***
На этот раз нужного человека оказалось не так уж трудно отыскать. Молодо выглядящий лекарь поначалу трусливо озирался на сурового вида мужчину, но потом полностью погрузился в процесс осмотра. Лютик к тому времени стал совсем плох: раскраснелся, жалко вертелся и в жажде прикосновений тянулся за руками целителя, всякий раз когда тот их от него убирал. Ведьмак тихо хмыкал в стороне, рассматривая запыхавшегося товарища. Волосы у барда растрепались из-за его нетерпеливого ёрзания, а голос охрип от частых вдохов через рот. Он беспрестанно облизывал свои пухлые губы, часто моргая, отчего глаза его блестели от влаги. "Точно последствия яда", — думал Геральт. Вдруг заговорил лекарь. — Похоже на воздействие сильнейшего возбудителя… Этого ещё не хватало. Мужчина впился серьёзным взглядом в веснушчатое лицо целителя. — Возбудителя? — Ну, знаете, то, что делает плоть твёрдой не по воле её владельца… Ведьмак хмыкнул. Значит, Лютику повезло. Подтверждая эти мысли, больной заохал, переворачиваясь на бок. — И что же делать? Лекарь подошёл ближе, оставляя горе-страдальца позади. Геральт понял — ему было неловко о чём-то рассказывать. — От постепенного усиления эффекта может спасти лишь соответствующее причине лечение… Тогда Лютику повезло ещё больше. Дело осталось за малым. — Мне нужно отвести его к шлюхам? В палатке стало совсем тихо, всё резко смолкло, словно по щелчку пальцев. Жаль, что Геральт не мог щелчком пальцев унимать любящего разговоры барда, но действовало иногда другое, например, сила кулака. Ведьмак всмотрелся в человека, стоящего напротив — Лекарь совсем смутился, неуклюже закашлявшись. — Если бы… Если бы возбудитель не был предназначен для женщин… Теперь пришла пора молчать самому Геральту, который уставился на целителя недоумевающим взглядом. Так чем же зелье, приготовленное для женщины, могло отличаться от того, что было сделано для мужчины? Разве возбуждение имеет пол? — Что это значит? Где-то вдалеке слышались участившиеся вздохи. Похоже, Лютик попал в большую неприятность, хоть смерть ему не грозит. — Это значит, что ему придётся пережить… течку… а не гон, как у самцов… А самкам в период течки нужны самцы, если понимаете… Ведьмак тяжело вздохнул. Самцы, значит. — Зараза.***
Путешествовать с возбуждённым бардом, пусть и не таким разговорчивым, было пыткой. После того, как приятели покинули ничем не примечательную палатку лекаря, они продолжили свой путь, хоть ведьмак устал, а на улице близился рассвет. Теперь к тому же на голову Геральта свалился Лютик, которому был необходим секс с представителем своего же пола. Сейчас его спутник больше смахивал на фальшиво играющую в постели проститутку: он тёрся обо всё, к чему прикасался, о чём-то неясно шептал, смотря глазами, наполненными щенячьей тоской. Но Лютик всё же оставался Лютиком, поэтому не жадничал на беседы. — Как тако-ое могло произойти, — юноша засопел. — Кто вообще мог потерять такую банку? Геральт задумался. Оставить подобное в глуши был способен только отчаянный глупец. Однако, быть может, на дурака, держащего склянку, напала какая-то тварь? Это объясняет то, что банка оказалась на земле. — Геральт, что мне делать? — певец, лежащий на лошади, резво шевельнулся и упал бы, если бы бережная рука Белого Волка не удержала его. Почувствовав тепло на пояснице, Лютик застонал и двинул тазом навстречу, но ведьмак быстро отдёрнул ладонь. — Прошу, Геральт, сделай что-нибудь… Как может у мужчины в заду гореть? Лучше бы я сегодня заскочил к милой деве, чем мучиться от того, что в пятой точке свербит. Геральт усмехнулся. — Сам же виноват, что за мной увязался. Теперь понимаешь, почему не стоит со мной ходить? Себе дороже. Бард снова застонал и зашипел. А вдали виднелись