Когнитивные искажения

— Да где он? — Михаил в очередной раз поднял всю лежащую на столе кучу бумаг — набросков, чертежей, законченных и едва начатых, записок, расчетов и накиданных на коленке рисунков — и, в очередной же раз не обнаружив искомое, раздраженно бросил их обратно. Бумаги разлетелись по столу и с мягким шуршанием спланировали на пол. Михаил потер переносицу, стараясь успокоиться. Папка с проектом как в воду канула, до собрания в институте полчаса, и надо еще успеть добежать. Если он не представит проект сегодня, позора не оберешься, и не только для него одного — для всего коллектива! Очень не хотелось идти на жертвы и применять тяжелую артиллерию, но выхода не оставалось. — Стёп, — позвал он, не поворачиваясь. — М-м-м? — послышалось негромкое из угла. — Где мой проект? Тишина была ему ответом. Михаил раздраженно выдохнул через нос. — Стёпа. — Я не брал. — Я надеюсь! — все-таки рявкнул Михаил, разворачиваясь. Темный угол ответил ему насмешливым блеском глаз. — Скажи: «Черт-черт, поиграл, да и отдай». — Чего?! Вот еще! — Михаил раздраженно фыркнул и машинально стряхнул невидимую грязь с красных нашивок на вороте. — Я советский ученый, коммунист! Я не верю в эту чушь! — Ну-ну, — невозмутимо ответили ему, и блеск глаз исчез. Михаил на несколько мгновений прикрыл глаза, собираясь с силами. Это унижало его как атеиста и оскорбляло как истинного коммуниста; с другой стороны, будучи ученым, он никогда не отказывался от возможных решений только потому, что они казались ему нерабочими. То, насколько теория работает, всегда нужно проверять практикой. В конце концов, не настаивай советские ученые на этом принципе — не было бы у них ни привоев, ни красного керосина, ни некробиотики. Когда-то ведь их тоже считали антинаучными — а подишь ты. Глубоко вздохнув, Михаил наконец сдался. Время поджимало. — Черт-черт, — произнес он негромко, чувствуя себя ужасным дураком, — поиграл, да и отдай. За спиной послышался шелест, Михаил оглянулся, и на глазах у изумленного коммуниста, атеиста и далее по списку часть бумаг со стола плавно слетела вниз, обнажая — ну кто бы мог подумать — заветную папку. — Это когнитивное искажение, — проворчал он, однако, цепко хватая папку, чтобы Степану не вздумалось вдруг его с ее помощью еще чему-нибудь поучить. В том, что это его проделки, а никакого не черта, Михаил ни на мгновение не сомневался. — Внимание рассеивается, и под стрессом люди могут видеть то, чего нет, и наоборот. — Ну разумеется, — отозвался Степан насмешливо — на этот раз из другого угла, и как он смог там оказаться, Михаил при всем своем незаурядном уме даже не представлял. Впрочем, в своем доме Степан мог практически все, в том числе спрятаться так, что на крошечных тридцати квадратах его было невозможно найти, и это не поддавалось никакому разумному и тем более научному объяснению. Степан вышел из темноты, приблизился и оглядел Михаила критично. — Что? — настороженно спросил тот. Степан качнул головой и, протянув руку, снял с его лба увеличивающие окуляры, а потом с непередаваемой родительской заботой поправил ворот гимнастерки. И потрепал по волосам напоследок, напомнив, что пора постричься — и так уже сильно оброс. Армейская стрижка ему не шла, зато была гораздо удобнее нынешнего вихрастого безобразия. Не мальчик уже, в конце концов. — Все? — спросил он, стараясь унять раздражение. Степан это, в конце концов, не со зла, а искренне желая помочь. Тот усмехнулся — Михаила всегда завораживала его ухмылка, косая, невеселая, словно хранящая все тайны мироздания, и сейчас он тоже предсказуемо отвлекся; поэтому и не успел отстраниться от крепких объятий и короткого неразборчивого шепота у виска. Пришлось терпеть. — На удачу, — пояснил Степан, отпуская его. — Твой проект усиливающего каркаса для металлургов обязательно примут. — Наш проект, — поправил Михаил. — Я работал над ним не один. Степан улыбнулся — мягко, снисходительно, как ребенку, — но спорить не стал. И на том большое спасибо, хватит с Михаила сегодня споров. Помедлив немного, он качнулся вперед и коротко поцеловал улыбающиеся губы, улыбнувшись сам напоследок. Определенно, такая примета на удачу ему больше нравилась. Благослови господь, тьфу, великая пролетарская благодарность товарищу Ленину за концепцию свободной любви. Вряд ли он бы иначе решился на то, что у них со Степаном происходит, — а ведь шло к тому добрый десяток лет, еще со времен университета. И вот, им обоим под сорок, и они наконец могут жить так, как хотят — несмотря на все идеологические разногласия. — Иди уже, — усмехнулся Степан, приподнимая траченные сединой густые брови. — Долгие проводы — лишние хлопоты. Такого варианта поговорки Михаилу еще слышать не доводилось, но он лишь фыркнул в ответ и, подхватив с пола тубус с чертежами и прижимая к груди драгоценную папку, вышел из мастерской. …Оставшись один, Степан положил окуляры на верстак и замер на несколько мгновений посреди комнаты. Тени всегда шипением отзываются в ответ на его колдовство изо всех углов, и хорошо, что Михаил ничего не слышал. Точнее, предпочитал не слышать. Не замечать внезапно исчезающих и внезапно же появляющихся предметов, не видеть направленных на него отовсюду глаз, не объяснять себе свою феноменальную удачливость. Когнитивные искажения, ну разумеется. Кровью он временами отпаивал колдуна тоже, видимо, из-за искажений — будто не замечал его слишком голодных взглядов. Будто не помнил, каким Степан ушел однажды в леса — и каким вернулся. И это главное, что Степан в нем ценил. На этом теперь стояла его жизнь. В конце концов, когнитивные искажения — это не так уж плохо.