***
— Хей! Привет! — кричишь ты Чонгуку, который, выходя из поезда, застревает кудрявой головой в своем черном необъятном худи, — Дурачок… — А обзываться плохо, ты что, хочешь, чтобы я наказал тебя? — горделиво заявляет Чонгук и ухмыляется, но когда ты заливисто смеёшься ему в ответ, он не может сдержать свою прелестную кроличью улыбку. Он изо всех сил пытается быть горячим и доминантным, но вот только, как бы он не пытался, ты видишь всю правду, всю его подноготную: настоящий Чонгук — не такой. Ты множество раз напоминала ему о том неловком случае, но он все время переводил тему или же говорил, что кто-то взломал его аккаунт, чтобы сломать его ещё не начавшуюся карьеру и заодно ещё дружбу (дружбу ли?) с тобой. — Чонгуки, прекрати притворяться, ты не сможешь наказать меня, — ты показываешь ему язык. — Маленькая дразнилка… Я смогу, хочешь поспорить со мной? — А если ты не сможешь? Что тогда? — спрашиваешь ты. — Тогда… Решим, когда у меня не получится? — он смущается, но старается не показывать этого, вот только лёгкий румянец на его щеках предательски выдает его с потрохами. «И чего это он там надумал себе?» — думаешь ты и довольно так, совсем по-лисьи, улыбаешься ему, не обрывая зрительный контакт. «Крутой, невозмутимый и уверенный в себе парень» — это его амплуа, и ты знаешь об этом наверняка, ведь под напором твоих глаз оно срывается с его скульптурного тела шелковой струящейся тканью, беззвучно приземляясь на мраморный пол. — Пойдем ко мне? — спрашиваешь ты и замечаешь, как из-за волнения он вытянул чуть ли ни весь шнурок от своего худи и нервно теребит его. — Ахах… Пошли?***
— Ну так что, накажешь меня? — он шокировано смотрит на тебя. — Чонгуки, ты похож на то самое проклятое эмоджи, у которого глаза чуть ли не по всему лицу бегают, расслабься, дурачок. Ты улыбаешься, ведь знаешь, что твое провокационное «дурачок» вряд ли пройдет мимо его милых покрасневших ушей. — Опять ты… обзываешься, знаешь что я сейчас сделаю? — Накажешь меня? — ты вновь высовываешь язык, чтобы как следует подразнить его. — Может налить тебе чего-нибудь, ну, знаешь, покрепче? Для храбрости, я имею в виду. Он густо краснеет и устремляет свой затуманенный взгляд в пол. «Это провал, я не смогу наказать ее, у меня не получится,» — возможно проносится у него в голове, он резко поднимает голову и почти беззвучно охает. К счастью или же несчастью, ты уже вплотную прижимаешь его к стене и несмотря на разницу в росте тебе удается вести ведущую роль. — Ох Чонгуки, позволь мне показать тебе, каким настойчивым нужно быть с дамами, которые хотят секса. Он сглатывает и взволнованно кивает, продолжая теребить злосчастный шнурок. — П-покажи мне… Ты рисуешь на его мускулистом бедре невообразимые узоры указательным пальцем, словно кистью на полотне, затем добавляешь средний и поднимаешься все выше и выше к его округлой заднице. Хватаешь свою цель ладонью так резко и неожиданно, что Чон не в силах удержать стон — он раскрывает свой соблазнительный рот и выпускает все то, что так долго держал в себе. Ты шлепаешь его по ягодице, заботливо поглаживаешь ее, а другой рукой тянешься к его длинным волосам. Ныряешь пальцами прямо в кудри будто бы магнитом, оттягиваешь их назад, немного болезненно, оголяя беззащитную кожу шеи. Как же хочется пройтись по ней своим юрким языком, оставить на его девственной молочной коже свои отметины, сделать его своим и ничьим больше. Быть с ним всю жизнь, делать своему мальчику приятно, чтобы он выстанывал только ТВОЕ имя, чтобы любил только ТЕБЯ, чтобы думал только о ТЕБЕ. — Помнится, Чонгуки говорил, что если он не сможет наказать меня, то мы придумаем, что же такое можно сделать с ним? — говоришь ты, вставая на носочки, чтобы вдоволь насладиться близостью. — Да, я помню… — шипит он, когда ты начинаешь покусывать его шею и тотчас зализываешь свои мелкие укусы. — Тогда… — Тогда? — неуверенно спрашивает он. — Я залижу тебя до смерти.***
