***
- а вас, молодой человек, я где-то видел. чонин широко улыбается, зная, что весь его вид заставляет людей плакать от умиления. сейчас это как никогда кстати. - а, нет, ошибся. глупое хихиканье сидящего рядом феликса начинает выводить из себя. это вообще удивительно, что студент по обмену, который и двух слов по-корейски связать не может, сидит сейчас и смеется над ним. понаехали. преподаватель по психологии внимательно разглядывает журнал посещений и качает головой – за весь семестр чонин был на его предмете один раз. тот слезливо валяется в ногах, умилительно строит глазки, и, вообще, жизнь так несправедлива к бедному студенту. сынмин, редкостный говнюк и главный проебщик на районе, следит за его страданиями максимально презрительным взглядом. нужно будет потом послать его в жопу. - отработаете практику у моего дипломника, он как раз в аспирантуру метит. вонючий дед-пердед. чонин прячет горящие от злости глаза под челкой, изо всех сил растягивая губы в елейной улыбочке. - а я давно тебя раскусил, - говорит сынмин сразу, как за их спинами закрывается дверь аудитории, - ты самая настоящая двуличная сука. - сочту за комплимент, - чонина это совсем не задевает. они разглядывают список заданий, всученный им вдогонку на практику. феликс силится прочитать хоть что-то по-корейски, но в итоге ему приходится все разжевывать. тупой феликс. чонин обреченно вздыхает. и вот с этими людьми ему придется коротать свободное время! - может быть, получится все без проблем решить? – сынмин достает телефон и набирает оставленный им номер, - как зовут этого типа? - бан чан, - по слогам читает феликс. чонин замирает. - ЧТО?? он выхватывает листок из рук одногруппника и неверяще пялится в два тупых слога. блядский бан чан, какого хрена? чонин почти стонет и сползает на пол, прижимаясь спиной к стене. феликс садится рядом и приобнимает за плечи. - отъебись, бро, - обреченно бормочет чонин. - не грусти, - скороговоркой проговаривает феликс и выглядит таким глупым идиотом, что чонину ничего не остается, как просто принять свою участь.***
встреча униженных и оскорбленных назначается на этот же вечер, и надежды сынмина рушатся о суровую реальность – нет, ничего без проблем решить не получится, потому что бан сука чан ожидаемо оказывается тем еще гондоном. он гоняет их по всей программе, а когда становится понятно, что вся троица в психологии не ноль даже, а минус сто, с предвкушением предоставляет им план занятий на месяц. чонину выть на луну от всего этого хочется. конечно же, начиная с третьего внеурочного занятия он прогуливает. чана такой поворот событий не устраивает. он заваливает чонина домашкой, а когда тот с ней не справляется, добавляет лишние часы. заниматься с чаном один на один – просто кошмарный сон, потому что он заставляет проходить какие-то психологические тесты, а иногда даже думать. - у тебя явные проблемы с агрессией, - чан разглядывает его с интересом ботаника, который вместо махаона обнаружил в сачке птеродактиля. - тебе самому-то не грустно, что в свои двадцать три тратишь время на отстающих первокурсников? – чонин пыхтит над очередными схемами структур личности и ненавидит все вокруг себя. комната чана находится всего на три этажа выше, но, по сравнению с чониновой, является несправедливо большей по метражу. чан посмеивается и отпивает свежезаваренный кофе из своей любимой кружки с кенгуру. на нем черная шелковая рубашка, верхние пуговички которой он всегда оставляет расстегнутыми, выглядя при этом идеальным бэд боем. чонин часто ловит себя на том, что залипает на открытую шею и выступающие ключицы. еще и эти дурацкие кудряшки, за которые хочется хорошенечко дернуть, а затем зарыться в них носом. глупость. ну почему он постоянно думает о каких-то глупостях? месяц пролетает быстро. занятия с чаном уже не кажутся каторгой, да и ребята каким-то образом умудряются сдружиться. чонин даже привыкает к перепалкам с сынмином и невероятной наивности феликса. а еще, он привыкает к чану, хотя старательно отпирается от этой мысли. - ты про меня совсем забыл, бэби, - ноет в трубку хёнджин, и его слова заглушаются громкой музыкой. на повестке дня – пятница-развратница. чонин с ужасом всматривается в циферблат часов. блять, он проспал занятие с чаном! - я все равно буду тебя ждать, - гнет свое хёнджин. он отключается, и на экране телефона загорается девять пропущенных от сынмина. сегодня чан проводил заключительную контрольную, решив которую они могли получить зачет. чан великодушно дает последний срок – завтрашнее утро, иначе неуд и прощай счастливое будущее. чонин ощущает себя победителем, когда дозванивается до сынмина и тот соглашается дать флешку с ответами. только вот, какая неожиданность, они с феликсом отмечают сдачу контрольной на вечеринке у хёнджина. дом старшего привычно встречает громкой музыкой. каким образом ближайшие соседи еще ни разу не вызвали полицию остается для чонина загадкой. чувство ужасного невезения преследует его все то время, пока он ищет сынмина. тот, как назло, не берет трубку, из-за чего приходится бесцельно шататься по многолюдным комнатам. - а вот и ты, бэби~ - хёнджин обнимает до хруста позвоночника. чонин предусмотрительно отстраняет от него лицо – мало ли, что опять взбредет в эту пустую голову. - ты не видел сынмина? - опять ты со своим сынмином, - хёнджин ревностно дуется, - он меня уже бесит. - я