Мираж среди пустыни

И плененной ночной долиной, он медленно шагал в пустыне. Где нет ни единой живой души и жизни, только глухой шелест ветра с песком окружал его в долине. Нашел он там покой и страсть свою отныне. Бросив свою жизнь бессмысленную и безнадежную, где не бывало ничего кроме уныния, он освободился от всего, что было ему чуждо. Нутро природы освободилoсь из заточения и не бывать уже страдальцем жизни. Все что он хотел, рвалось из его сердца, он так хотел свободы, но это было трудно, неподвластно. Пришлось пожертвовать многим, оставить всех и вся в далеком прошлом, расставить все, уйти и запереть свою гордыню. Оголить душу искристую дороге извилистой, желанной, неизвестной. Так кто же эта славная природа нас самих? Познать которую, мы в страхе не способны. Все мы слеплены с одного теста, правда течение воды выбираем мы не сами; спускаемся в вулкан, броском из ямы, ищем свою собственную цель. Находят лишь её немногие, а есть и так и происходит, пускают все на самотек. Уходят быстро от всего, отмахивают все прелести огня, пылающего внутри так ярко, что можно тотчас обжечь и сжечь дотла вокруг леса, моря и землю всю на свете. Да чего же мы боимся, путник славный? Природу души отчаянной или огня безудержного славного? Старик идущий в пустыне в неизвестность пожал плечами, ответ был найден. Старик долго жил один, не зная ни радости ни горя, свою историю уже забыл, оставив в сундуке печали и закрыл, где-то далеко у себя в комнатке темной от всех свой. Теперь то, он перестал видеть и синее небо над головой, ушёл он с головой в свою душу. Он безнадежно любил, но жил без надежды. Мир был потерян уже на совсем, не замечал он радости вокруг: земли, леса, люди и многие другие вещи, были для него чужды. Перестал он слушать музыку скрипки, пение птиц и звуки жизни. Он стал несчастен и беден. А любовь его росла так сильно, что не смог он отказаться от нее насовсем, он не смог бы это сделать. Он предпочел бы умереть от руки костлявой смерти, нежели отказаться от любви к ней. Богине и его музы всего мира, его мыслей, мечтаний и грез. Любовь это сжигало его больше, чем собственный огонь души, но он не боялся огня безудержной любви, напротив, повиновался ею больше, чем когда-либо. Он раскрыл руки широко, она притягивала все больше и больше, чтобы обнять её хоть раз, на прощанье. Обняв это чудо, вновь все преобразилось в яркую сплошную краску: небо, леса, моря — великолепное величие вышло на новый уровень цвета, заигралось, заискрилось потоком чувств и смысла. Он хотел просто обнять женщину любящую его больше, чем кто-либо, но в месте с этим, он обнял весь целый мир. Каждая крупица становилась все более ярче и светлей, чем когда-либо он помнил. Сердце на мгновение наполнилось радостью, легкостью, что возможно он искал в себе все бремя, пройденным здесь. Он так любил и при этом нашёл себя и свет. А многие находят это и теряют себя уже насовсем, навсегда и безвозвратно. Каждый день к госпоже он чувствовал любовь по разному, до самых мурашек. Его тянуло не лично к ней, как к женщине, она была символом его естества, его сути величия, что водила все глубже в сущность своей природы и той пресловутой истины. Бывали минуты, когда он сгорал от вожделения к ней прикоснуться, почувствовать её тепло, запах манящий, частоту сокращений сердца, дыхание. Почувствовать её кожу, сладкие губы были высшим наслаждением, но не единственным. Целовал её руки, предметы, где она проходила пальцами. Ох, боги, сколько она дала ему взамен за истину жизни. Она могла превратиться в любую его мысль, в любую черту воспоминание, все мысли всегда сводились к ней и не важно, что это было. Всегда было великолепно думать о ней, даже если их разделяла Вселенная. Она всегда была с ним и это в тотчас согревало его, как впервые. Она была синим морем, таким же свежим, но неизвестным, загадочным