неугасающие огни трактира. Они подходят. Скоро Геральт освободит себя от назойливой занозы в одном месте, может, даже милосердно купит Лютику бутылку эля, чтобы не доставал горячечным бредом. А в следующий раз бард сто раз подумает, прежде чем следовать за ведьмаком, добровольно оголяясь перед лицом опасности, подписывая себе смертный приговор. Даже хорошо, что на дороге валялось это непонятное зелье, будет уроком некоторым уличным приставалам. — О чём теперь балладу писать? О том, как ведьмак спасал наглотавшегося какой-то дряни барда? Кажется, там слух был, что я импотент, а теперь ещё и это? За что теперь мне монеты получать? За "Ведьмаку заплатите позором поэ…", — Плотва остановилась. Они пришли. А Лютик особенно глубоко застонал из-за случившегося непроизвольного трения. Теперь барду станет легче, Геральт в этом уверен.***
Лютику не стало легче. Кажется, теперь он стал дышать более рвано, а стонать ещё чаще. Он раненой птицей метался по простыням, отчего они приобрели совсем мятый, неаккуратный вид, под стать самому Лютику — взъерошенному, лохматому, похабно выгибающемуся. Геральт сделал для себя неожиданное открытие: бард был гибким. На кровати он прогибался так, как ни одна дева не могла под ведьмаком, и выглядел по-юношески красиво. Затуманенный взор поэта ловким чудищем носился по комнате, Геральт не знал, что видит Лютик, но был уверен, что перед его глазами расцветают небывалые цвета и представляются виду немыслимые образы и очертания. Да, в такой атмосфере заснуть было трудно. Ведьмак встал, отлипнув от прохладной стены, и приблизился к мечущемуся юноше. — Не легчает? Лютика словно окатили ведром со льдом: он вцепился удивлённым взглядом в беловолосого мужчину, а пальцами — в измученные простыни. — Геральт, я знаю, что мы будем жалеть об этом до скончания наших времён, но, прошу, помоги мне… — жалобные нотки в мелодичном ранее голосе зашлись жутким хрипом. Ведьмак вздохнул, потирая пальцами напряжённую переносицу. Так было нельзя, Лютик был его товарищем, другом и просто надоедливым попутчиком. Но тоже нельзя было оставлять его в таком состоянии, совершенно немощном и уязвимом. — Как же мне тебе помочь? Бард придвинулся к краю постели, возле которой стоял Геральт, и призывно раздвинул ноги, хватаясь за мозолистую ладонь, подтягивая сильные пальцы к собственному рту. — Ты знаешь. Ведьмак выжидающе наблюдал и ничего не делал, наблюдал до тех пор, пока Лютик, прикрыв глаза, не впустил его пальцы в жаркую полость, обводя шершавым языком каждую косточку, не жалея слюны, которая теперь вязко стекала по подбородку — рука у ведьмака была крупная. Геральт зарычал и дёрнул юношу за подбородок, вглядываясь в раскрасневшееся лицо, в бесстыдные голубые глаза. Поэт захныкал. — Ты хоть понимаешь, о чём ты просишь? Лютик нетерпеливо шевельнул задом, притягивая руками крепкий торс. Только пальцами. Пальцами можно будет помочь. — Снимай свои вещи. Мужчина с развратным чпоком вытащил пальцы, ненароком задев влажные губы. Лютик досадно запыхтел, быстро раздеваясь. Под внимательным взглядом глаз янтарного цвета движения барда стали более раскованными и соблазнительными. Он, как желанная танцовщица, грациозно скидывал одежду, а как ткани на теле больше не осталось, стал терпеливо ждать, даруя Геральту неограниченную власть и свободу действий. Это же всего лишь необходимость, продиктованная злополучным зельем, не так ли? У Лютика совсем не хрупкое тело, как оказалось, мужественное и складное, волосы же росли там, где женщинам хочется их видеть. Когда Геральт впервые встретился с уличным певцом, он показался каким-то хилым, но вполне здоровое тело, которое он видел сейчас, оправдывало заслугу того, что Лютик мог переносить