тебя люблю больше всех, хен, но мне срочно нужно увидеться с ним, иначе завтра ничего не сдам. хёнджин недовольно сопит, но все же припоминает, что видел сынмина наверху. второй этаж во время вечеринок – страшное место. чонин осторожно приоткрывает дверь первой спальни и вглядывается в силуэты двух слипшихся на кровати тел, но сынмина ни в одном не признает. он подумывает заглянуть и во вторую, но неприлично громкие стоны за дверью заставляют задуматься, что ему важнее – зачет или собственная психика? последняя комната – хёнджина. чонин не слышит никаких подозрительных звуков и с большими надеждами заглядывает внутрь. и, о да, ему хочется победно кричать, ведь он наконец находит сынмина. и феликса тоже. и все бы ничего, вот только феликс сидит на сынминовых бедрах. чонин, конечно, сначала выпадает. не хочется сразу делать какие-либо выводы, вдруг у сынмина спина зачесалась, но приглушенные стоны наводят на мысль, что дело совсем не в спине. - сорян, я за флешкой, - он со всей невозмутимостью нависает над ними. сынмин отрывается от губ феликса и смотрит на него затуманенным взглядом. - чувак, ты не видишь, я немного занят, - сипит он, пока феликс, не обращая никакого внимания на чонина, продолжает вылизывать его шею. ох уж эти бесстыдные австралийцы! - но это займет минуту! - блять, чонин, ты серьезно? – сынмин шипит, когда феликс задирает его футболку и ведет раскрасневшимися губами по животу. - я сам ничего не напишу, - чонин нетерпеливо скрещивает руки на груди. сынмин отстраняет феликса, который держится на одном честном слове то ли от возбуждения, то ли от выпивки, и бесцеремонно выпихивает чонина обратно в коридор. - бля, ну вы бы хоть не у хёнджина в комнате этим занимались. как-то не по-братски. - не по-братски обламывать друзьям секс, - сынмин кидает на него осуждающий взгляд, - подождешь, ничего с тобой не случится. вот ведь говнюк. ничего не остается, кроме как спуститься вниз и терпеливо ждать. у хёнджина, естественно, на него совсем другие планы. он тащит чонина к напиткам, и тот никак не может ему отказать. время несется со скоростью света. джисон треплет всем, что больше него никто выпить не в состоянии. подвыпивший чонин сильно этому возмущается, и чанбин с хёнджином змеями-искусителями подначивают их к поединку. музыка все еще громко играет, когда чонин обнаруживает себя в абсолютно убитом состоянии. лица сидящих напротив друзей ходят кругами, и он смеется от такого эффекта. джисон ржет с чего-то как ненормальный и выглядит при этом таким же убитым. вокруг них собирается полтусы, почти все с нетерпением ждут победителя. вот так и становятся звездами вечеринок, а вы что думали. нависающего над собой чана он замечает не сразу. - о, првет, - чонин пытается сфокусироваться на его лице, но оно все время съезжает вбок. - какого хрена? – чан окидывает сердитым взглядом их веселую компашку, отчего большая часть ретирует куда подальше, - у тебя зачет утром, тебе совсем похуям? он всегда хуебесился, если ловил чонина за распитием чего-нибудь крепкого. и все равно, чонин совсем не понимает, с какого хрена его сейчас отчитывают. кто, черт возьми, чан такой и какое право на это имеет? чанбин за компанию ругает и джисона, хотя изначально был главным зачинщиком всего движа. - я… вграл… - победно выдает джисон, и заваливается прямо на ржущего хёнджина. - пшел в жпу, - чонин показывает ему средний палец, бросая попытки подняться с дивана. чан бесцеремонно тащит его под мышки на выход, остальные провожают их удивленными взглядами. чонин для вида негодует, конечно, хотя сам вряд ли смог бы и пару шагов сделать. до общежития они едут в полном молчании. лифт по ночам как всегда не работает. чонин неуклюже роется в карманах куртки, пока чан ведет его до нужного этажа, и это безграничная удача, что входные ключи оказываются на месте. комната скачет перед глазами, и, если бы не крепкие руки, чонин давно растянулся бы на полу. кровать почти не ощущается, как и горизонтальное положение – весь мир сейчас ходит ходуном. чан стаскивает с него джинсы и толстовку, даже умудряется натянуть домашние штаны, которые валялись поблизости – чонину должно быть стыдно, наверное. он не знает. сейчас он просто задремывает, иногда подчиняясь указаниям старшего. - у тебя голова совсем пустая? – слышит он сквозь дрему. чонин приоткрывает глаза и хмурит брови. чан стоит к нему спиной, но отсюда видно, что он роется в аптечке. - какого черта ты приехал? – вопрос заставляет старшего обернуться. - ты безголовый наглый ребенок, - осуждение в его голосе начинает раздражать. - тебе-то какое дело? – чонин пытается приподняться на локтях, чтобы выглядеть хоть ненамного круче, но быстро бросает эту затею. - ты пьешь каждый день. - неправда. - даже сейчас я вижу, сколько бутылок в твоей мусорке. - боже, - чонин сворачивается калачиком и устало закрывает глаза. спорить с чаном сейчас совсем не хочется. - хочешь довести себя до зависимости? – чан нервно перебирает блистеры с различными таблетками, аспирин по закону подлости попадается последним, - не понимаю, куда смотрят твои родители? твой брат? ему не интересно, чем ты тут занимаешься помимо учебы? от его слов хочется зареветь. чан ставит на стол стакан с водой и кладет рядом таблетки, которые утром спасут чонина от мучительной смерти. какая трогательная забота. хочется сказать ему спасибо, но природная