7 нот творения

      ***       Камень был холодным. Даже слишком, почти обжигая сквозь тонкую ткань брюк, но он по-прежнему не двигался – лишь слегка покачивался в такт Музыке.       Пальцы перебирали флейту с любовью, как что-то очень нежное и хрупкое, звуки срывались с кончика мягкими перышками. Эта мелодия не была показана Илуватаром, его никто не учил – она просто рвалась из сердца, рассказывая о мечтах, о желаниях, о трепетных чувствах. Заставляла плакать и улыбаться в одно и то же время. Она творила свою историю.       Свою Судьбу.       — Мелькор!..       Нота оборвалась, юноша отнял флейту от губ, непонимающе приподняв брови и обернувшись на голос.       — Да, брат мой? Ты искал меня? Прости, я увлекся музыкой и не заметил, что прошло много времени...       — Тебе не стоило этого делать, — светловолосый юноша подошел ближе, хмуро глядя на брата. — Это не в нашей власти. Музыку дает Эру, мы не можем самовольно искажать её – кто знает, что из-за этого случится?       Мелькор чуть улыбнулся, отложив флейту и поднявшись на ноги. Теперь стало заметно, что он чуть выше брата. Они были мало похожи, скорее напоминая день и ночь – настолько разительными были отличия. Светловолосый и улыбчивый Манвэ, в ясном взгляде которого виднелась любовь ко всему сущему, и куда более жесткий и уверенный Мелькор, порой казавшийся даже мрачным, если вновь погружался в свои мысли, которые обычно ни с кем не делил. Это печалило Манвэ, но старший брат был непреклонен.       — Уверяю тебя, в творении нет ничего дурного, — спокойно кивнул Мелькор. — Эру наделил нас способностью творить... Неужели для того, чтобы мы ею пренебрегали?       — Ты говоришь вещи, которые сеют смуту. — поджал губы Сулимо. Перышки, что были вплетены в его волосы, ласково перебирал ветерок. Юноша отступил на шаг.       — Идем. Не дело тебе сидеть здесь одному.       Мелькор лишь чуть улыбнулся, глядя куда-то в сторону.       — Конечно... Идем.       Когда Манвэ уже скрылся в кустах, он обернулся на облюбованную полянку с камнем у края обрыва. Сюда определенно стоило вернуться ещё раз.       Он возвращался, снова и снова. Флейта послушно пела в его руках, но какой бы нежной ни была мелодия, вала одолевали тяжелые думы. Их жизнь была похожа на сказку – столь беззаботной она была. Но это мнимое счастье не избавляло Мелькора от чувства ярма на шее, словно кто-то прочной цепью пытается приковать его к конуре, как сторожевого пса. Его руки были скованы правилами и запретами, а сердце, желающее чувствовать, ни в чем и ни в ком не находило ответа... И это причиняло боль. Боль, которая заставляла снова и снова терзать флейту, снова искать выход из клетки и думать о том, как добиться истинной свободы.       Манвэ волновался. Он видел, что брат всё реже говорит с другими валар, всё чаще бродит где-то один, погруженный в мысли, которые не желает открывать никому. Сулимо чувствовал, что и остальные начинают переживать, что творится с будущим Владыкой, а значит, стоило попытаться решить проблему до того, как ею заинтересуется сам Илуватар.       Он дождался Мелькора вечером на одной из аллей сада, когда тот по привычке направлялся неведомо куда. Старший вала непонимающе прищурился, глядя на блондина.       — Что-то случилось, брат мой?       — Об этом хотел бы спросить и я, — вздохнул Манвэ. — Меня тревожит то, что происходит с тобой. Ты перестал говорить с нами, хотя тебя явно мучают какие-то мысли... Расскажи, быть может, вместе мы сможем найти выход.       — Нет. — отрезал Мелькор. Ещё минуту назад он был совершенно спокоен, но теперь глаза вала потемнели. Кажется, говорить по душам он уж точно не желал.       Манвэ нахмурился, отступил на шаг. Он почти что кожей почувствовал, как резко переменился брат. Никогда раньше Сулимо не ощущал подобного... Это была Тьма. Пока ещё не окрепшая окончательно, но уже пустившая корни, она прочно обосновалась где-то в глубине души Мелькора, и это пугало. Она уже начала поглощать его, и как остановить это, Манвэ не знал.       — Прости, брат. Я не хотел ссоры, — он примирительно поднял ладонь. — Просто знай, ты всегда можешь рассчитывать на меня...       — Правда? — хмыкнул Мелькор. — Прости, я рад был бы поверить, но не могу. Ты верен заветам Эру. Я же хочу жить иначе. Чтобы я сам мог решать, как мне поступить и что считать правильным.       Он не стал даже дожидаться ответа, скрывшись в сумерках сада. Манвэ нахмурился, глядя брату вслед. Кажется, происходящее начало выходить за рамки.       ***       Темнота и тишина давно стали самыми близкими его друзьями. Они надежно укрывали от чужих глаз, в такие минуты Мелькор мог в полной мере отдаться тому, чем был занят в последнее время – поискам. Поискам самого могущественного из существующих артефактов, если так вообще можно было сказать – Негасимого Пламени. Только оно могло помочь ему воплотить в жизнь его планы в полном объеме. Но увы, чем дольше продолжались поиски, тем больше похоже было, что всё это – лишь красивая сказка. Мелькор искал, тратя на это почти что все силы, но не находил и следа.       