долгие прогулки пешком. Ведьмак стремительно опрокинул расслабившееся горячее тело на холодную постель, сев на край кровати. Лютик заохал, когда почувствовал, как гибкие пальцы снова оказались на прежнем месте. Одного вылизывания было мало, Белый Волк старался зачерпнуть больше слюны, что выглядело так, как будто он трахал пальцами юношеский рот. Бард гортанно стонал, пытаясь работать юрким языком как можно лучше, ощущая, как его собственный член дёргался от жесткого темпа. Его возбуждало то, что его, любимца женщин, так грубо сейчас берут, хотелось подчиниться, без остатка отдать себя ведьмаку. Пошлые причмокивания заполонили комнату, звенели бурлящей кровью в ушах, отдавались пульсацией в голове. Непотребный вид друга заставлял бушевать что-то внутри ведьмака: слюна размазалась по нижней части лица, а кожа вокруг губ покраснела из-за трения о костяшки ладони. Хотелось сделать его грязнее. Схватив Лютика за подколенные ямки, Геральт согнул его ноги, заставив того непроизвольно выпятить задницу, мягкую на вид и мягкую на ощупь, как отметил ведьмак, раздвигая ровные ягодицы. Юноша заскулил и задёргался, изгибаясь змеёй и выставляя рельеф своего тела. Его бросало в дрожь при мысли, что серьёзный ведьмак рассматривает его постыдное и чувствительное место — подрагивающий розовый сфинктер, который мужчина расширил большими пальцами рук, выбивая воздух из груди. Бард почувствовал, как внутрь что-то стекает, кажется, его собственная слюна, и сильнее захныкал, нетерпеливо ёрзая. Казалось, что его тело — одна сплошная эрогенная зона, а мозг лишь был способен на мысль о том, что ему необходимы эти самые пальцы внутри, желательно грубо и быстро. Когда первый палец, огладив кольцо мышц, оказался там, Лютик захлебнулся воздухом, внезапно ставшим раскалённым, заскулил от непонятных чувств. Дискомфорт был, но зелье словно его подавляло, расслабляло, заставляло желать большего. А потом ведьмак задвигался, и всё стало мутным: бард хрипел, сипел, его звуки вкупе с мокрыми хлюпами, доносившимися из его зада, превратились в какую-то мешанину, непонятную симфонию, призывающую юношу подмахивать вульгарным рывкам, а Геральта добавлять пальцы. Второй палец разогнал электричество по всему телу, которое началось у сжимающейся вокруг пальцев дырочки, молнией искрясь по линиям напряжённого пресса, и закончилось в районе затвердевших сосков. — Геральт, прошу, потрогай мои соски… У ведьмака от этой жалкой просьбы кольнуло в районе паха. Он не стал сдерживать себя сейчас. — Повтори. — Я хочу, чтобы ты скрутил мои соски. В этот раз гордый ведьмак, великий Геральт из Ривии, ему подчинился. Он нащупал огрубелыми пальцами нежные горошины, удивившись, насколько гибким может быть бард, когда выгибается в спине, и насколько тонким может быть его голос при стонах. Белый Волк опустил взгляд на подтянутый живот Лютика, заметив, что его орган истекает смазкой. Мужчина хмыкнул, вдалбливаясь уже тремя пальцами в податливое отверстие. Случайно он задел какую-то точку внутри, что заставило юношу, словно пришибленного током, широко раскрыть глаза и рот в безмолвном вскрике. Накатившего удовольствия было слишком много, поэт опустил чуть влажные от пота и слёз ресницы, кусая губы, ничтожно захныкал, не в силах терпеть импульсов, взрывающихся у поясницы. Схватив мужчину за шею, Лютик притянул его к себе ближе и заскулил: — Трахни меня, бо-о-же. Это была вторая просьба, которую Геральт исполнил. Жалостливое юношеское лицо всколыхнуло животную похоть у ведьмака: с женщинами нужно было быть поласковее, для них секс — это значимое событие, с мужчиной можно было позволить дикость. И он позволил, вгрызаясь в чужие губы злым поцелуем, заставившим Лютика поджать пальцы ног