гордость душит столь благородный порыв. молчание становится совсем неловким, и чан вот-вот уйдет. почему-то именно сейчас кажется жизненно необходимым остановить его. - чан, - выходит совсем тихо, почти шепотом. - что? - останься со мной, пожалуйста. слишком прямо. кто вообще так говорит? но чан в ответ устало вздыхает и в нерешительности топчется у двери, обдумывая дальнейшие действия. чонин не может сдержать легкой улыбки, когда слышит шорох снимаемой куртки. свет над головой выключается и кровать прогибается под весом второго тела. чан залезает под одеяло со спины и придвигается вплотную, потому как места для двоих не так уж и много. чонин сам переворачивается на бок, прижимаясь лбом к его груди, и вслушивается в громкий стук чужого сердца. чан такой теплый, даже горячий, от него веет чем-то домашним. - прости, - язык снова заплетается, но уже не от опьянения. - за что? - от меня наверняка несет алкашкой. чан шумно усмехается, крепко обхватывая его руками, и упирается подбородком в макушку. - спи уже, - доносятся его слова сквозь сон. когда чонин просыпается, рядом давно никого нет.***
надежда на то, что от него, наконец, все отъебутся, неожиданно становится реальностью. чан пропадает из поля зрения, отписавшись в общем чате, что зачеты проставил сразу всем. вот и не верь после этого в сказки. - знатно ты его заебал, - ржет сынмин. чонин ведет плечом, мол, ваще пох, но чувство какого-то дикого кидалова не отпускает от слова совсем. из-за всех этих почти ежедневных психологических терапий в привычку входит слишком много думать. приближающиеся итоговые экзамены все чаще фигурируют в разговорах. зима быстро сменяется мокрым мартом. чонин все вспоминает то тепло, которое исходило от чана, когда они засыпали в объятиях друг друга. эти навязчивые мысли не дают спать, не дают сосредоточиться на парах. он все думает и думает об улыбке, которая так часто расцветала на лице старшего, делая его таким красивым. ему все больше кажется несправедливым, что чан просто исчез из его жизни. к тому же, он неожиданно понимает, что действительно много пьет. незаметно подкрадывается апрель. на очередную вечеринку их зовет уджин – староста общежития и старшекурсник, готовящийся к выпуску. народу в баре собирается немерено, большая часть абсолютно не знакома. это не мешает чонину пить везде и со всеми, что является, скорее, дурной привычкой. может быть, чан действительно был прав. сынмин с хёнджином исчезают в толпе. феликс улетает с парочки коктейлей, и чонину приходится в одиночку выслушивать какие-то жизненные истории, которые на трезвую голову он бы нипочем не разобрал из-за ужасного австралийского акцента. - чан-хен говорил приглядывать за тобой, - эти слова заставляют оторваться от увлекательнейшего ковыряния безымянного пальца. - в смысле? – чонин одним глотком опустошает стакан с неразбавленным виски и почти не морщится. - он думает, у тебя проблемы с алкоголем. - нет у меня никаких проблем. - ты несколько раз приходил к нему на занятия с похмельем. - это ничего не доказывает. неожиданная догадка озаряет словно молнией. - это ты сдал меня в тот вечер? – в глазах феликса мелькает испуг. - почему сразу сдал? – он едва заметно вжимает голову в плечи, - просто сказал, где тебя можно найти. волна нарастающего гнева проходит по телу горячим импульсом. чонин растягивает губы в улыбке, алкоголь срывает тормоза. он приближается к феликсу на расстояние вытянутой руки. - не переживай, я не злюсь, - почти ласково говорит он. - правда? – облегчение разглаживает по-детски наивное лицо феликса, он глупо лыбится и вид у него как всегда наитупейший. чонин зло щурит глаза. - нет, - почти шипит он и пихает его с такой силой, что тот стремительно летит задницей на пол. – фак ю, андерстенд? – выдает он с самым презрительным видом, игнорируя наполнившиеся слезами огромные карие глаза. он и сам не знает, почему так бесится. в последнее время желание сломать что-то или кого-то возникает все чаще и чаще, самоконтроль потихоньку идет по пизде. да вся жизнь уже давно идет по пизде. хочется еще выпить. танцующая разгоряченная толпа не дает пройти, приходится нещадно расталкивать всех локтями. какая-то девчонка хватается за его плечи, накрывая облаком удушливых духов. чонин отмахивается от нее как от назойливой мухи. - чонин! – кто-то хватает его за руку, вынуждая остановиться посреди веселящихся людей. он совсем не удивляется, когда встречается взглядом с чаном. тот выглядит слегка ошеломленным и совсем-совсем трезвым. ну вот, опять влетит. чонин наблюдает, как лицо старшего с изумленного превращается в сердитое, брови съезжаются к переносице. взгляд опускается ниже, на широкий нос и обветренные сухие губы. не смотри на них, не смотри. - чего тебе? – голос неосознанно сквозит обидой. сколько они не виделись? месяц? два? чонин уже не помнит. все, что он помнит – это горячие руки на своей спине и громкий стук чужого сердца над ухом. тогда было так хорошо. - что ты тут делаешь? – строго спрашивает чан, и за его спиной мелькает улыбающийся уджин с двумя разноцветными коктейлями в руках. веселятся, значит. а он тут страдает, вообще-то! - не твое дело, - бурчит чонин и пихается плечом, когда проходит мимо. он пьет еще и еще. никак не может остановиться. ему кажется, что, заполнив себя алкоголем, в голове не останется ненужных мыслей. как же себя жаль. как же хорошо