И вот он лежит на твоей кровати, которую ты впопыхах расправила, чтобы поскорее попробовать его на вкус, и извивается под тобой словно маленькая беспомощная змея. Можно целую вечность изучать каждый его скульптурный сантиметр тела, подобный бессмертным наследиям древнегреческих мастеров, и оставлять на нем багровые следы от пылких губ. Ты встаёшь с напряжённых бедер Чонгука и он тут же вопросительно смотрит на тебя. — Ох, Чонгуки… И лучше бы он не смотрел так: его взгляд до такой степени затуманенный и похотливый, будто бы он специально провоцирует тебя. Будто бы хочет, чтобы ты делала с ним самые грязные вещи; чтобы твой язык вылизывал его с ног до головы; чтобы проникал все глубже и глубже. Он хочет тебя. Хочет почувствовать твои проворные пальцы тем самым местом. Ты отодвигаешь нижнюю полку шкафчика и достаешь оттуда металлические наручники, на которые устремляется его все ещё удивленный взгляд. Затем вновь садишься на мощные бедра, резко хватаешь парня за дрожащие запястья и вытягиваешь податливые руки над его опрокинутой назад головой, чтобы наконец-таки приковать в наручники. — А теперь перевернись на живот, сладкий, — командуешь ты и слышишь жалобный скулеж, — Гуки, настоятельно рекомендую тебе выполнять мои просьбы… Пока ещё просьбы. Он взволнованно охает, скорее всего из-за твоего тона и понимания того, что дальше будет череда смущающих приказов, и послушно переворачивается со спины на живот. — Прекрасно, — заявляешь ты и облизываешься, когда видишь, как Чонгук несдержанно виляет, казалось бы, своим невидимым хвостиком и просяще скулит в твою простынь. Как бы тебе хотелось увидеть его лицо. Прямо сейчас. Ты уверена на все сто процентов, что оно чертовски соблазнительное. Такое умоляющее с красными покусанными губами и приятным розоватым румянцем. Поэтому в эту же секунду в твоей голове что-то щёлкает, ты будто бы физически ощущаешь над собой мигающую флуоресцентную лампочку и низким голосом озвучиваешь ему свой первый приказ: — А теперь, Чонгуки, будь добр, — ты встаёшь с места, чтобы взять с полки свой телефон, — будь добр заснять каждый миллиметр своего прелестного личика. Его и без того румяные щеки вспыхивают ещё пуще. — В с-смысле? — он не верит своим горящим ушам. — Ничего сложного, я сейчас научу тебя. — ты садишься на край кровати и гладишь его нежнейшую кожу лица, — Разожми свои ладони, во-о-от так... Твои пальцы поглаживают его вспотевшие ладони. Ты рисуешь на них карту к его взволнованному и трепещущему сердцу. Они такие дрожащие и желанные, готовые в любую секунду вновь сжаться в наимилейшие кулачки. И вот ты наконец-то включаешь фронтальную камеру. Это все так волнительно. Так будоражит, будто бы все эти до невозможности интимные действия часть какого-то сложнейшего ритуала. Будто бы даже малейшая ошибка — фатальная, будто бы любая неточность способна привести к краху. — Чонгуки, ты ведь послушный мальчик, правда? — он покорно кивает, — Тогда держи крепче. Ты опускаешь свой телефон в его ладони, и цепкие чонгуковы пальцы тут же обрамляют его, крепко-крепко, чтобы не дай бог не уронить. Чонгуки же всё-таки послушный мальчик и не может ослушаться тебя. — З-зачем тебе это? — Зайчик, мой милый зайчик, тебе не следует спрашивать меня о чем-то с таким аппетитным выражением лица. — как только ты едва приподнимаешься, чтобы звонко шлёпнуть его по округлой ягодице, его попка тут же приподнимается следом за тобой, — Чонгуки, я съем тебя, клянусь. Шлепок. Ещё один. И такая приятная мелодичная музыка из его долгожданных стонов и всхлипов, что ударяется об потолок, стены, дверь и во все, что находится в твоей комнате, перед тем как вернуться обратно и раствориться в твоих ушах. Как же вовремя он нажал на кнопку