, он бесчувственный. Довольно его вытаскивать в мир людей, заставлять радоваться и делать вид, что все хорошо. Проблемы не исчезают на пару выходных и семейный ужин, они просто откладываются. Прихватив бутылку и скинув пиджак с галстуком, Тони в полутьме тащится на открытую площадку, чтобы посмотреть на раскинувшийся Нью-Йорк. К этому привыкаешь. Как и к отсутствию снега посреди зимы — падающие с неба снежинки превращаются в дождь. Вот и пожалуйста, даже погода противится происходящему. Тони облокачивается на перила, покачивая стеклянную емкость, наблюдает за янтарным содержимым. Он спивается. Не самая завидная участь. В двадцать лет это было интересно, в тридцать — лекарство от скуки, а теперь уже и не оправдать себя. Да он ничего и не выдумывает лишний раз, хватило уже. На удивление отвратительный период одиночества и тоски, которые расползаются внутри, как мокрые снежинки по стеклу в его руке. — Прекрасная ночь, сэр, — раздается знакомый голос позади. Тони чуть не роняет вниз бутылку, замирая на несколько долгих секунд. Вместо мурашек по коже его пробирает тепло. — Я все-таки перепил, — с горькой усмешкой качает он головой, опуская дрожащую руку, лишая себя глотка выпивки. Ощущение чужого присутствия не исчезает, и он болезненно морщится, прежде чем повернуться. Напротив него немолодой мужчина в строгом, но старомодном костюме, сверху накинуто пальто. У него начищенные до блеска туфли и отглаженный воротничок рубашки. В уголках глаз собрались знакомые лукавые морщинки, губы строго поджаты. И чем дольше Тони на него смотрит, тем реалистичнее тот становится. — Рад вас видеть, сэр. — Джарвис, — неверяще выдыхает Тони знакомое имя, отдающееся под ложечкой. Если он не в горячке, то помимо шока испытывает что-то похожее на радость, фокусируя то и дело уплывающий взгляд на госте. Это действительно Джарвис. Их бывший дворецкий со своим добрым, но строгим нравом, привычкой следить за деталями и одной из самых сложных профессий — воспитанием отпрыска Старков. — Ты не изменился, — выдавливает из себя осипшим голосом Тони, лишь бы не молчать и не бороться с завлекающим чувством тоски. Джарвис словно вышел из его подростковой памяти, еще до поступления в МИТ. Верно, он всегда был моложе, чем казалось Тони. Верно, Тони уже совсем рехнулся. — Вы для меня тоже. Все так же не соблюдаете режим сна и питания. И не особенно любите Рождество. — Вы сегодня заладили. За что мне его любить? Джарвис сдержанно, но тепло улыбается. Тони хочется улыбнуться в ответ. Становится жутко стыдно за бутылку алкоголя в руке, но некуда спрятать. — Ты же мне снишься? Или мне пора под капельницу? — Нет, вы в добром здравии. — Тогда я могу соскакивать с изучения физики на изучение привидений? — Думаю, в изобретениях удача к вам относится благосклоннее. Я только пришел вам напомнить о вашем прошлом. Буду образом прошлого Рождества. Тони только сейчас понимает, что его держит неведомая сила, он не может подойти ближе к Джарвису, хотя порывается. И смотрит, смотрит безотрывно, не желая вместе с тем видеть. — И что ты мне хочешь напомнить? Джарвис приглашающе склоняет голову. Декорация в этом странном сне меняется, и они оказываются на пустыре, занесенном тяжелым слоем снега. Холодрыга жуткая — мысль проносится раньше, чем Тони понимает, что и холода-то не чувствует. Бутылка из рук куда-то пропала. — Где мы? Тони всматривается сквозь густые хлопья падающего снега и видит ответ на свой вопрос. В груди что-то неприятно сжимается, но он пробирается вслед за Джарвисом сквозь рыхлые сугробы, останавливается перед двумя невысокими надгробиями. Помнит, как их хоронили. Вместе. В закрытом гробу. Даты режут глаза. — Не смотри так, я не настолько сентиментален, чтобы ходить сюда постоянно, — Тони чувствует взгляд Джарвиса, угадывает безмолвную мысль. — Три года, — мягко напоминает он. — Это ничего не значит, — морщится Тони. Терпеть не может, когда начинают залезать в нутро, вскрывать его. Даже близкие люди. Даже призраки. — Вы начинаете их забывать. — Неправда, — бросает Тони, отводя взгляд. Он все помнит. С каждым годом все хуже, но помнит. Помнит, что у Марии были теплые руки и морщинки вокруг губ. Она много улыбалась и любила по вечерам сидеть за пианино, наигрывая знакомые мелодии. Помнит, каким требовательным и строгим был Говард, какие носил костюмы и не любил галстуки, хотя вынужден был их стягивать у самой шеи. Помнит свое детство, как самое странное стечение обстоятельств, в котором он постоянно пытался доказать родителям, что он многого стоит. Порыв ветра переносит их к высокому окну, оставляя на веранде у высокого арочного окна. Этот особняк Тони тоже помнит. Начинающийся с мраморных колонн и заканчивающийся летним садом, он был пристанищем его детства. Тони заглядывает в затянутое