страдать. стрельнув у кого-то сигарету с зажигалкой, чонин выбирается в самый дальний угол лоджии. здесь совсем нет людей, нет толкучки, музыка приглушенно басит из-за стены. сигарета никак не поджигается, у чонина совсем нет опыта в этом деле. он психует, когда случайно прокусывает зубами фильтр. заебись покурил. - ян чонин, ты охуел?! чонин оборачивается. голова от такого резкого движения начинает кружиться, отчего взбешенное лицо сынмина уплывает в сторону. - отъебись, я в депрессии. - хуесии, - сынмин выхватывает из его пальцев и так сломанную сигарету и выбрасывает под ноги. чонин меланхолично следит за ее падением, - какого хуя? - сформулируй нормально, я не в состоянии решать ребусы. - нахуя ты довел феликса до слез? блять, феликс. чонин совсем забывает об их ссоре. шестеренки в голове медленно крутятся, обрабатывая информацию. сынмин выглядит так, будто сейчас свернет ему шею. чонин выбешивается, потому что, нет, ну вы видели? у них там что, взаимная любовь? счастье? какого черта вообще. - а ты, как бравый рыцарь, пришел на защиту своей принцессы? – чонин ухмыляется, неожиданно для обоих переходя в наступление. - да, блять, потому что он считает тебя другом, а ты как всегда срешь всем в душу, - сынмин выпрямляется и приходится признать – в росте он немного, но выигрывает. в любой истории есть своя точка невозврата. чонин думает, что хочет все сломать. все-все-все испортить. хочет сделать больно, себе или кому-то другому – не важно. лучше всем сразу. - нужно было сказать ему, что никто не хочет с ним общаться, потому что он тупой. а еще, потому что он пидор. сынмин бьет уверенно и больно. металлический привкус крови, хлещущей из лопнувшей от удара губы, отрезвляет. следующий удар чонин блокирует и пинает коленом сынмина в живот, отчего тот скручивается пополам. он вскидывает одногруппника за плечи и со всей накопившейся злостью бодает в лоб. в ушах звенит, как если бы на голову упал колокол. они валятся на мокрую землю, в ход идут всевозможные средства – пинки, тумаки, укусы. за пеленой алкоголя боль почти не ощущается, проклятия сынмина доходят до сознания с опозданием. в какое-то мгновенье над головой завывает сирена. неужели, кто-то вызвал полицию? их растаскивают совершенно внезапно. разбитое лицо сынмина в оранжевом свете уличного фонаря выглядит очень забавно. он выворачивается до последнего, пиная ногами удерживающих его уджина и чанбина. воющей над головой сиреной оказывается хёнджин, рыдающий феликс силится что-то объяснить подоспевшим на шум джисону с минхо. - злобная дрянь, ненавижу тебя! – орет сынмин не своим голосом. вот это новость. чонин молчит. усталость накатывает как-то резко, придерживающие за плечи руки чана он узнает в первую же секунду – различил бы среди миллиарда других. наверное, он отключается на пару минут, потому что открывает глаза уже в туалете. чан грубо пихает его в сторону раковины, чонин заваливается на нее грудью и хватается за край руками, чтобы не упасть. - умойся, - цедит чан сквозь сжатые зубы. чонин смотрит на него через зеркало. белые уложенные волосы растрепались за вечер, губы сжаты в тонкую линию. и этот взгляд, яростный, буквально мечущий молнии. он оценивающе осматривает свое отражение – из рассеченной брови и разбитой губы кровь стекает на подбородок и шею. глаз нехило заплывет утром, а вот нос вроде цел – подбит, но не сломан. уже хорошо. хотя, разве не этого он добивался? чонин включает воду, ледяную, запускает под струю пальцы. костяшки нещадно сбиты, потому как половина ударов приходилась не сынмину в лицо, а мимо, по асфальту. вода окрашивается в розовый, трясущиеся пальцы старательно смывают кровь с лица. чонин спиной чувствует негодование старшего, но не знает, чем себя оправдать. наверное, ему станет легче, когда рядом совсем никого не останется. чан сам отключает воду, пока чонин делает вялые попытки привести себя хоть в какой-то порядок. кровь из свежих ран продолжает сочиться, пусть уже и не так сильно. наверное, чан выходил – чонин не знает, опять выпадает из реальности, садится на удивительно чистый для такого места пол и старательно приходит в себя. - нужно кровь остановить, - чан усаживается напротив, совсем не брезгуя испачкаться. чонин всматривается в его лицо, уже смягчившееся и взволнованное, и позволяет осторожно пробежаться по ранам перекисью. они так близко друг к другу, становится нестерпимо жарко. глаза слезятся от боли, которая все еще приглушена алкоголем. чан нежно стирает слезы большим пальцем, и чонин трусливо опускает взгляд на его ключицы. такие красивые. - эй, посмотри на меня, - чан приподнимает его лицо за подбородок, и чонин подчиняется, - зачем ты это делаешь? тебе нравится саморазрушение? что тут скажешь? из тебя неплохой психолог, бан чан. возьми с полки пирожок. - ты же из приличной семьи, не оторва какая-нибудь. почему ты такой испорченный ребенок? - я не ребенок. - но поступки детские, - чан вздыхает, - пусть твой брат наваляет мне, но я все ему выскажу. он абсолютно безответственный хен, совсем за тобой не следит. передай ему это. ну почему ты не умеешь вовремя заткнуться? - обязательно передам, - чонин вскакивает на ноги, - только вот вряд ли он что-либо ответит. мертвые обычно не особо разговорчивы, тупая ты срань! он не видит вытянувшегося лица чана, когда выбегает в коридор, громко хлопнув дверью. истерика, сдавливающая горло