Надеюсь, это не говорит о том, что я становлюсь сентиментальным

Лицо, такое невероятно молодое, по сравнению с тем, что я видел ещё пару недель назад, приближается. — Смерть — достойный конец. — Пощадите меня, — хрипло, из последних сил. От холода камня, на который он меня вынес, ломит кости. Или это из-за потери крови? — Как? Ответь мне. Джонни, как? — Граф опускается на расстеленный в тени плащ и заглядывает в глаза — так близко, что я бы почувствовал его дыхание, если бы только воздух был ему нужен. — Как мне тебя пощадить? Как? — Отпустите меня, — не верю своим словам, откуда во мне эта последняя капля надежды? Разве он не выпил все светлые чувства, оставив только страх? — Ты знаешь, почему я еду в Англию. Ты знаешь, что я собираюсь убивать людей, — граф встаёт, скептически оглядывает меня. Изящным жестом отряхивает брюки и беспомощно разводит руками, будто ему и впрямь жалко. Будто ему есть дело до моей жизни. — Многих людей. Сколько мне нужно. И, возможно, даже больше. — Но… — кашель не даёт закончить, лёгкие болят при каждом вдохе. Он молча ждёт, участливо смотрит на меня, не собираясь, однако, помогать подняться, — я не буду… — чувствую, как из-за слабости упускаю последний шанс на выживание. Нужно придумать что-то, обмануть, выжить. — Ты не будешь что? О, никому не расскажешь обо мне? Или не будешь пытаться остановить меня? — огромным усилием перекатываюсь в тень, ближе к нему. Пачкаю и сминаю его плащ, подползаю ещё чуть-чуть. Всё враньё, солнце не спасёт меня, лишь отсрочит ещё большие муки. Есть только один вариант. Дракула должен захотеть пощадить меня. — Просто дашь мне убить всех? Всех этих невинных, без вопросов? Судорожно сжимаю бархатную ткань больными пальцами с содранными ногтями. Ломаю в себе то, что ещё осталось. — Плохой из тебя адвокат, Джонни, — он смеётся, смотрит на меня сверху вниз, но не отступает, не отпинывает меня. Последняя возможность. Целую кончик его лакированного ботинка. — Я обещаю, — цепляюсь за его сюртук, пытаюсь хоть немного приподняться, целую всё, чего касаются мои губы, — я… клянусь… Клянусь. Больше он на меня не смотрит. Тяжко вздыхает, как будто поддаваясь на мои мольбы. Глядит вдаль, где ярким красным солнцем, которого он не видел, наверное, сотни лет, озаряется новый день. — Тогда всё в порядке, — успокаивающе прижимает мою голову к себе, а я не верю ни одному его слову. — Сделай это. — Что? — обнимаю его ноги, и это единственное, что не даёт мне упасть. Смешно. Он моя опора. — Поклянись. Я отправляюсь в Англию, чтобы уничтожить всё и всех, кого ты любишь, — он вновь заглядывает мне в глаза, за волосы направив моё лицо вверх, удостоверяется, понимаю ли я то ужасное, что он говорит, — но, если ты дашь слово, что не будешь пытаться меня остановить… — Это трюк! — он не мог так легко согласиться. — Дай мне слово, — гипнотизирует меня взглядом. — Нет, вы всё равно убьёте меня, — зажмуриваюсь, и слёзы прокладывают горячие дорожки по щекам. Он играет со мной, всего лишь играет. — Посмотри мне в глаза и дай мне слово, Джонни. Ты ведь помнишь любимые игрушки детства, о которых заботишься, играешь с ними аккуратно, — холодным пальцем собирает влагу с моего лица и задумчиво облизывает его, пробуя на вкус. — У меня давно нет семьи, Джонни, а все мои игрушки довольно примитивны. Мне часто бывает скучно. Клянись мне в вечной верности, и я избавлю тебя от вечности в коробке. Отринуть свет сложно, но отказаться от жизни, даже такой ужасной, какую предлагает