ледяными узорами окно. Знакомый зал, и он почти может учуять ароматы имбирного печенья и цитрусовых. А еще свежести, ведь дом начищали до этого два дня. Везде застелены свежие ковры, на камине расположились свечи в увесистых подсвечниках и вереница расшитых носков. С чувством вины, разъедающим внутренности, Тони смотрит в окно, фокусируется на украшенной елке. Из-за нее появляется Мария в приталенном платье. Он ее такой не помнит: очень молодой, в обрамлении золота волос и с нежно-розовой линией губ. Она потрясающая. Держит на руках темноволосого малыша, который тянется к самому красивому шару на елке. Тони вдруг понимает, что она чем-то неуловимо похожа на Пеппер. Улыбкой, возможно. Она улыбается появившемуся из-за веток Говарду, передает сына мужу на руки. — Он проспал весь день, — родной голос звучит прямо над ухом, проникая в сердечную артерию. — Кто-то устроит нам бурное Рождество? — посмеивается Говард, устраивая сына на руках. Таким Тони его видел только на фотографиях — пышущим энергией, но уже немного ссутулившимся под гнетом обязанностей и важных решений. — Вот увидишь, уснет до десяти. Сон у него в папу: крепкий и без сновидений. «Скорее бы проснуться», — с необъяснимым отчаянием думает Тони, когда Говард целует его маленькую версию в макушку. — Привел меня сюда напомнить о семейном празднике? Справляли мы Рождество, и что с того? — вскидывается он вдруг. — Говард вечно работал в сочельник как проклятый. Сколько раз в детстве я засыпал, не дождавшись его, пока ты… ты, да. Ты развлекал нас как мог. Я помню, как мама делала вид, что все хорошо. — Но все ведь действительно было хорошо. Так почему сейчас плохо? Видение за окном режет глаза. — Дело не в том, что я не люблю Рождество, — поворачивается он к Джарвису, порываясь то ли оправдаться, то ли отвести взгляд от столь идиллической картины. В его памяти таких не присутствует. Или он стремится себя обмануть. — А в том, скольких людей вы на него задели, — мягко говорит Джарвис. — Я не, — начинает Тони, обеспокоенно потирая переносицу. — Всем будет лучше без меня. Я уже наотмечался. Словно прочитав его мысли, дворецкий вновь улыбается. — В вашей жизни достаточно людей, которые беспокоятся, чтобы лучше сделалось вам. Подумайте об этом. Тони вновь обращает свой взгляд в окно. Гостиная начинает блекнуть, будто в комнате постепенно гаснет свет. Говард приобнимает свободной рукой жену за талию, увлекает к дверям, в столовую. Нужно поздравить прислугу и пожелать всем счастливого белого Рождества. У Тони сжимается сердце. — Доброй ночи, сэр. — Джарвис, постой! Тони оборачивается, но на месте дворецкого стоит другой гость. Знакомый до сбившегося дыхания и озноба по коже. С Тони спадает пелена спокойствия. Он не в состоянии разделить происходящее на сон и реальность. — Здравствуйте, Тони, — говорит ему Хо Инсен. Его умиротворенный голос действует уколом адреналина. Он с ним говорил в бесконечные холодные ночи, унимал чувство черной расплаты за свои грехи, пропахшей углем и топливом. — Черт, — голова идет кругом, и Тони неверяще прикрывает глаза. Сон начинает казаться кошмаром. — А ты, почему ты здесь? — Пришел посмотреть на ваше настоящее. Тони хочется спрятать в руках лицо, спрятаться на самом высоком этаже Башни, лишь бы здесь не присутствовать. Только не он, только не он. — Инсен… Ты нашел своих? — сдавленно спрашивает он, наконец открывая глаза. — Да, они в добром здравии, — губы Инсена трогает скромная улыбка. Он выглядит гораздо лучше, чем Тони его запомнил, — никакой истощенности или изможденности. — Мы все в порядке. А как дела у ваших? Тони знает, что ему нечего ответить. Одному из самых самоотверженных людей, потерявшему все и обменявшему свою жизнь на его. Он должен Инсену столько всего, а не может даже показать свою жизнь. — Уверен, что прекрасно. Они все празднуют Рождество, ты ведь это пришел спросить? — Чудесный праздник. Жаль, больше мы не наряжаем и не вешаем конфеты на елку. Знаете, под вечер Рождества от них оставались одни фантики на тонких нитках. Тони силится протолкнуть в пищевод комок в горле, безотрывно смотрит на Инсена. Тот будто видит его насквозь. — Тони, вам не за что себя винить. Вы стали по-настоящему великим человеком, теперь я это вижу. Я буду только напоминанием. Они оказываются у нового скошенного окна. Хлопья снега соскальзывают по стеклу к ногам Старка. — Что здесь? Тони с напускной небрежностью, больше походящей на обреченность, опускает взгляд на пуленепробиваемое стекло. Конечно, он знает, что они на крыше Базы. Прямо над гостиной, в которой он произнес много лишнего. Команда собирается за столом, и серебристые бокалы, красная скатерть и маленькая елочка в его середине придают этому месту уют. — Пошел бы он в задницу, — слышится голос Клинта, хотя самого его