вот уже несколько дней, вырывается наружу громкими всхлипами. хёнджин, караулящий его у выхода, пытается перехватить за руки, но чонин вырывается. истеричная погода швыряет в лицо непонятную водяную пыль. чонин кутается в свою тонкую толстовку, куртка благополучно осталась висеть в гардеробе. алкоголь понемногу выветривается и тело замерзает с невероятной скоростью. ушибы и раны нестерпимо болят. душу греет лишь мысль о том, что сынмину сейчас так же херово. хочется написать матери. что-нибудь банальное, типа «я тебя люблю», но она тут же поймет, что он пьян. ей и так совсем непросто – после смерти брата они с отцом развелись, и тот благополучно свалил из их жизней. несправедливо. чонин разглядывает затянутое серыми облаками небо. он никому еще не рассказывал об этом. даже хёнджину. слезы все равно возвращаются. эта беспросветная черная дыра внутри с каждым днем растет все больше и больше. чонин выдыхает белый клубок изо рта и завороженно наблюдает, как тот медленно растворяется в воздухе. а ведь прошло почти три года. разве время не лечит? почему до сих пор так больно? когда он, наконец, добирается до общежития, то чувствует себя абсолютно разбитым и тошнотворно трезвым. где-то у него была оставленная на черный день бутылка рома. поджидающий у двери чан портит всю малину. - я уже думал по улицам тебя искать, - говорит он так, будто ничего не случилось. чонин мажет по нему безразличным взглядом - внутри все уже перегорело. - уходи, - он прокручивает ключ в замке и, противореча собственным словам, пропускает старшего вперед. в комнате темно – на улице раннее утро, свет от одинокого фонаря почти не ощущается. чан выглядит немного растерянным, прячет руки в карманах кожанки и неловко переминается с ноги на ногу. чонин прислоняется спиной к двери, не зная, чего ждать. на сердце становится как-то тоскливо и грустно. - почему ты не говорил? – осторожно спрашивает чан. - а почему должен был? они молча смотрят друг на друга. глаза у чана большие, всегда какие-то печальные, как заплаканные. темнота играет на руку – чонин не отводит взгляда, все смотрит-смотрит. - я… хотел извиниться, - чан подходит ближе, но чонин качает головой. - не стоит, - только сейчас он понимает, что загнал себя в ловушку, - ты же не извиняешься за то, что тупой. это просто факт. чан все равно приближается. что поделать, он всегда был упрямым бараном. чонин уверяет себя, что припустившее в груди сердце – последствия алкоголя. он все же не выдерживает пристального взгляда, опускает глаза вниз, на потрескавшиеся губы. - я серьезно, нини, - чан скользит ладонью по его шее, рука у него горячая и нежная, большой палец ласково гладит по щеке, - я просто хочу помочь. - себе помоги лучше, - чонин никак не может отвести взгляд от его губ, нет, не хочет. он пытается отпихнуть чана рукой, но эта вялая попытка ни к чему не приводит. чан не слушает. перехватывает его руку своей и подносит пальцы к губам. чонин следит за его движениями широко раскрытыми глазами. - не надо, прекрати… - просит чонин, пока чан целует своими шершавыми губами разбитые костяшки. он и сам себе не верит, внутри все болит и плачется. чан мягко заглядывает в глаза, так, что становится только хуже, целует в ладонь и забрасывает ее себе на шею. чонин ведет пальцами вверх, зарывается в его волосы. - какой же ты дурной ребенок, - говорит чан. а потом целует. чонин замирает, продолжая глупо на него таращиться. старший жмурит глаза, так мило, и чонин только сейчас замечает на его веках россыпь еле заметных веснушек. губы у чана сухие и горячие, такие, какими он их себе и представлял. самые-самые лучшие. они отстраняются друг от друга. чонин выдыхает, когда чан смотрит на него черными блестящими глазами. а затем снова целует. оттягивает нижнюю губу и осторожно ведет горячим языком по кровавой ранке. чонин издает какой-то совершенно страдальческий звук и все-таки сдается. чан покрывает легкими поцелуями синяки и ссадины на его лице, спускается к шее. чонина накрывает мурашками. он сжимает в пальцах мягкие волосы, заставляя чана вернуться к своим саднящим губам. старший ненавязчиво углубляет поцелуй, добавляет язык. чонин почти забывает, как дышать. он тихо стонет, когда язык чана толкается еще глубже. так мокро. так круто. нужно что-то делать. нужно остановить все, пока еще не поздно. чонин дергает головой, отстраняясь. чан легко подчиняется, напоследок коротко целуя в подбородок. смотрит пристально, выжидающе. чонин на секунду прикрывает глаза, вжимаясь затылком в гладкую поверхность двери. - иди домой. - нини, давай поговорим. а мы разве не уже, грустно думает чонин. - мне не нужна твоя помощь, хен. чан смотрит на него долгим печальным взглядом. - когда я первый раз тебя увидел… - он осекается, - знаешь, я ведь правда все время думаю о тебе. жаль, что тебе больше нравится тонуть в своей боли. разрушая все каноны жанра, он выходит тихо, даже дверью не хлопает. глупые слезы снова возвращаются – побочные эффекты принятых решений.***