и глубоким. Она была как солнце, а он тянулся к ней в виде растения, и они чувствовали как тянет их к друг другу, встречались, оставались вместе, могли молчать сутками напролет и обниматься больше, чем когда-либо. Были вместе всегда как в вечном блаженстве, вертелись, кружились вокруг, как листья деревьев. Пора бы уже проснуться, скрипач. Скрипач на узкой бездонной горе очнулся от сна. Крики страшных душ вопили все больше, жаждали расплаты и голого мяса, что воn-вот сорвется вниз, далеко в бездну, бесконечную, поглощающую, где были только страдание и боль, отчаяние. Извне послышался голос? вроде бы такой знакомый, но далекий, узнаваемый и все же, пугающий. Реальная жизнь просачивалась в сознание и он открыл глаза. Этот сон и ей я рассказал. Правда, сон или явь была для него одним и тем же отрезком события. — Прекрасный сон, — сказала она тихо. — Чем же все закончилось, вы не договорили? Мужчина только глубоко вздохнул и промолчал. Однако, он и сам не знал, как правильно подобрать слова и ответить вроде бы на простой вопрос. — После ночи сближения и соития, я проснулся утром и очень долго всматривался в её лицо, в каждую морщинку, венку, изгиб её кожи. Лицо её было спокойным, казалось умиротворенным и счастливым. Она была так беззащитна и одновременно сияла красотой и силой, мое сердце перехватывало с каждым разом, воздух перекрывался. Я был самым счастливым и самым несчастным. Однако…словил себя на мысль, мне нужно было покинуть её после всего, что мы пережили. Монолог старца перебил снова пугающий голос из вне. — Зачем Вы так поступили? У Вас было все так прекрасно, я не понимаю мотива. Порой старец удивлялся своему мирному течению жизни. Он так давно привык быть один, существовать сам по себе, не давать себе воли ни в чем и нигде, что испугался тех новых, странных понятий, с коим никогда не сталкивался ещё ни разу. Его это больше захлестывало, поглощало, он чувствовала в кои-то веки, что может утонуть и не вернуться больше таким, как раньше. Время от времени его охватило мимолетное чувство глубокой грусти, печали, ибо он знал, что это все долго длится не может. Ему не было суждено дышать с кем-то на уровне легко и вольно. Ему суждено было метаться и гнаться и чем больше, тем лучше. — Я чувствовал, что однажды я очнулся бы от прекрасных сновидений и видений любви и буду сидеть один в пустой комнате, снова один в холодном и пустом мире иных существ, где дорога была одна — борьба, одиночество и выживание за место под солнцем, но не мир с кем-то, кто мне небезразличен. Голос его мягко перебил. — И как Вы поступили с ней? Предчувствие вновь охватило его, как в первый раз, когда он встретил её, музу и Богиню всей жизни. Это чувство прожгло его с такой силой, что любовь к господу снова мучительно прошлась по всему телу тысячами иглами. — Оставил её, возможно даже бросил, ради благой цели, стать тем, кем мне суждено было стать всегда. — Это жестоко, вы солгали ей! — Вскрикнул голос все больше. — О своих чувствах я не лгал. Она бы страдала возле меня всю жизнь, а я бы не мог допустить это ни в коем случае. Я её отпустил. Разбил все надежды, мечты и просто ушёл, будто меня не существовало. Любовь — не обладание, не эгоистичное чувство, это прежде всего счастье для другого человека больше, чем свое. Это искреннее желание всего самого лучшего для человека, кои к тебе может относится всегда по разному. И порой, чтобы это понять хоть немного, нужно по правде любить всей душой и иметь полное право отпустить в далекое путешествии человека без тебя, ведь ты настолько любишь, что боишься забрать это счастье. Только жертвенность может доказать отношения человека к тебе. Даже, если оно разрушительно, но оно так необходимо и порой невыносимо для обоих. Если любишь, нужно уметь дать возможность отпустить человека. Это тонкий мираж среди пустыни.