Тони находит взглядом не сразу. — Поди думает, что мы прям все счастливы здесь торчать и ждать указаний. — Тебе нужно написать письмо Санте: передаю самые горячие поздравления Старку. Ты его полдня вспоминаешь, — посмеивается Сэм. Клинта можно понять: у него есть настоящий дом и семья, с которыми он бы предпочел провести время. — Думаю, он сейчас пьет в одиночестве. Ну или в худшем случае нам придется искать его на какой-нибудь вечеринке через пару дней, — это Стив. Он даже раздобыл где-то белый свитер крупной вязки и изо всех сил старается выглядеть здесь уместно. Тони слегка морщится. Они действительно такого о нем мнения? Неудивительно, но это вариант десятилетней давности. Сейчас его можно найти в худшем случае на диване в гостиной. — В любом случае Тони повезло меньше, чем нам. Он лишен рождественского ужина. «Как давно они сами собирались за рождественским ужином?» — невольно думает Тони, услышав голос Наташи. — Если мы создадим доску «Работник месяца», то твое фото там будет висеть первым. Вижен, не сочти за грубость, но у твоей невесты золотые руки. Так что этот четвертый бокал… — Третий, Сэм. — …предлагаю поднять за Ванду! — Вот видишь, все в порядке, — говорит Тони под улюлюканье и смех, не отводя глаз от команды внизу. — Можно подумать, я испортил праздник. Инсен внимательно на него смотрит поверх очков, но Тони не видит в этом осуждения. — И я бы выпил за Тони, — добавляет Стив далеким эхом, — пусть у него тоже будет хорошее Рождество. — Разве вы не чувствуете заботу по отношению к вам? — говорит Инсен. Тони чувствует желание спрыгнуть с крыши в темноту. Они проходят по образовавшемуся из ниоткуда карнизу к следующему окну. У Тони сжимается сердечная мышца, и он непроизвольно прикасается пальцами к стеклу. Он смутно припоминает представшие перед ним апартаменты, приобретенные то ли три, то ли четыре года назад. В комнате Пеппер. На нерасстеленной кровати, сжимает бокал белого вина — Тони видит, как у нее подрагивает рука. Она на Рождество одна, рядом разве что метровая елка в углу. Пеппер прижимает к уху телефон. — Мам, — слышит он, — привет. Можно я к вам приеду? Хотела сегодня, но я… не смогла. Тони хочется верить, что за этим скрывается «я надеялась». Он все думал о ней. Они расставались и на более долгий срок, чем пара недель, но что-то ему подсказывает, что сейчас все серьезно. Никогда его не останавливало то, что его не хотят где-то видеть, но с Пеппер это не прокатывало. — Знаешь, мы с Тони расстались. Кажется, насовсем. Вирджиния безмолвно плачет, прикладывая к щеке бокал. Старку кажется, что его тоже обдало холодом. Изнутри. — Завтрашним самолетом тогда. Хорошо. Я напишу папе, во сколько меня встретить. — Не боитесь, что она уйдет навсегда? — мягко спрашивает Инсен. Тони молчит. Наблюдает за Пеппер. Та отставляет на тумбочку бокал, утирает выступившие слезы. Больше всего Тони хочется ее успокоить, хотя бы приехать и поговорить. Но он даже не чувствует под ладонью холод стекла, не может ничего сказать. — Я люблю ее. — Я знаю, — мягко говорит Инсен. — Но не всегда ценю, — неожиданно для себя признается Тони. Он готов был отдать жизнь за Пеппер Поттс, но совсем забывал, что обычная жизнь подразумевает другие жертвы. Впереди третье окно. И Тони знает, кому оно принадлежит, еще до того, как заглядывает в него. — Как твое настроение? — звучит голос Мэй Паркер. Тони видит Питера совсем близко. Тот забрался на подоконник, вешает на карниз скромную мишуру и подавляет разочарованный вздох. — Да я не сильно расстроился, — поворачивается он к Мэй, выдавливая улыбку. — У тебя левый край ниже. Кажется, даже обитель приунывает, — подмечает она, указывая на мишуру. — И в комнате ты так и не убрался. — Я убрался! — оправдывает Питер захламленный стол и неубранные в шкаф вещи. — Посмотри, какой у меня чистый пол. На нем ничего не валяется. Мэй смотрит на племянника укоризненно, но ласково. Тот с явной неохотой возвращается на пол и быстренько начинает разбирать завалы учебников на столе. — Питер, не расстраивайся. Таким людям, как Тони Старк, не свойственны домашние посиделки. — Ну да, он, наверное, сейчас на какой-нибудь вечеринке, — невесело усмехается Питер, запихивая книги на полку. — Просто я думал, что он… не считает меня ребенком и глупым. В смысле мы же работаем вместе, команда вроде меня принимает. Я подумал, что Тони в меня верит. Просто так, знаешь, — пожимает он плечами, пытаясь занять уборкой тишину и расстройство, когда Мэй подходит ближе. — Не потому, что у меня суперсилы или я, не знаю, иду на красный диплом. Не то чтобы у меня много достижений в жизни… — У тебя есть главное достижение. Ты — самый лучший племянник на свете, — Мэй нежно гладит его по волосам. — И мне неважно, что думают другие, тем более какой-то Тони Старк. Я-то