испортить свою жизнь – легко, конечно. а вот сделать вид, что так и нужно было, надо еще постараться. время летит совсем быстро, вот уже и май встречает своими теплыми объятиями. сессия приветливо машет ручкой, чонин тонет в подготовке с головой. хёнджин весело болтает о чем-то, пока мороженное в его руке плавится от разогретого солнцем воздуха, стекая сладкими ручейками по пальцам и подбородку. чонин тоскливо думает, что скучает. по перепалкам с сынмином. по дурацким историям феликса. ужасно скучает по чану. хёнджин смотрит на него с какой-то жалостью, обнимает за плечи и пачкает мороженным футболку. - почему бы тебе просто с ними не поговорить? – старший сжимает его пальцы в своих, - что ты как дурак. - я думал, так будет лучше. ненавижу привязываться к людям, - чонин кладет голову на его плечо, - но у меня все, как всегда. через жопу. - отпусти ситуацию, бэби. если они твои друзья, то хотя бы выслушают, - каким образом хёнджин умудряется быть одновременно придурком и мудрым хеном – загадка похлеще бермудского треугольника. но он как всегда прав.***
дни становятся жарче и солнечнее. окна в университете везде раскрыты нараспашку, но даже это не спасает от духоты. среди многочисленных студентов чонин легко различает блондинистого феликса. - эй, ликси! – зовет он, и феликс смотрит на него своими огромными детскими глазами. – мне нужно с тобой поговорить. - а ему от тебя ничего не нужно, - сынмин вырастает между ними, и весь его вид говорит «я сейчас тебе въебу». - выслушайте меня, пожалуйста. они стоят прямо у окна, легкий ветер треплет волосы. сынмин смотрит исподлобья, синяки на скуле и виске все еще желтеют, слабо выделяясь на его загорелой коже. чонин отводит глаза в сторону, так стыдно. - хорошо, - феликс ободряюще улыбается. откуда он такой взялся? чонин ловит этот его теплый взгляд, и просто захлебывается ненавистью к себе. - я не знаю, почему так получается, - честно говорит он, - не знаю, почему повел себя как скотина. никто из вас не заслуживает такого отношения. раньше я этого совсем не понимал, но без вас очень сложно. он зависает, не зная, что сказать дальше. парни терпеливо ждут, и это обнадеживает. - прости, ликси, - он робко смотрит феликсу в глаза, - это не ты тупой, а я. а ты… ты вот самый-самый добрый, самый светлый человек, которого я знаю. мне тебя, правда, очень не хватает. феликс улыбается, ярко, по-солнечному. он обнимает чонина, как если бы они с рождения были знакомы. чонин прячет лицо в сгибе его шеи и на душе становится легко-легко. - я так по тебе соскучился, - говорит он по-английски. - я каждый день собирался тебе позвонить, но сынмин меня убил бы, - выдает феликс, и они облегченно смеются. сынмин все еще стоит в стороне, скрестив руки на груди. - ты это… тоже сорян, бро, - чонин смотрит на него через плечо феликса, - извини, что так сильно ударил. сынмин ухмыляется. - я тебя умоляю. бьешь как девчонка. чонин хихикает и протягивает ему свою ладонь, и тот, не задумываясь, крепко жмет ее. - только с тебя пивас, - сынмин шутливо пихает его своим острым плечом, и чонину впервые за долгое время становится спокойно.***
на часах почти полночь, когда чонин скребется в дверь чановой комнаты, и его сердце заходится как бешеное. дверь открывается почти сразу, лицо чана бледным пятном плавает в открывшемся проеме. чонин замирает. как же долго они не виделись! он глупо пялится на старшего, пока тот окидывает его подозрительным взглядом. - если напился и пришел выяснять отношения – уходи, - говорит чан строго, и это бодрит лучше пощечины. - нет-нет, хен, я трезвый, правда! – чонин подается вперед, в страхе, что тот захлопнет дверь перед его носом, - я не пил с того раза. чан смотрит внимательно и молчит. белые кудряшки разбросаны в беспорядке, домашняя толстовка безбожно растянута, под глазами намечаются темные круги от бессонных ночей. он такой уютный сейчас, чонину хочется забить на все свои загоны, прижаться к его груди и рассказать обо всем, что так долго мучило. - зачем пришел? - поговорить хочу. - разве ты уже не все сказал? чонин опускает глаза в пол. - ты пустишь или нет? – спрашивает он почти безнадежно. чан глубоко вздыхает, мол, за что мне все это, но все равно кивает. чонин проскальзывает внутрь прежде, чем он передумает. комната у чана светлая и уютная, как он сам. чонин так часто здесь бывал, что давно чувствует себя как дома. чан плюхается на кровать, поджимая под себя ноги. чонин неловко разувается и бредет за ним, но присесть рядом не решается – так и стоит в центре комнаты, как дурак. - к экзаменам готовишься? – он кивает в сторону ноутбука с открытым вордовским документом. - диплом пишу, - чан устало зачесывает волосы ладонью, разбрасывая непослушные кудряшки по лбу, - через неделю уже сдавать. и вновь смотрит своим мучительно долгим, задумчивым взглядом. прямо как тогда, в их первое знакомство. - прости, что наговорил гадостей, - чонин разглядывает собственные пальцы. чан качает головой. - я тоже хорош. лез к тебе с нравоучениями, хотя сам нихрена не знал. - не хочу, чтобы мое ублюдское поведение оправдывалось… ну, ты знаешь, чем, - чонин несмело улыбается, - давай просто забудем о том, что я тогда сказал? я был не в себе. - все хорошо, нини. просто пообещай, что перестанешь искать решение проблем в бутылке. - я правда больше не пью, хен. я бы просто так к тебе не пришел. лицо у чана до трогательного нежное. он понимающе улыбается и кивает. чонин совсем его не заслуживает. никого из них. он чувствует, что вот-вот расплачется. горло перехватывает, и он почти всхлипывает. чан сгребает его в охапку, все еще ласково улыбаясь. чонин весь дрожит, когда цепляется за его плечи, и тычется лбом в грудь, как и хотел. он все-таки плачет, тихонечко совсем, и чан