***
Перевоплощение всегда требует новой порции подпитки внутреннего мотора, приводящего механизм в движение. Трансформация — неприятный, но необходимый процесс, хотя в последнее время она все чаще остается лисицей, игнорируя человеческую форму. — Как охота? — вечный вопрос, начинающий разговор. — Я голодна, — скрежет металла в горле слишком часто переходит на рык. Две тарелки с лапшой всегда ждут на столе, дымя в сумраке паром, но оба знают, одна из них всегда остается полной. Уже год как еда сменилась на машинное масло, мазут и керосин. Ей больше не вкусить таящего сахара, обжигающей горечи, отрезвляющей кислоты. Все ушло, оставив смутные воспоминания далёкого вкуса с неизменным привкусом металла. — Мне душно здесь, — краткое признание. — Хочу обратно, туда, где ветер гуляет, ощутить его порывы, тепло нагретых на солнце камней. Этого больше нет и, кажется, никогда не было, это лишь грёзы, воспоминания из жизни, которой тоже не было. Взгляд на механическую руку, тщетные попытки поймать вьющийся пар, попытки достичь недостижимого, попытки почувствовать хоть что-то. — Может, вернуться в деревню, подальше от города? — интересное предложение, звучащее свежо и вдохновляющее, но, увы, несбыточно. Отныне ее место здесь, около горна, дающего искры жизни, облаченной в холодный метал, ее место в городе, дарящем чувство опьяняющей сладкой мести тем, кто возомнил, что могут управлять ей, могут поймать и удержать в золотых клетках. Ее место возле Него, дающего жизнь, дающего смысл этой жизни. — От этого не скрыться, — рассматривая замысловатое переплетение узоров металлических пластин, покрывающих тело. — Мне… не скрыться. Слишком сильно пленило меня, въелось словно ржавчина. Тихий вздох в утренней тишине.***
Солнце, медленно уползающее за горизонт, дарит последний лучик, параллельно с этим возгораются тысячи фонарей, ламп и окон. Их инородный, холодный свет не в силах заметить древнюю, как само время, первобытную мощь светила. Генетический страх людей перед тьмой на руку тем, кто был рожден в ее чреве, пропитавшись ей. — Пора, — изящный силуэт на фоне ночного города, видневшегося из окна. — Будь осторожна, многие стали заботиться о своей безопасности, — он знает о ее осведомленности, но промолчать не может. — Не беспокойся. Тихий вскрик и громкий звук удара металла о дерево. Клацанье и скрежет затихает, представляя взору изящное создание. — Доброй охоты, — лёгкое прикосновение теплой кожи к прохладному металлу. Тихий шорох оповестил о ее уходе.***
На этот раз возвращение не тихое, а громкое и четкое, словно выстрел. За долю секунды он понимает: «Что-то не так». Свет зажженной лампы резко прыгает на стены, мягко стекая, ища источник звука. Оранжевые отсветы, пойманные отполированными боками-пластинами, выдают расположение существа. — Йен, что с тобой? — хрипловатый ото сна голос. Оскаленные зубы служат ответом. На полу растекается, переливаясь радугой, машинное масло, просачиваясь меж досками, утекая вниз. — Тебя ранили, — не вопрос, нечаянно озвученная мысль. Тихое рычание с нотками печали и боли. — Выходи, тебя срочно надо осмотреть, — существо не спешит показываться на свет, продолжая прятаться в тени, пока капля за каплей масло покидало механическое тело. — Прошу, не бойся. Это же я. Скрипучий шорох, металлическая лисица показала свою сияющую мордочку, медленные дающиеся с трудом движения, и он увидел то, что послужило всему причиной. На месте некогда аккуратной лисьей лапки — лишь куски ободранной стали. — Как же так? — вопрос в пустоту. Жалобный взгляд лисьих глаз по-человечески живых. Испуг и боль. Долгая ночь, наполненная работой и надеждой. Рассветные лучи тихонько прокрались в окна, работа была окончена. Очередная подпитка, и на месте металлического зверя — девушка. — Йен, ты как? — уставший и безразличный взгляд блуждает по оставшимся обрывкам, торчащим из левого плеча. — Странно, — непонятное и тихое. — Глядя на это, я не чувствую ничего. — Что случилось? — Оружие, как ты и говорил. Многие стали вооружаться. — Может, стоит прекратить все это, — эгоистичное желание, завёрнутое в оболочку заботы и волнения. Желание прекратить переживать каждый раз, как ее силуэт скрывается за окном. Желание прекратить вслушиваться в разговоры на рынке, когда кто-то бросается подробностями кровавых расправ, устроенных ночью, и понимать — это были не банды. Желание прекратить смывать засохшие кровавые следы с металла-кожи, пола и подоконника. Желание забыть страх прихода констеблей, отследивших ее. Но все меркло на фоне страха потерять ее, страха, что однажды она просто не явится утром и в течение дня, и ночью, и никогда. — Но что мне делать? Вопрос, занимающий мысли обоих, но не находящий достойного, правильного ответа, лишь тощие обрывки намеков. — Они явились на нашу землю, где мы со времён Первого солнца существовали в гармонии с людьми, духами и с собой, их появление все изменило, мы изменились. Таким, как я, не место в мире, поглощенном железными машинами, они разрушили связи. Идти больше некуда, магия истощена, я чувствую — это словно лишиться кожи. Мое место в мире стерто, ему больше ни к чему хули-цзин, я последняя. Последняя сломленная и сломанная. Единственное, что остаётся — охота.