лучше знаю. На лице Питера расползается благодарная улыбка. — Правда так думаешь? — Конечно. Я тобой всегда горжусь. — И чего вы копошитесь? — слышится в коридоре голос Хэппи. Питер выразительно хмыкает, Мэй строит рожицу в ответ, и они покидают комнату. — Видишь? Все прекрасно и без меня, — ворчит Тони, отворачиваясь от окна. — Лучше, чтобы я сидел и ловил упреки, почему я не радуюсь Рождеству? Пеппер не хочет меня видеть, Паркеру стоит научиться разделять личные и рабочие отношения, а все, кто на Базе, — это команда. Они мне не друзья. И тут Тони вспоминает, что ему даже Роудс не позвонил. А он сам давно набирал его номер? — Знаете, как говорят: не ценим, пока не потеряем, — мудро напоминает Инсен, — это ваш выбор. Мне пора. Прощайте, сэр. — Инсен, подожди! Рука силится схватить ученого за пиджак, но тот растворяется в снегопаде, оставляя Тони тень ободряющей улыбки. У Старка что-то ухает в желудке, оставляя паршивое ощущение, что он потерял его во второй раз. — Идемте дальше, сэр, — раздается над ухом голос Пятницы. — Неужели я проснулся? Тони оборачивается. Перед ним парит в воздухе Марк. Следующая версия, его сборки, но серебристая, отливающая платиной. Выглядит неплохо. — Ну надо же. А ты почему здесь? — Я — ваше будущее, сэр. — Не вижу в этом ничего ужасного, — констатирует Тони. — Вам решать. Новый порыв ветра — и Тони отказывается перед застекленными дверьми, за которыми располагается знакомый холл. Они в «Старк Индастриз», вечно сияющем изнутри и снаружи здании. — Обновили ремонт в офисе? Хорошее начало, — говорит он, оглядывая новенькие встроенные в потолок и стены светящиеся панели и создающие ощущение еще большего пространства. Обстановка ему определенно нравится: Тони иногда подумывал усовершенствовать и рабочее место тоже. — Жаль, что миссис Поттс всего этого не видит. Такой масштаб! — словно в ответ раздается голос правее него. Коридор пересекают двое незнакомых сотрудников, переговаривающихся об этом же, в то время как Тони укалывает беспокойство. — С Пеппс все в порядке? — Да, сэр, в полном. Она вышла замуж. Тони едва уловимо мрачнеет, не ожидая подобного ответа. — За кого это? — За хорошего человека, — сообщает Марк. В солнечном сплетении Тони ворочается и рычит что-то противоестественное. Чтобы какой-то «хороший человек» был ее достоин? Да еще и замуж? Слово-то какое отвратительное. — Вижу, с ее уходом компания не развалилась, — нарочито бодро отвечает он, и они оказываются в холле. Тони вновь смотрит на Марка. Тот кажется ему все более и более… живым. Сложенным из металла и топлива, но чересчур настоящим. — Что еще здесь изменилось? — Вы по-прежнему глава своей процветающей компании, известный на всю страну человек, внедряющий новые технологические решения. — Меньшего я от себя и не ждал, — бормочет Тони, но гордости отчего-то не чувствует. Стеклянные двери напротив них разъезжаются, и в комнату заходит он сам. В белоснежном отглаженном костюме, с идеально ровной бородкой и уверенным видом. — Слушай, да я отлично выгляжу, — на долю секунды восхищается Тони, осматривая собственную посвежевшую версию. Он смотрится втрое лучше себя сегодняшнего, и вдвое — себя обычного. Моложе лет на пять, если не на десять. Буквально источает силу и уверенность. Здесь все под стать ему — обновленное, великолепное и безукоризненное. — Впусти их уже, — обращается Тони к системе, нетерпеливо стукнув носком туфли по гладкому полу. — Меня должно расстраивать такое будущее? — риторически спрашивает Тони у Марка. Тот молчит, бесшумно поворачивая голову к входу. В холле прибавляется людей — заходит вся команда Мстителей. На первый взгляд они не вооружены, но все в снаряжении, отчего волной ощущается небывалая враждебность. Тони оглядывает команду — очевидно, свою бывшую команду, — задаваясь вопросом, кто же кого не вытерпел в конечном итоге. — Тони, — начинает, естественно, Стив, и единственное, чего не хватает в его внешнем виде, это привычного щита, — мы пришли… — Поговорить. Знаю. Зачем ты еще мог прийти. — Твоя вчерашняя выходка свела с ума всю Америку. Какого черта ты творишь? — Я всего лишь помогаю людям стать лучше. — Ты превратил экстремис в наркотик. И продаешь его. — Роджерс, уймись. Я заставляю кого-то покупать его силой? Влезать в кредиты? Почему ты не винишь с тем же успехом компании по продаже недвижимости или автомобилей? Для многих людей личный комфорт тоже своего рода наркотик. — Мистер Старк, то, что вы делаете, — пропаганда, — вскидывается Питер. Повзрослевший, прибавивший в росте пару дюймов и в новом костюме. Тони замечает, что эта версия не его рук дело. — Я веду людей в лучший мир — разве можно пропагандировать счастье? — Ты манипулируешь ими, предлагаешь им счастье за деньги. Но это зависимость. Ты разделяешь людей на два