запуска видео. Как же, блять, вовремя. — Ты уже снимаешь себя? Чудно. Просто замечательно, мальчик мой. — Н-но зачем… — все ещё задаётся вопросом Чонгук, — З-зачем тебе это видео? — Я буду кушать тебя сзади, мой сладкий, а это значит то, что все это время я не смогу созерцать твое драгоценное личико, — наконец-то отвечаешь ты и облизываешься, — Поэтому я не хочу упускать ни секунды, я хочу стать свидетельницей того, насколько часто будет меняться выражение твоего лица под напором моего настойчивого языка. Пользуясь его замешательством, ты перемещаешься на заднюю часть кровати, удобно расположившись на ней, и одним движением стягиваешь с Чонгука ненужную и раздражающую своим бессмысленным присутствием ткань. Он тут же охает, когда чувствует на своей пылающей ягодице почти невесомое касание твоих губ, которое вскоре заменяется на поцелуй более чувственный и огнеопасный. И перед тем как нетерпеливо раздвинуть райские чонгуковы ворота, проникнуть туда змеем искусителем и дать чонгуку запретный, но такой заветный плод, в твою голову приходит ещё одна замечательная мысль. — Хей, Чонгуки, тебе же нравятся бананы? — он кивает, — Мне тоже. Ты достаешь из той же полки, в которой лежали наручники, оральную смазку с банановым вкусом и, довольная своей идеей, плюхаешься обратно на кровать. «Жду не дождусь, когда попробую тебя, Гуки…» — Чонгуки, выгнись в спине, пожалуйста, и встань на коленки, — просишь ты, — Во-о-т так, умничка… — Мне стыдно… — едва слышно шепчет он и зарывается лицом в простынь. — Нет-нет-нет, золотце, смотри только в камеру, ты же у меня послушный мальчик? — ты берешь в руки свою любимую продолговатую подушку и подходишь к нему, чтобы расположить ее удобным образом в области его груди, — Это чтобы послушному мальчику было комфортно, ты же будешь смотреть прямо в камеру, правда? Он молча кивает и ты вновь возвращаешься на место, чтобы наконец-то приступить к делу. Выдавливаешь немного смазки на свой указательный палец и круговыми движениями тщательно размазываешь ее по всему пока ещё не раскрывшемуся розовому бутону. — Чонгуки, просто признайся, что делал с собой такие вещи и не единожды, хорошо? — Мгмх… К-какие? — Во-о-от такие, — отвечаешь ты и аккуратно проникаешь в него своим пальцем, — Пожалуйста, Гуки, ты должен слушаться меня… — А-а-ах… Да я… Я делал это… Много раз… — выстанывает он, ни на секунду не забывая о том, что его снимает камера — и далеко не скрытая. — Только пальчиком? — спрашиваешь ты, и как только он сам начинает двигать своим тазом, чтобы твой палец вошел в него поглубже, до самого основания, как только до твоих ушей доходит его томное «Да,» ты удовлетворенно продолжаешь, — Чудесно. Ты такой чудесный, Гуки. Твой язык начинает исследовать его узенькое отверстие так сосредоточено и старательно, будто бы боясь упустить что-то важное. Его собственный вкус тут же смешивается со смазкой и ты ощущаешь во рту банановый привкус с щепоткой невинности. Ни на секунду не отрываясь от дырочки Чонгука, ты тянешься к его каменному члену и начинаешь настойчиво мастурбировать ему своей правой рукой, пока левая сжимает его раскрасневшуюся от внезапных шлепков ягодицу. Юрким языком ты усердно вылизываешь его промежность и между делом, в моменты, когда пульсирующий бутон раскрывается, вливаешь туда новую порцию смазки. Рука двигается все быстрее и быстрее, размазывая естественную смазку по всей длине, и заставляет Чонгука без устали выстанывать твое имя. Комната буквально целиком и полностью заполняется его непрерывными стонами и, кажется, вот-вот лопнет словно воздушный шар из-за нехватки воздуха. Ты уверена, что разрядка не за горами, поэтому охотно прикладываешь указательный палец подушечкой к анальному отверстию и бережно надавливаешь. Он без затруднений, будто бы по маслу, проникает в его вожделеющую дырочку, поэтому