***
На следующий день Эгберт сиял роскошными синяками под обоими глазами, покосившимся, и так не самым маленьким, носом, Аслауг как всегда была прекрасна, довольна и полна оптимизма. А что ей? Под платьем не видно, что она себе вчера ушибла. Выяснив, что цели у парочки совпадают, они начали искать способы уединиться. Поздно вечером, когда замок уже утих, Эгберт направил свои стопы в сторону гостевого крыла, туда, где разместилась принцесса. Он специально надел мягкие тапочки, в которых его шаги не услышал бы никто, даже самый ушлый кот, чтобы проскользнуть незаметно, но это мало ему помогло. Уже почти достигнув цели, он наткнулся на Джудит, что-то караулящую в коридоре принцессы, мужа, не иначе. К счастью, невестка не озаботилась о мягкой обуви и топала чуть тише, чем ее муж, сын Эгберта — Этельвульф. «Тааак, а этот что тут делает? Они что, другого места для свиданий не нашли? Мало им спальни?» — Дорогая, что Вы тут делаете? — раздался громкий голос Этельвульфа. — Я хотела попросить у принцессы Аслауг соли от головной боли, — промямлила Джудит, краснея от неожиданности, — А, Вы что здесь делаете, любезный супруг? Не могли бы Вы разговаривать потише? Вы разбудите весь замок! — Ам. Мммм. Я? Проверяю стражу. Дальше Эгберт слушать не стал, поняв, что это надолго — эти двое, начав выяснять отношения, удалялись от темы разговора в такие дебри, что все их разговоры затягивались на пару часов, и не приносили никаких результатов. Пятясь назад, он решил пойти в обход, но полой халата задел бронзовую напольную вазу, раздался шум. Поняв, что выдал свое присутствие, чтобы не начать оправдываться, Эгберт пошел в наступление и негодующе закричал: — Что вы расшумелись на весь дворец?! Мало мне петуха по утрам, так еще и вы отношения выясняете посреди ночи!!! Кричите на весь дворец, вазами гремите, — король пнул в досаде злополучный предмет, который с грохотом покатился по коридору. В этот момент дверь покоев Аслауг распахнулась и показалась она, восхитительная, как сон, в кружевном пеньюаре цвета слоновой кости, с полуобнаженной грудью, если это можно назвать грудью, конечно. Но для Эгберта она была прекрасна, хотя, он лучше всех знал, насколько она травмоопасная. — Раз уж вы все тут собрались, может зайдете? Этельвулф решительно шагнул вперед, но был пойман женой и отконвоирован в супружескую спальню. Эгберт направился к своей цели, но проклятая ваза, которая валялась на полу, была категорически против любовных планов монарха.Она с грохотом покатилась. Этельвульф оглянулся и сурово спросил: — А Вы, папа, идете? — Конечно! — удрученный Эгберт двинулся следом. Не объяснять же сыну и невестке, что он решил примерить на себя роль бога и рассказать сказку принцессе. Хотя… В след ему раздался сдавленный смешок и отчетливый шепот: «Завтра»***
На следующий день пришло осознание того факта, что все члены королевского семейства, тем или иным образом, что-то хотят от Аслауг: Этельвульф пленен красотой принцессы и готов таскать ей цветы охапками, и стоять под дверью, оберегая от посягательств, Эгберт просто вожделеет, что касается Джужит, то ей нужно было только одно — чтобы красавица северянка перестала тянуть свои загребущие ручки к ее мужчинам. И начались дни, полные преследований и погонь.***
Тем же вечером Эгберт, настроенный очень решительно, направился в спальню Аслауг. Но решил пойти не общим коридором, а тайными ходами, о существовании которых знал только он и епископ Эдмунд — старинный друг, такой же пьянчуга и пройдоха, как и, собственно, король. Его возмущению не было предела, когда он услышал впереди яростное сопение епископа. "Куда этот старый хрыч намылился? Мало ему прихожанок?" Эгбет решил сделать крюк. В конце концов это его замок, он знает тут каждый поворот, каждый закоулок. Но годы спокойной королевской жизни, отсутствие интриг и необходимости пробираться к даме сердца тайными ходами, сыграли с королем злую шутку — он банально заблудился в трех коридорах и двух поворотах. В своем дворце! После долгого блужданий по пыльным, узким коридорам с пауками и мышами, обдирая с себя паутину и стряхивая пыль, он наконец-то вышел где-то в районе кухни, и сразу наткнулся на вездесущего сына. — Бог мой, отец, что с тобой? — Все нормально, сынок, я проверял караулы, — невозмутимо смахнув с себя особо большой кусок паутины, он задрал бороду и, с чувством собственного достоинства, отправился спать, оставив сына гадать, какие караулы в районе кухни проверял отец.***
Смотреть в глаза Аслауг с каждым днем было все сложнее и сложнее, она ждала от короля активных действий, тот, со своей стороны, предпринимал одну попытку за другой, но все они заканчивались плачевно. Пришлось позвать Аслауг на помощь. Улучшив момент, когда рядом никого не было, Эгберт уговорил свою музу помочь ему проникнуть в заветные покои. Очень долго сомневалась принцесса, не уверенная в силе и ловкости монарха — был не очень крепок и могуч, да и лет ему было немало. Вечером Эгберт, забыв про свой возраст, про занимаемое положение, забыв обо всем, оделся в одежду для тренировок, не стеснявшую движения, и отравился под окна своей дамы сердца. «Она обещала выкинуть мне в окно веревку». Сердце бешено забилось. К черту осторожность, к черту возраст, к черту все. Схватившись за веревку, монарх начал медленно, но верно подниматься вверх, навстречу к даме своего сердца. До