это чудовище, ещё сложнее. Я малодушен. Я трус, но я не могу послать к чёрту существование. В конце концов, кто знает, может я ещё принесу миру пользу, может мне удастся удержать его от лишних убийств и я спасу кому-нибудь жизнь. — Граф Дракула, я даю вам слово, если вы позволите мне жить, — самодовольная усмешка в его глазах говорит, что я попал в ловушку куда серьёзнее, чем лабиринты замка. Склоняюсь перед ним полностью сломленный. Нетерпеливо дёргает ногой меж моих колен, и я сбивчиво заканчиваю, — я буду повиноваться вам, как Богу. Всегда и везде. — Совершенно верно. Мой Джонни, — довольно гладит меня по голове. Моё имя ещё никогда не звучало так. Как кличка питомца. Всё ещё чувствуя щекой его бедро, слышу звук расстегиваемой ширинки. Ну, конечно. Всё или ничего. Во мне почти не осталось крови, но я всё ещё могу принести ему наслаждение. Он отводит мою голову назад, ловит мой расфокусированный взгляд, и ему даже не нужно говорить вслух — я полностью в его власти: мой рот открывается сам собой, и я принимаю его, лишь на мгновение удивившись горячей тяжести на своем языке. Последние силы потрачены, я не мог бы ему помочь, даже если бы захотел, но ему это и не нужно. Он держит меня за плечо, второй рукой придерживает мою голову и действует всё так же невозмутимо, — нет ни учащенного дыхания, ни капелек пота, только длинные ногти впиваются в мою потрескавшуюся кожу, а взгляд не отпускают глаза с расширившимися чёрными зрачками и кровавой радужкой. Говорят, глаза — зеркало души; мне кажется, сейчас он поглотит остатки моей. Тряпичной куклой остаюсь в его руках, но его всё устраивает — думаю, после длительного воздержания Графу всё равно. Он пихается внутрь, раз за разом не обращая никакого внимания на спазмы, скрючивающие меня, гладит напрягшуюся заполненную глотку, забывшись, шепчет что-то на румынском. Он ускоряется, а я чувствую себя какой-то вещью, наподобие столового ножа, который нужен лишь для того, чтобы измельчать пищу, так и я — нужен лишь, чтобы он получил удовольствие. Это противно, это ниже моего достоинства — оказывается, оно чертовски живучее. Огромным усилием прерываю визуальный контакт — глаза саднит, я не моргал с момента клятвы. Поднимаю висевшие безвольными плетьми руки, пытаюсь оттолкнуть, вытолкнуть его языком, закрыть рот, сделать хоть что-то. Граф усмехается, не останавливаясь, с довольным оскалом перемещает руки мне на лицо, с омерзением чувствую, как его большие пальцы погружаются мне в рот. Ладони холодят шею, крепкие ногти царапают десну, и рот заполняется металлическим привкусом крови. Его ноздри трепещут, член скользит глубоко в глотку. Утыкаюсь лицом ему в пах, задыхаюсь, чувствую, что скоро потеряю сознание, слышу, как он тихо рычит от удовольствия. Надавливая пальцами мне на челюсть, отодвигает меня, но не отпускает. Его руки всё ещё держат меня, из-за чего не могу закрыть рот, и слюни, вперемешку с кровью, стекая по подбородку, капают ему на ботинки. Его ведёт от вида крови на своем члене, с нечеловеческой силой вновь натягивает меня. Последнее, что успеваю заметить — зубы и абсолютно звериные глаза. Несколько жёстких движений, от которых у меня трескаются уголки губ, и я чувствую, как нечто горячее обжигает глотку. Судорожно сглатываю и заваливаюсь на бок, как только его руки отпускают меня. Делаю вдох, но остановить уходящее сознание это не помогает, и я проваливаюсь в спасительную темноту. — Надеюсь, это не говорит о том, что я становлюсь сентиментальным.