долго-долго шепчет какие-то успокаивающие слова ему на ухо. - я умоюсь? – чонину очень не хочется, но он отстраняется. - полотенца в шкафчике, - чан нежно стирает слезы с его щек своими теплыми ладонями. чонин готов свалиться в обморок прямо здесь. – а я пока чай заварю. мой фирменный, с ромашкой. - решил меня отравить? чан смеется, конечно. только вот чонин уже давно не против принять из его рук яд. когда он возвращается из ванной, чайник уже почти закипает. чан громко клацает по клавишам, скрючившись над ноутбуком в три погибели, отросшие прядки волос лезут ему в глаза. чонина кроет приступом нежности. он подныривает под его руками и тычется носом в ямку между ключицами, словно котенок. влажная после воды челка щекочет кожу, чан легко посмеивается. - подожди, сначала чай, - сквозь смех говорит он. чонин не слушает. прижимается губами к бледной шее и втягивает нежную кожу между зубами. чан ахает и, когда чонин отстраняется, таращится на него негодующим взглядом. - ян чонин, мне диплом еще защищать! – он недовольно потирает расцветающий засос ладонью. чонин довольно наблюдает за проделанной работой. он хочет оставить такой же и с другой стороны, но чан перехватывает его на полпути. - наглый ребенок, - шепчет он ему на ухо, и позволяет завалить себя на спину. чонин нависает над ним, удивляясь собственной напористости. глаза у чана такие яркие, в них можно разглядеть собственное отражение. в голове почти не остается никаких мыслей, их заглушает громоподобный стук сердца. чонин ведет носом по разгоряченной щеке, вдыхая полюбившийся запах чановой кожи – теплый и нежный, как топленое молоко. он коротко целует за ухом, оставляет множество поцелуев на висках, скулах и подбородке. и замирает в миллиметре от губ. - могу я…? – спрашивает он неожиданно севшим голосом. - пожалуйста, нини. от этого тихого «пожалуйста» все внутри переворачивается. чонин захлебывается собственными чувствами. он медленно сокращает расстояние между ними, заставляя чана напряженно выдохнуть себе в губы, и целует робко, будто боясь спугнуть. всепоглощающая нежность накрывает с головой, он вновь начинает дрожать. чан обвивает его шею обжигающими ладонями, приближая к себе так сильно, что чонин теряет опору и почти падает на его грудь. они отрываются друг от друга, чтобы чан смог поменять их местами. так лучше, думает чонин. как-то правильнее. его вновь накрывают мурашки – чан целует глубоко и мокро, невероятно горячо. сердце готово выскочить из груди, чонин ловит ртом воздух, когда старший отрывается от его губ и спускается к шее, оттягивает ворот футболки, чтобы прикусить ключицу. чонина трясет, но уже от нарастающего возбуждения. внизу живота горит огнем и крутит узлом. он издает первый приглушенный стон, когда чан кусает за плечо. старший забирается руками под футболку, ведет по горячим бокам и ребрам, гладит соски. чонин елозит из стороны в сторону, и чан стягивает футболку насовсем. - еще не сошли? – он ведет пальцем по бледнеющим синякам на животе. - мои боевые ранения, - получается почти с гордостью. чан усмехается и ведет горячими губами по россыпи фиолетовых пятнышек на груди и ребрах, спускаясь все ниже, к резинке домашних штанов. чонин откидывается на подушки и жмурится так, что перед глазами скачут белые мушки. чан языком обводит пупок, оставляя мокрую дорожку, прикусывает выступающие бедренные косточки. чонин почти скулит, тянет его за волосы к своим губам, и тот целует несдержанно, не давая даже глотнуть воздуха. чонин вредничает, впивается зубами в его нижнюю губу и чувствует металлический привкус крови. будто извиняясь, он зализывает ранку языком, вызывая тихий стон. пальцы цепляются за влажную от пота чанову толстовку, такую сейчас ненужную и мешающую. чан намек понимает, ему приходится отстраниться, чтобы снять ее с себя. чонин не сводит с него глаз и думает, что идеальнее никого нет. еще пару месяцев назад он ежедневно жалел себя и потихоньку спивался, но чан ворвался в его жизнь и перевернул все с ног на голову. сердце болезненно сжимается, наверное, он становится слишком сентиментальным. взгляд цепляется за бьющуюся венку на шее, чонин притягивает чана к себе и прижимается к ней раскрасневшимися губами. - нини, нет, - шипит чан, но сбросить его с себя не торопится. чонин с какой-то детской радостью разглядывает две симметричные алые отметины на бледной шее, и опускает взгляд ниже. он восхищенно выдыхает, разглядывая голые плечи и торс старшего, и пробегается пальцами по созвездию родинок на левом ребре. чан смотрит прямо в глаза, у чонина в горле пересыхает от этого взгляда, и возвращается к его подрагивающему животу, поглаживая рукой напряженный пах. - воу, ты такой чувствительный, - чан улыбается, когда чонин крупно дрожит от каждого его прикосновения, и стягивает штаны с бельем вниз, целуя внутреннюю сторону бедра. чонин держится на одном честном слове. он почти не различает слов, в ушах оглушительно стучит кровь. чан проводит своей шершавой ладонью по члену, большим пальцем очерчивая каждую вздувшуюся венку, и целует везде, где может. и без того оголенные нервы чувствительно реагируют на любое касание и, когда чан ловит губами кадык, несильно сжимая, чонин выгибается всем телом и кончает, пачкая его руку. он кое-как пытается восстановить дыхание, сознание ведет, словно он пьяный. только круче. чан изумленно смотрит на него. - черт, хен, ты