заветного окна оставалось всего ничего, но тут вдруг где-то наверху распахнулось окно, кто-то выплеснул содержимое ночной вазы, судя по запаху. К счастью не на короля, но этот факт заставил монарха непроизвольно дернуться, руки его разжались. Полет был короткий, это наверх он поднимался долгие десять минут, вниз летел пару секунд. К счастью, упал он не на землю, а в кусты, к сожалению, куст был то ли шиповника, то ли терновника, что он сам и приказал посадить под окнами, чтобы к дамам не лазили разные любвеобильные юнцы. Эгберт еле выбрался из кустов. Лицо и руки были исцарапаны, одежда порвана в клочья, но хуже всего обстояло дело с гордостью. От нее остались лохмотья. Эгберт поднял голову и увидел, как вверх ползет веревка, вот она исчезла в окне, и оно захлопнулось. Чуть выше показалось еще одно лицо. Оно тут же скрылось, и Эгберт так и не узнал, кто чуть не окатил его с ног до головы нечистотами.***
Утро не принесло утешения. Аслауг все так же сияла красотой и лучилась здоровьем. Эгберт же выглядел так, как будто дрался с медведем. С синяками под глазами, покривившимся носом, который так и не сумел исправил дворцовый лекарь, ободранный и исцарапанный, не спавший толком несколько дней, он был похож на мартовского кота после многочисленных драк за даму сердца. «С меня хватит. Надо заниматься государственными делами, а не к девицам в окна лазить». Решение короля было твердым, как брусчатка во дворе, как кремень, как грудь Аслауг, об которую он сломал нос.***
Несколько дней и ночей монарх провел так, как и полагается королю средних лет: в государственных делах и крепком освежающем сне, в котором он все так же ловил кобылицу, правда гораздо осторожнее. Старательно не смотрел в сторону соблазна, избегая насмешливого, обещающего взгляда. Но, как говорится: «Три дня не пил, сразу здоровья стало столько, что грех не обмыть» В один прекрасный солнечный день Эгберт возвращался с конной прогулки. Настроение было отличное. Царапины зажили, синяки побледнели, жизнь была прекрасна и удивительна. Пока он не встретил ее!!! Опять. Как же она прекрасна!!! Раскосые блестящие глаза, улыбка от уха до уха, грудь… не надо про грудь, нос еще болел. Эгберт раскинул руки и направился навстречу принцессе, которая радостно оживилась, увидев вновь появившийся энтузиазм на лице короля. Но жизнь злая. Подойдя почти вплотную, Эгберт обо что-то споткнулся и упал. Почти, как первый день. Носом в грудь.Что-то опять хрустнуло, нос встал на место. «Опять синяки на пару недель», — вяло мелькнула мысль. Но, к сожалению, нос хоть и был весьма вдающейся частью тела короля, все-таки роль якоря он выполнить не смог. Ноги поехали, Эгберт вынужденно уцепился за юбку Аслауг и упал, вместе с ней, с юбкой. Лежа у ног принцессы он смотрел вверх и думал: «Как хорошо, что викинги не носят много одежды. Какой отсюда прекрасный вид на… Какие ноги!!! Какие бедра!!! Хрен с ней, с грудью». Где-то около уха, перекатываясь, позвякивала злополучная бронзовая ваза, которую хотели отнести к кузнецу, в надежде выправить, но забыли или похерили. Поднявшись на ноги, Эгберт с невозмутимым видом накинул на Аслауг свой плащ, проверил нос, развернулся и пошел прочь, всем своим видом показывая, что ничего не произошло, что не он только что посреди двора стянул с благородной дамы юбку, не у него подозрительно топорщится штаны в причинном месте. И вообще, он просто шел мимо. Эгберт вечером напился просто от всей души. Сколько можно разрушать его надежды. Он всего-навсего хочет провести ночь с прекрасной женщиной, которая ничего не имеет против этого. Во сне опять приснилась кобылица. Она подошла к нему, положила голову на плечо и несильно укусила. Сквозь сон Эг почувствовал чьи-то губы на своих губах, на теле, чьи-то мягкие, смелые руки уже задирали ночную рубашку. «Джудит, опять пробралась». Досадливо поморщился сквозь сон монарх, но запах трав, не характерный для невестки, которая больше любила восточные ароматы, быстро его разбудили. Неужели сон становится явью? — Тс, ваше величество, я сделаю все сама. Эгберт отдался в опытные руки, обладательница которых не страдала от скромности, присущей христианкам. Когда бешеная скачка была закончена, и они лежали утомленные на простынях, им показалось, что на них медленно опускается потолок, а потом Эгберта еще и крепко приложило по голове. Рухнула одна из опор балдахина, и он, конечно же, накрыл любовничков. Пока они разобрались что к чему, где руки-ноги, пока побарахтались и пообжимались, наступило утро. Днем явился Рагнар. Увидев потрепанное, но донельзя довольное лицо заклятого друга, он понял, что его план по уничтожению уэссекской монархии не просто провалился, а провалился с треском. Он коротко сказал жене: — Собирайся, мы едем домой. Лицо Эгберта сияло: два фонаря под глазами, довольное лицо лиса, наевшегося сметаны. Аслауг тоже светилась счастьем. Дело в том, что она была очень красивой, умной, сексуальной женщиной, но приносила несчастье всем, кто пытался провести с ней время. Сам Рагнар наставил себе кучу синяков и шишек, пока делал наследников, потом зарекся приближаться к жене, но вовремя вспомнил о друге и, зная любвеобильный характер короля Уэссекса, решил подложить ему Аслауг. Глядя вслед викингам, наконец-то покидающим Англию, Эгберт думал: «Не приведи Господь, она пожалует сюда с пузом, как некогда к Рагнару. Хватит с меня…»