слоя — тех, у кого есть путь к «счастью», и всех остальных. — Какие еще свойства я нашел в экстремисе? — спрашивает Тони у Марка, начиная разбираться, что к чему. — Изначально вы превратили его в лекарство, способное победить огромное количество серьезных болезней, и бесплатно передали все разработки науке, — сообщает Марк. — Затем вывели раствор, который превращает людей в идеальную версию себя. Но эффект кратковременный, чуть более суток. Продление исключительно за плату. Вот и нашлось объяснение его «улучшенному» внешнему виду. Но какого черта? А столь режущий ухо диалог продолжается. — Я даю им надежду и мотивацию. Хочешь быть счастливым — заплати немного больше. Тебе ведь легко говорить, Стив? Лучшему солдату Америки посчастливилось получить совершенную пилюлю забесплатно, так почему ты осуждаешь меня? — Мистер Старк, пожалуйста. Вы же понимаете, что это плохо. — Знаете, это действительно смешно слышать от сверхлюдей, особенно от тебя, Питер. Вот вы, — копия кивает в сторону Наташи и Бартона, и Тони поражается, сколько в этом жесте пренебрежения. — Приравнены к суперсолдатам, главным защитникам. Почему вы не идете и не говорите людям, что они могут стать классными, приложив чуть больше усилий, а не выпрашивая волшебное спасение? — Потому что это не то, что им нужно, — такого тона от Наташи Тони еще не слышал, — и потому что в этом наша работа — защищать их от подобных экспериментов. — А они не хотят работать над собой и потому выбирают более легкий путь. Спрос рождает предложение. В мгновение ока Тони перестает нравиться сам себе. Подача идеи весьма на него похожа, но вот сама идея более чем сомнительна. Он продает за деньги не красоту, а зависимость. И почти знает, что будет дальше — он-будущий тоже. — Значит, ты отказываешься свернуть торговлю экстремисом? — О да, — пожимает Тони плечами. — И если вы думаете, что я не знаю, кто сейчас пробирается в мою лабораторию, — глубоко ошибаетесь. В подтверждение его слов этажом выше раздается взрыв, с потолка сыпется крошка, и расползается трещина, по которой бежит алое сияние. Наверху Ванда. — Ты же не думал, что я останусь без защиты, Роджерс? — с этими словами Тони влетает в Стива, на ходу покрываясь серебристой жидкой броней. Помещение заполняют серебристые Марки, как никогда похожие на отлитых из стали солдат. Они куда более подвижные и быстрые в сравнении со своими предыдущими собратьями. Разворачивающаяся битва проходит мимо Тони размытыми пятнами. Это уже не потасовка в аэропорту, где целью было предотвратить и обезвредить. Это худший сценарий из возможных. Он никогда не останется без защиты, но это будет спасение от инопланетных гостей, а не от здравого смысла. Тони видит щит Стива, похожий на части брони, и стрелы Бартона, временно «парализующие» Марков, и понимает, что у них откуда-то взялось новое вооружение. Такому количеству железных солдат немудрено проиграть, но все в этой комнате понимают, кто является последней надеждой на спасение. — Паркер! Тони не знает, кто это кричит — он-настоящий или он-будущий, — но видит силуэт Паучка. Питер почти пробился к разросшемуся проему, собираясь нырнуть в лабораторию. Потолок над Питером разрушается окончательно. Одновременно с этим его хватает Марк, и в следующую секунду белое небо над ними падает, а свет исчезает. От грохота и звуков у Тони должно было заложить уши, но все его силы и без того уходят на понимание, что произошло что-то плохое. Что-то необратимое. Над лохмами дыма и пыли из завалов вырастает платиновая фигура. Нет времени выяснять, кого еще задело, — закашлявшийся Стив первым оказывается у обломков, тщетно прикрывая лицо от пыли, раскапывая Питера. Старк запаздывает на пару секунд. Перед глазами все плывет, когда Тони видит под очередным обломком распростертого и усыпанного каменной крошкой Паркера. Марк его не защитил, а наоборот, придавил. — Пит, — звучит его же голос, такой чужой и хриплый. Этот незнакомый Тони мужчина склоняется над неестественно надломленной фигурой Паркера, приподнимая металлическими руками закрывающий его тело обломок стены. Из-под затылка Питера вытекает струйка крови. Он не шевелится, не дышит и не моргает. Его стеклянный невидящий взгляд поражает в Тони все нервные окончания. — Что ты наделал? — звучит голос Стива, в котором нет и половины тех чувств, что испытывает Старк. Он поворачивается к Кэпу, понимая, что тот смотрит не на его будущую версию. Он смотрит прямиком на него. — Что ты наделал, Тони?! Тони открывает глаза. Болезненно и хрипло вздыхает, как загнанный зверь, не сразу понимая, где он. В спальне, заснул в неудобном кресле. Дома, в Башне. Это кошмар, ему приснился кошмар. Только в груди разливается сильная-сильная боль. — Пятница! — он выпрямляется, не зная, за что хвататься. Перед глазами все