и прижаться к слетевшему с тормозов Геральту теснее. Было очень-очень жарко, кажись, они на двоих разделили то зелье, что выпил бард некоторое время назад. Ведьмак лишь соприкосновением языков доводил своего приятеля до состояния, что намного лучше опьянения или эйфории. Это стало чем-то другим, Лютику в новинку было чувствовать себя настолько комфортно. Зародившаяся влюблённость одурманивала. Наконец мужчина отстранился, переводя внимание на проклятые штаны. Но его замедлил тихий шёпот у уха: — Позволь мне его потрогать. Пошатываясь от головокружительного прилива крови к голове, Лютик смог сесть на кровать. Заметив внушительную выпуклость на штанах Белого Волка, бард потёр её, плутовато улыбнувшись при одобрительном выдохе сверху. Расправиться с одеждой было несложно, сложно было оторвать пристальный взгляд от огромного члена. Он был гораздо крупнее, чем у самого Лютика, поэтому юноша не смог удержаться от восхищённого "О нём можно писать в балладах", ловя в ответ язвительное "Конечно, потому что он сможет тебя заткнуть". Лизнув на пробу массивную головку, бард задержался жадными глазами на вздутых венах, выглядящих невероятно сексуально, впрочем, как и сам Геральт. Опыт в минетах у Лютика был, не такой обширный, но был. Однажды пришлось учить неумелую даму сердца, а потом применять на практике, когда он не на шутку разозлил какого-то жуткого чудика. Сначала нужно щедро смочить всю поверхность пениса, золотое правило хорошего минета — это повторял он той девице не раз. Юноша сплюнул на подрагивающую ладонь и нежно провел ею по всей длине ствола, подмечая то, что член у Геральта, на самом деле, не такой уж и длинный, но, мать твою, очень толстый и горячий. Бард не жалел жидкости, поэтому сплюнул снова, однако не совсем удачно, отчего часть слюны попала на головку, а часть так и осталась стекать вязкой субстанцией на подбородке, напоминая семя. Лютик выглядел и был развратнее всех женщин, с которыми спал ведьмак, но озвучивать это он, конечно же, не стал. Да и не нужно было, за него всё сказал низкий звук, прорвавшийся через сомкнутые зубы, чуть похожий на урчание, когда бард наконец взял член в свой рот, хоть и на одну треть. Второе золотое правило минета — следи за зубами. Поэт был как никогда сосредоточен, несмотря на ураган страсти в мыслях, возбуждённую плоть и всё ещё зудящую задницу, которая требовала внимания. Но Лютик — хороший мальчик, потерпит скопившееся в паху возбуждение, дававшее о себе знать вытекающей смазкой. Да, Лютик — очень хороший мальчик, поэтому не посмеет оторвать своих глаз от хмурого мужского лица. Третья непоколебимая истина хорошего минета — не разрывай чёртов зрительный контакт. И не забывай про яички, они тоже важны. А у Геральта они огромные и увесистые, поэтому руки к ним сами тянутся. Нельзя лезть холодными. Благо у Лютика жар скопился даже на кончиках пальцев, которыми он скорее начал нежно массировать мошонку. Ведьмак рыкнул что-то вроде “Доиграешься, зараза" — значит, ему нравится. Бард продолжал сосать пульсирующий ствол, заглатывая всё глубже и глубже, пока вдруг не сделал это полностью, уткнувшись носом в пушистый лобок, ощущая прямо у стенки гортани головку, вызывавшую рвотные позывы, которые отдавались приятной вибрацией для члена. Геральт мог не сдержаться и начал бы ебать Лютика прямо в рот, но он ценил своего друга и не мог поступить так. Однако чужие руки взяли его и потянули к лохматым вихрам, дав разрешение, — последняя капля благоразумия мутанта смешалась с их выделениями. Ведьмак, зацепившись за спутанные локоны, начал толкаться в послушный рот, вытрахивая из Лютика всё дерьмо, что наполняло его голову до этого момента: какие-то глупые песенки, идиотские обещания и