после нескольких поступательных движений, ты добавляешь ещё один палец. — Чонгуки, кажется, я кое-что нашла, — хихикаешь ты и наконец-то сталкиваешься своими пальцами с той самой сокровенной точкой, которую так старательно искала, — Малыш, тебе нравится? Малыш не в силах выдавить из себя ни слова. Да даже если захочет хоть как-то ответить словами — не сможет, ведь его рот занят освобождением всех эмоций и чувств, что наполняют его до самых краев. Он чувствует себя то мирно лежащим на нежных душистых облачках, то срывающимся с них и летящим в бездонную и пока ещё неизвестную ему пропасть. Чонгука кидает из стороны в сторону, то в жар, то в холод. Ощущения невообразимо разные и заменяют друг друга, как ему кажется, чуть ли не со сверхзвуковой скоростью. Он горит и мерзнет, тонет и выныривает, задыхается и дышит, падает и взлетает. Ему чертовски хорошо, точно так же, как и чертовски плохо. Чонгука разрывает; ему больше не хочется держать в себе весь этот взрывоопасный спектр эмоций — он хочет разрядки. Прямо сейчас. И он сквозь беспросветную пелену в своем затуманенном рассудке пытается просить об этом: — П-п… Пож… А-а-ах… Пож-жалуйс-ста… Я… Мммм… Хочу… Я хочу… К-кончить… И ты больше не хочешь мучать своего бедного мальчика. — Хорошо, сладкий, — отвечаешь ты, ощущая внутреннюю дрожь и приятное волнение в нижней части живота, — Из Чонгуки выйдет столько спермы, сколько до этого ещё не выходило… Не боишься и вовсе остаться без нее, ммм? Ты вновь опускаешь свое лицо к его ягодицам вплотную и продолжаешь жадно вылизывать его распустившийся во всей красе бутон; неистово вбиваешься внутрь своим крепким языком, ощущая вкус и рельеф анальных стенок. Тем временем твой кулак по-прежнему занят его мощной плотью, которая уже успела испачкать твое постельное белье своей естественной смазкой. Член бесстыдно истекает с каждым твоим новым поступательным движением, но это тебе только на руку — в буквальном смысле. Ты размазываешь эту смазку по всей длине раз за разом, пока не ощущаешь своей рукой нарастающую пульсацию, исходящую от набухших сине-фиолетовых венок. — Я… Сейчас… — задыхается Чонгук, — Я сейчас кончу… — Чудно, — ты неохотно отстраняешься от чонгуковой попки, — Ну же, Гуки, кончи для меня, это… Это приказ. И он не смеет ослушиваться: моментально взрывается, будто бы ядерная бомба, и сметает взрывной волной все на своем пути. Чонгуки кончает так, как никогда до этого не кончал. Ощущения совсем другие, не похожие на те, что он когда-либо испытывал, кончая от своей собственной руки. – Я же обещала, что из тебя выйдет очень много спермы, малыш... – он жалобно стонет в простынь и бьётся в конвульсиях от оргазма, – Хочешь попробовать? Он кивает. – И я тоже хочу, – ты встаёшь с места и подходишь к нему, присаживаясь на край кровати, – Смотри внимательнее, Чонгуки... Ты берешь в рот собственные пальцы, покрытые его семенем, и тщательно слизываешь все до последней капли. Он смотрит на тебя как заворожённый, будто бы ты его, чертовка, околдовала, и не может выдавить из себя буквально ни единого слова. Чонгуковы глаза широко раскрываются от удивления и неожиданности, когда ты резко впиваешься в его губы своими, позволяя ему насытиться его слегка солоноватым вкусом. Ваши языки настойчиво переплетаются. Ключик от чонгуковой души рьяно ищет что-то. Что-то важное. И... Щелк. ...находит. Чем-то очень важным является замочек от твоего сердца, что бьётся так сильно, будто вот-вот вырвется из груди. Теперь вы одно целое. Навсегда.***
– Ну-у, пожалуйста, прекрати пересматривать это видео, прошу-у-у, – умоляюще произносит Чонгук, – Хочешь я встану на колени? – Звучит кинково, – отвечаешь ему ты, и так иронично, что именно на том моменте, когда твой Чонгуки из видео бурно кончил прямо в твою руку, – К слову, это тоже кинково звучит, ах-ах-ах...