еще стоит остекленевший взгляд Питера, и внутри расплывается чувство отчаяния, вспарывающее нутро адреналином. — Сэр? Черт, какой реальный сон. Он мог поклясться, что был там, все видел по-настоящему. Тони поднимается на ноги, растирая грудь, в которой то и дело сводит нервные окончания. Надо прийти в себя, это все не по-настоящему. — Где Питер? — Питер Паркер погиб в прошлое Рождество, сэр, — откликается Пятница. — Вы забыли? Дыра в груди становится необъятной. Тони просыпается по-настоящему. Он лежит в своей кровати с гулко бьющимся сердцем. Под теплым одеялом, давящим на него неподъемной тяжестью. Дыхание ни к черту, аритмия туда же. Во рту и горле сухо, как в пустыне, голова гудит. Чувство дежавю расплывается тошнотой и страхом. — Пятница? — С Рождеством, сэр. Вы в порядке? Пульс повышен до ста десяти ударов в минуту, артериальное давление… — Неважно, я… я в порядке. Кровь набатом стучит в висках, и Тони прижимает отяжелевшую ладонь к лицу, проверяя, он ли это на самом деле. Настоящее. Тони с трудом выбирается из-под смятого покрывала, в которое закутался по самые уши. В комнате неприятный полумрак и холод, в затылке — головная боль и распухший во рту язык. — Что-то было ночью? — Вам предоставить сводку новостей? — Нет, я про… про наших. — Никаких уведомлений не поступало, сэр. С накатившим чувством облегчения Тони вылезает из кровати, нетвердо пошатнувшись. Перед глазами все еще стоит призрачное видение: родители, Джарвис, Инсен. Питер. Последнее вытряхнуть из головы не удается. Он через слабость бредет к окну, раздвигает тяжелые шторы и щурится от хлынувшей в комнату белизны. Нью-Йорк засыпало ослепительно сияющим и пушистым снегом.***
Тони знает, что выглядит не лучшим образом, что от него легко учуять запах перегара и похмелья. Но он отмок в душе, побрился, нормально оделся и закинулся вместо алкоголя россыпью анальгина и мятных пастилок. Он позвонил Роуди, разбудил его, но поздравил. Тот послал его отсыпаться, не понимая, какого черта Тони понадобилось в девять утра. Тони понадобился весь мир, сконцентрировавшийся в одночасье в его сознании. Работа минимум проведена, максимум — впереди. Он заносит холодную руку над бежевой дверью, но не успевает постучать — та распахивается, и на пороге появляется Пеппер. Высокий хвост, короткое приталенное пальто, и только покрасневшие глаза выдают, что она плакала. Голубые-голубые глаза. — Привет, — честное слово, Тони теряется, запихивая руки в карманы брюк. Пеппер незамедлительно окидывает его тяжелым взглядом, выходя за порог и разворачиваясь, закрывая дверь на ключ. — Я уезжаю к родителям. Это чтобы ты не звонил им опять, когда напьешься и будешь думать, где же я. Она не спрашивает, как он ее нашел, зачем приехал. На ней ни грамма косметики, сзади виднеется неприбранная дорожка волос, и больше всего Тони хочется ее обнять и не отпускать несколько снежных дней, почувствовать нежный аромат ее духов. Васильковый. Или ромашковый, Тони не разбирается, но у него всегда была ассоциация с луговыми цветами. — Пеппер, я догадываюсь, что ты не хочешь меня видеть… — Тони, — вздыхает она, направляясь к лифту, придерживая за ручку небольшой чемодан. — Я не могу это слушать, просто не могу. — …и что я тебя не заслуживаю, но вчера меня прошибло четкое ощущение, что я похериваю огромный кусок своего счастья. А вместе с этим все, что ты делала для компании, для всех… Черт, нет, это неважно. Я, — Тони задерживает дыхание на мгновение, отставая от нее на два шага, — не буду просить тебя остаться, у меня нет на это права. Я только хочу попросить прощения за все хорошее, что не ценил, и плохое, что причинил тебе. Пеппер останавливается перед лифтом. И в этот момент, когда Тони не ведает их будущего, он четко понимает, что сделает еще много вещей, лишь бы Вирджиния была в безопасности. И даже сможет ее отпустить. — Наверное, мне важно было это услышать, — Пеппер сжимает губы, поворачиваясь к нему. — Но гораздо раньше. Они стоят и смотрят друг на друга, пока тишину не разрушает колокольчик лифта. — Ты вернешься? — спрашивает Тони, когда Пеппер заходит в лифт. — Мне нужно время, — уголок ее губ нервно дергается. — Побыть одной. С Рождеством, Тони, — говорит она за секунду до того, как съезжаются двери лифта. Старк поднимает глаза в потолок, пытается просверлить взглядом дыру, чтобы его хорошенько приложила по голове бетонная россыпь. Кажется, он все-таки опоздал.***