любовные стишки — всё словно испарилось, словно ничего из этого никогда не существовало, приобрело малозначительный характер. Лишь крепкие ладони, бережно держащие пустую голову, горячие слёзы, текущие по щекам, и вбивающийся в глотку член имели значение сейчас. Горло саднило, как после встречи с Джинном, а слюни вперемешку со смазкой начали вытекать водопадом, но Лютик был удовлетворён. Он и не думал, что ему понравится жёсткий трах в рот. Он и не предполагал, что ему понравится горячая сперма, заполнившая его полость через несколько мгновений, попавшая каплями на лицо барда, когда Геральт с несдержанным стоном вытащил пенис из его рта. Да, ведьмак сделал своего друга грязным. И друг сделал грязным его самого, иначе нельзя было объяснить то, что Геральту всё это нравится и хочется продолжения. — Лютик, блять, — зашипел беловолосый мужчина, заметив, как бард потянул его тело на себя. Сам напросился. Лютик всхлипнул, когда почувствовал, как его ноги сгибают, а в раздразнённый сфинктер упирается головка, которую он недавно вылизывал. Геральт вошёл только на одну треть, следя за реакцией барда, а затем протолкнул и вторую часть, временно остановившись. Но Лютик не переставал удивлять: вот он уже сам толкается и насаживается на ствол полностью, хрипя что-то вроде: "Не будь так нежен". У Геральта в какой раз уже за эти сутки сорвало всевозможные ограничители, он с оглушительным рыком начал вбиваться в горячее тело, напомнив поэту дикое животное во время гона, шлёпаясь об упругий зад яйцами и торсом, провоцируя на хлюп ту слюну, что осталась в барде. Лютик закричал, изгибаясь как больной, тело которого ломит в лихорадке, захрипел и заскулил, будто раненый пёс, прижимаясь, царапая спину ведьмака. Бард мантрой стал повторять имя того, кто сейчас вгоняет в его зад по самое основание, ругаясь и ворча, когда боль всё же проступала сквозь сомнамбулический транс, разгораясь неприятным жжением. Если кто-то и проходил мимо их комнаты, то точно понял, что здесь происходит, задорно ухмыляясь, мысленно желая удачи. А если бы узнал, что за той дверью прославленный ведьмак имеет своего друга, продолжал ли тот проходимец улыбаться и призывать судьбу к благословению? Бард не верил, но верил в то, что ему было очень хорошо. Ведьмаку тоже было хорошо. Он задумал использовать излишнюю говорливость Лютика во благо. Геральт имел одну неукоснительную слабость в сексе — грязные разговоры, поэтому он заурчал в раскрасневшееся лицо: — Расскажи о том, что ты сейчас чувствуешь. Лютик опустил вскинутую голову, всматриваясь в грубые черты Геральта, и захныкал: — Мне нравится, мне нравится… — Грязнее. Поэт лукаво улыбнулся, словно мальчик, нашедший у неприветливого кота сладкое местечко за ушком. — Не знал, что великого ведьмака такое заводи… — Лютик наткнулся на грозный взгляд, поняв, что если говорить, то говорить по делу. На особо грубом толчке юноша захрипел, кусая губы. — Я хочу, чтобы ты, мать твою, расколол меня, уничтожил мою дырочку. Геральт провёл языком по выпирающим мышцам шеи барда, вгрызаясь в неё голодным зверем. —Я хочу, чтобы ты заставил меня излиться так бурно, как никакие девы не могли. Ведьмак лизнул искусанные ключицы, гортанно рыча, постепенно увеличивая темп толчков. Задыхаясь, Лютик чарующе прошептал: — Я хочу, чтобы ты кончил внутрь меня. Бард всхлипнул, когда горячая струя опалила нутро. А дальше всё как в тумане — крепкая хватка на члене, изумительный оргазм, мурчанье под ухом и просьба Лютика пойти по второму кругу.***
О произошедшем им будут напоминать лишь больной зад Лютика и царапины на спине Геральта. А также дерзкий провокационный вопрос барда "А может повторим?", на который у ведьмака не нашлось отрицательного ответа.