ебанутый, - хрипит чонин, облизывая пересохшие губы. - тебя очень быстро довести до грани, да? - чан ловит его язык губами, целует глубоко и тягуче. если это будешь ты, шепчет чонин ему в рот, и отвечает на поцелуй немного вяло, но охотно. чан ведет горячими ладонями по бедрам, сжимает ягодицы. чонин жмется к нему всем телом, так здорово, когда одежда не мешает чувствовать разгоряченной кожей кожу. он чувствует новую волну возбуждения, и это просто невозможно. ему кажется, что никогда ни с кем не было так хорошо. он шипит, когда чан проникает в него одним пальцем. челка, уже совсем мокрая от пота, лезет в глаза, и он раздраженно ее сбрасывает. - все нормально? – напряженно спрашивает чан, и его голос немного подрагивает. ему-то совсем тяжело, думает чонин, и вдумчиво насаживается длинными плавными движениями. - я скажу, если что, - он давится воздухом, когда ощущает в себе второй палец. становится до невозможного жарко, температура в комнате запредельно подскакивает. чан разводит внутри пальцы, покрывая влажными поцелуями плечи и шею чонина, и тот выгибается в спине, когда тело потихоньку привыкает. он уже сам двигает бедрами навстречу, когда добавляется третий палец. эти мучения длятся целую вечность. чан старательно подготавливает его, чтобы дальше не было слишком болезненно. - хватит, - чонин разводит колени так, чтобы ему было удобнее. старший широко ведет языком по его губам, и вязкая слюна стекает по подбородку на шею. чонин сжимается весь, когда тот делает первый толчок, впиваясь ногтями в его лопатки. - расслабься, ладно? – просит чан на ухо и нежно прикусывает мочку. чонин старательно следует его совету. чан подхватывает его под поясницу, двигаясь размеренно и плавно. чонин заламывает брови и комкает руками нещадно сбитую простынь, но упрямо двигается навстречу. когда боль, наконец, притупляется, он подмахивает бедрами и прижимается к чану всем телом. старший, и так плохо сдерживающийся, ускоряет темп, жадно целуя и без того зацелованные губы. толчки выходят рваными и размашистыми, чонин скрещивает ноги за его спиной и выстанывает имя чана так громко, что у обоих сносит крышу. он быстро сдается, пачкая их животы, и чан через пару мгновений кончает тоже, заваливаясь рядышком набок. он притягивает чонина к себе и целует в лоб-нос-веки, чонин готов умереть от такой нежности прямо здесь. он засыпает почти сразу же, совершенно измотанный физически и морально. чан заботливо вытирает его живот влажной салфеткой и закручивает в одеяло, словно в кокон. чонин просыпается на мгновенье, когда старший заваливается рядом, обнимая поперек живота и прижимаясь лбом к шее. чонин зарывается носом в его кудряшки, вдыхая легкий запах ванильного шампуня и кожи, и вновь проваливается в сон. утреннее солнце неумолимо светит в глаза. чонин щурится от яркого света, лениво распахивая сонные глаза. тело ломит как после тяжелой зарядки, и чонин ухмыляется сам себе. да уж, ну и зарядочка. чан что-то напевает себе под нос, пока порхает от стола к холодильнику, на плите что-то весело скворчит. он замечает на себе взгляд чонина и тут же оказывается рядом, чтобы чмокнуть в нос, вспушенные после душа кудряшки щекотят щеки. чонин смешно морщится. - все-таки отравить решил? – сорванный ночью голос звучит как из фильма ужасов. - чай перезаварить пришлось, между прочим, - чан строит обиженное лицо, но все равно улыбается. чонин первым делом идет в душ, так как ночью сил подняться просто не было. он бегло разглядывает оставленные на плечах и груди засосы, и мысли о причине их появления заставляют щеки вспыхнуть. вещи, в которых он пришел, чан запихивает в стиралку, и ему приходится надеть на себя его шорты и футболку, которые велики размера на два. они болтают о всякой фигне, пока завтракают, и чонину приходится признать, что чан готовит просто восхитительно. а ромашковый чай так вообще оказывается выше всяких похвал. на улице весело кричит местная детвора, напоминая всему миру, что на дворе первый день лета. звонок преподавателя вынуждает вспомнить, что у чана недописанный диплом и сократившийся на день срок сдачи. - пойду я, - чонин нагло ставит грязную посуду в мойку. чан прямо за обеденным столом печатает что-то в своем ноутбуке и пропускает его слова мимо ушей. чонин вздыхает – возвращаться в свое одинокое логово совсем не хочется. он подходит к старшему, и тот поднимает на него глаза, смотрит снизу-вверх, словно щеночек. - ты что-то сказал? – он притягивает чонина к себе, касаясь лбом его груди. чонин упирается подбородком в его макушку, сердце изнывает от ласки и нежности. ветер из широко раскрытого окна приносит с собой ярко пахнущие цветочные лепестки. чан гладит по лопаткам, ведет пальцами по позвоночнику. хочется, чтобы этот момент никогда не заканчивался. - побудь со мной еще немного, - тихо просит старший, и сердце вновь вздрагивает от его слов. - если я не уйду сейчас, то останусь здесь до завтра. - ну и что? - а то, что тебе диплом писать, умник. чану нечего возразить, понимает ведь, что чонин прав. он тянет его на себя, вынуждая сесть себе на колени, и целует в лоб. чонин смотрит в его глаза, такие красивые, но будто всегда заплаканные. - я, кажется, влюбился в тебя, чан. - долго же тебя пришлось ждать. я вот уже давно. и это так прекрасно, что первый день лета они встречают в объятьях друг друга, растворяясь в долгих поцелуях.