— Посмотрите, кто пришел. Эй, мистер, постойте на пороге, мы уберем все атрибуты Рождества, чтобы не смущать ваше превосходительство. Тони оказывается под прицелом внимательных глаз, на безжалостном растерзании. Не толпы и общественности — команды. Полусонной, не слишком ему обрадовавшейся, но тем не менее. В домашней одежде, наспех натянутых свитерах и кроссовках все Мстители похожи на обычных людей. Просто со своими особенностями. И Тони стоило бы уже понять, что ничем он от них не отличается, а все играет в главного. — Ладно, ладно, — бросает он Бартону, лишь бы тот угомонился, — я пришел извиниться. Никто не перебивает, не скабрезничает. На лестницу выходит закутанная в халат Наташа, окидывая Тони заинтересованным взглядом. Приходится собраться с духом и продолжить. Они ведь и сейчас смотрят на него с недоверием, но оно не идет ни в какое сравнение с тем, что может случиться в будущем. — Последние несколько дней я вел себя как сущий кретин и… — Несколько дней? — Недельку. Две. Не суть. Короче, я не хотел выставляться и портить вам праздник, все, моих моральных устоев на большее не хватит. Все переглядываются. С особенным непониманием Сэм, Вижен и Ванда, которые знали о вчерашней перепалке только на словах. — И что на тебя нахлынуло? — интересуется Стив, все еще не убирая рук с груди. — Да так. Кошмары замучили. Вдруг проснусь завтра, а все по-настоящему. — Или вы помирились с Пеппер? — Она мне не слишком обрадовалась, — вскользь говорит Тони, хотя в горле что-то вяжет. — Я пошлю ей цветы, — хмыкает Клинт, — хоть кто-то это должен сделать. — Эй, — посматривает на Бартона Нат, замечая, что Тони и без того несладко. Ему слишком несвойственны подобные выходки. Не то что вчера. — Что? — пожимает он плечами, подняв к голову. — Я, может, хотел предложить Тони задержаться, у нас в холодильнике еще вагон еды. Купленной на деньги начальства, но все же… — У меня еще дела. — В Рождество? Тони вздыхает, ощущая, как припасенные на этот разговор силы истончаются. — Нужно поговорить с Питером. — Это называется «извиниться», — напоминает Наташа. Кажется, они все же сговорились нажимать на больное. — Я в курсе, — Тони сдерживается от чего-то более ехидного. — Что дарят детям на Рождество? Все в комнате подавляют дружный вздох. По крайней мере, он старается.***
Тони стоит перед третьей дверью на сегодня. В руках переливаются пакеты, а сердце как-то подозрительно стучит. Дверь, конечно же, как назло открывает Мэй. По одному только недружелюбному взгляду Тони понимает, что ему здесь не рады, но других вариантов он не ищет. — С Рождеством, Мэй. Не хочу вваливаться в домашние посиделки, но мне необходимо поговорить с Питером. — И что же ты ему интересного скажешь? — та смотрит на него в упор, не торопясь впускать в дом. — Например, то, что я вел себя как мудак. — Ого, — раздается позади голос подкравшегося Питера, в этот же момент на лице Мэй мелькает что-то вроде одобрения. Пока племянник не видит, разумеется. Тони же испытывает облегчение — не от того, что его впускают в обитель, но от того, что он видит Питера. Живого и невредимого. — Привет, Паучок, — кивает ему Тони из-за плеча Мэй. — Кажется, я совершил непростительное — забыл поздравить тебя по-человечески. Питер переводит взгляд с Мэй на Тони, совсем растерявшись и не зная, чего ему ждать. Но надежду на лучшее от него за версту можно учуять. Как и разлившийся по квартире запах изюма с корицей. — Мэй, мы… поговорим у меня, — кивает он, неловко пропуская Старка в коридор. Пространство здесь совсем скромное. — Санта из меня, конечно, так себе, я даже в камин ради приличия не полез, — говорит Тони, когда они заходят в комнату Питера. Взгляд невольно цепляется за знакомую мишуру над окном, и Тони делает усилие, чтобы не поддаться тревожному чувству. — Ну костюм у вас уже красный. И борода есть, — неловко закладывает Питер руки за спину, силясь сдержать любопытство. Тони прочищает горло покашливанием. Отчего-то сложно. Может, потому, что перед Питером он извиняется впервые? Извиняется перед ребенком, который ему в жизни и слова поперек не сказал и смотрит теперь, не зная, к чему готовиться. — В общем, я не так часто это говорю, но мне бы хотелось… Как это? Да. Попросить прощения за свои слова. Я действительно повел себя как кретин, не ценящий внимания и беспокойства. Питер, ты — последний, кого бы я хотел обидеть. Все, что я наговорил вчера, — это не по-настоящему. Хотя мне сложно не считать тебя ребенком, потому что я пытаюсь уберечь тебя от ответственности, но это не значит, что я тебе не доверяю. Или не верю в тебя. Я не могу тебе обещать многого, но обещаю хотя бы не портить Рождество. Следующее. И все, на которые меня еще хватит. Речь выходит куда трогательнее и масштабнее, чем он планировал, но в голове дымкой вырисовывается неприятное видение, в котором он не успевает сказать Питеру ровным счетом ничего. — С Рождеством, — вручает он наконец потрясенному Питеру пакет. Тот стоит как громом пораженный. — Это можно трогать, — подсказывает Тони. — Да. Точно. Питер отмирает, принимая подарки и поглядывая на Тони во все глаза. — Здесь по мелочи, — добавляет Тони, когда