слышите?

Ему бы самому в петлю. По ночам, когда луна в окно заглядывает, да пристально смотрит, мол, что же делается на этом свете? Он понимает: как бы ему на другом хотелось оказаться. Там, где юности прекрасная пора. Первый поцелуй — и раз, глаза в глаза. Знал ведь, что так все закончится. Знал. Он ему ещё в ту пору говорил: пе-ре-ме-ны. Но что это за слово такое? Что? Когда ты — часть семьи. Долг. Долг, верность и старший брат. Где это все теперь? Как и мечты его — на том свете. Не добраться теперь. Они не говорили об этом. Ничего Николай не хотел слышать. Да и не стал бы Павел Иванович говорить. Он правым был. Для себя, для друзей их. Для гвардейцев с остекленевшими глазами, что каждую ночь ему улыбались. Только в глаза посмотрел — и выбежал. А потом смерть. Спасительная смерть. Трубецкой только жив остался. Потому что ему так хуже. Для него это — наказание. Ведь все мертвы. И Рылеев. Для него это, объявил ему как-то Павел, хуже собственной гибели. Не идти же ему плакаться Трубецкому? Не звонить же в колокол? Не трубить на всю округу: он! он должен на тот свет. его там ждут. Его там заждались уже. Глаза, что правыми себя считали до последнего вздоха.