Питер все так же заторможенно достает из увесистого пакета одну из коробок, сдвигает оберточную бумагу. Небольшой набор продвинутого подростка — приставка, наушники, миниатюрная флешка на пару терабайт, а не громадный внешний диск, с которым таскался Паркер. Такие простые вещи было необычайно сложно найти. Не потому, что лимитированная коллекция или вроде того, а потому, что все магазины сегодня закрыты. — Спасибо, правда, — наступает очередь Питера подбирать слова, — что пришли. Правда. Я даже не знаю, что сказать. И я не считаю, что вы себя вели как кретин… Ну может, чуть-чуть… — Что, прости? — Что? Я вас поблагодарил, — быстро добавляет Питер. Тони почти удается спрятать мелькнувшую улыбку. Пацан далеко пойдет. — Но для меня ваши слова много значат. И ваше мнение. Я просто не хочу быть вам обузой или типа того… Вы не тратите на меня время зря? — выдает он на одном дыхании мучающий его вопрос. — Питер, — вздыхает Тони, силясь не прикусить губу, чтобы унять душевную боль, — как бы это ни звучало, вложение в тебя — одно из лучших вложений в моей жизни. — То есть я стою как компания с миллионными оборотами? — находится после паузы тот. — Где-то около того, — с привычной ему интонацией уклончиво говорит Тони. — Хотя пару сотен я бы списал за непослушание. И пока Питер пытается переварить происходящее — перед ним только что извинился сам Тони Старк? — Тони как никогда сильно осознает, что ему стоило принять вчерашнее приглашение. — У меня тоже кое-что есть, — спохватывается Питер, отставляя пакет и подбегая к шкафу, — конечно, не такое масштабное. И я не упаковал, не думал, что вы все-таки появитесь… — Так, тема закрывается на счет раз, два… — Больше не буду, — Питер улыбается, почти отпрыгивая от шкафа и протягивая ему сложенное нечто. В руках Тони это распадается на красно-золотой свитер. — Он из паутины, — неловко поясняет Питер. — Я, понимаете, это глупо, но Нед надо мной прикалывался, говорил, что мне стоит научиться вязать. Паутина ведь из волокон, ну вы и так знаете, оказалось, правда похоже на вязание. Знаю, это по-детски, подарок, сделанный своими руками, не самый лучший, и не думаю, что его можно стирать, но… — Мне никогда такого не дарили, — негромко говорит Тони, уставившись на свитер так, словно тот был свит из чистого золота и рубинов. Питер смущается еще больше. — Мне помогла Карен. То есть выходит, что вы. То есть… Не будучи в силах слушать дальше, Тони сгребает Питера в объятия. Ребенок сделал ему свитер. Самый дурацкий и чудесный свитер из возможных. В то время как он его чуть ли не послал куда подальше. — Спасибо, Паучок, — шепчет он, едва справляясь с голосом. Охнув, Питер неуверенно обнимает его в ответ. Тони на несколько секунд становится самым верующим человеком, поблагодарив всех, кого только можно. — Что, закатим вечеринку рождественских свитеров? — отпустив Питера, без долгих раздумий Тони скидывает пиджак и натягивает поверх водолазки кривоватый, но на удивление уютный свитер. — Я уверен, что у тебя в гардеробе лежит хотя бы один. Причем на пару размеров больше. — Нет, — мотает головой Питер, пряча то ли улыбку, то ли нешуточный испуг от такого предложения, но выглядит польщенно, когда Старк деловито закатывает длинноватые рукава. — И даже не ищите. — Значит, я знаю, что подарить тебе на следующее Рождество. Пойдем, разведем твою тетушку на чай и хорошее настроение. Кажется, в синей коробке припрятан подарок и для нее. Не стал дарить сразу — не хотелось бы, чтобы его разбили о мою голову, — Тони небрежно засовывает руки в карманы брюк, поманив на выход Питера. Тот вновь светится, хватая подарок и выскакивая следом за наставником. Груз, лежавший у Старка на сердце тяжелым камнем, дает небольшую трещину, оставляя просветы. …И Скрудж сдержал свое слово. Он сделал все, что обещал Бобу, и даже больше, куда больше. А Малютке Тиму, который, к слову сказать, вскоре совсем поправился, он был всегда вторым отцом. И таким он стал добрым другом, таким тароватым хозяином и таким щедрым человеком, что наш славный старый город может им только гордиться. Кое-кто посмеивался над этим превращением, но Скрудж не обращал на них внимания — смейтесь на здоровье! Он был достаточно умен и знал, что так уж устроен мир, — всегда найдутся люди, готовые подвергнуть осмеянию доброе дело. На сердце у него было весело и легко, и для него этого было вполне довольно. Больше он уже никогда не водил компании с духами, — в этом смысле он придерживался принципов полного воздержания, — и про него шла молва, что никто не умеет так чтить и справлять святки, как он. Если бы и про нас могли сказать то же самое! Про всех нас! А теперь нам остается только повторить за Малюткой Тимом и пожелать всем счастливого Рождества!— Чарльз Диккенс, «Рождественская песнь».