Он поморщился, поднимая взгляд вверх. Темное небо расцвело звездами, пульсирующими на его темном бархате, сегодня им не мешала луна, так что было видно каждую, до самой маленькой. Вала невольно улыбнулся. Нет, звезды были безусловно прекрасны, но не они заставили его губы изогнуться в улыбке...       Она была так же прекрасна, как эти звезды – её создания. Но не внешняя красота привлекла Мелькора. Он надеялся, что она сможет выслушать его и понять, увидеть, что в его словах и планах есть истина. Как ни крути, даже сильнейшему из валар порой нужна была поддержка. Не магией, нет. Простым знанием, что на этом свете есть кто-то, кому ты дорог, нужен. Они даже ни разу не говорили наедине, а при всех разве что обменивались парой ничего не значащих фраз. Наверное, было глупо надеяться, но отчего-то Мелькор был совершенно уверен – стоит ему открыться Варде, стоит только рассказать, и она поймет. Поймет и последует за ним...       Она слушала внимательно, не перебивая его ни единым словом, но в больших влажных глазах было не понимание, а тревога. Заметив это, Мелькор замолк, чуть хмуря брови.       — Ты выглядишь испуганной... Отчего? Я ведь не предлагаю ничего дурного, просто открыть для себя нечто новое, в полной мере использовать тот дар, что дал нам Эру...       — Ты говоришь о Творении, Мелькор, — прервала его Варда. — А этого мы делать не в праве. Мы не знаем всего Замысла.       — Если бы Илуватар не хотел, чтобы мы творили, то не дал бы нам такой возможности. Разве нет? — приподнял бровь вала.       Варда нахмурилась, глядя на него. Мелькор, который должен был стать их Владыкой, теперь говорил совсем смутные вещи, пытаясь найти изъян в словах самого Эру. Он рвался делать то, что делать не следовало, он был слишком резок, слишком своеволен. Валиэ ясно ощущала в нем что-то, чего не было ни в ком из Валар...       Тьму. Она цепкими корнями опутала сердце вала, пустила ростки, уверенно расцветающие ядовитыми цветами, от которых пахло отравляющим разум дурманом. Тьма колыхалась двумя бездонными омутами в его глазах, сочилась сквозь поры кожи, расползалась по каждой клеточке тела. Её холодные щупальца скользили, обвивались, стремились захватить все больше места, подчинить себе каждого, до кого только смогут дотянуться.       Варда невольно отодвинулась. Ей было страшно, этот страх совершенно ясно отразился в больших глазах, не укрывшись от взгляда Мелькора. Вала криво усмехнулся, поднимаясь на ноги. О, это молчание, этот испуг – они были прекрасным ответом, более красноречивым, чем любые слова. Невозможно любить того, кого боишься. Невозможно принять то, что считаешь ужасным.       Тьма зашипела, сворачиваясь в тугой клубок под ребрами – причиняя боль, надавив так, что затрещала грудная клетка.       — Что ж, свой выбор ты сделала. Жаль, что он не верный.       Слова сочились ядом злых цветов, приветливо качающих листиками где-то в его душе. Варда вздрогнула. Мелькор пришел к ней, полный надежды, которая теперь переплавлялась во что-то совершенно иное, незнакомое, но точно недоброе. Девушка понимала, что сейчас может произойти все, что угодно, и даже готова была попытаться обороняться, хоть это и на имело большого смысла. Но Мелькор, вопреки ее ожиданиям, не попытался тронуть её и пальцем. Только усмехнулся. И на миг валиэ почудилось, что она видит боль в его глазах...       Он обернулся вороном и взлетел, нырнув в окно беседки, где они разговаривали. Быстрая птица исчезла в темноте, вскоре стих и шорох её крыльев, не позволив даже догадываться, куда направился вала. Варда поджала губы. Она не умела заглядывать в будущее, но что-то подсказывало ей, что ничего хорошего ждать не приходится.       ***       Темные вершины гор встретили его холодом и шорохом мелких камешков на крутых осыпях. Здесь не водились птицы и звери, не селились люди или эльфы. Эти скалы были пристанищем лишь тощих волков, пауков и крыс – таких же изгоев, каким теперь добровольно стал и он.       Мелькор приземлился на небольшой площадке среди камней, попутно вернув себе истинный облик. Он давно знал, что здесь есть неплохие пещеры, зачистил их от тварей и даже лелеял мысли построить здесь, в горах, неприступную цитадель, которая станет его столицей – светлый и приторный Валинор ему опротивел, а вот мрачные скалы были в самый раз. Особенно теперь.       Вала подошел к краю скалы, под которым начинался почти отвесный обрыв. Он не понимал... Не понимал, почему те, кому он готов был довериться без остатка, предпочли Замысел, почему никто не хотел вдуматься и понять, что его, Мелькора, слова имеют зерно истины. Почему любовь, которую все превозносили, как прекраснейшее из чувств, оказалась настолько болезненной, отравив сердце до самого дна. Теперь там было холодно и пусто. Казалось, стоило горевать, рыдать, биться в отчаянии. Но на деле всё это бы значило, что ещё есть надежда. Пустота была финалом, после неё не было и не могло быть ничего. Она была самым страшным приговором, но она же была и спасением. На выжженной земле ничего не растет. В выжженной душе нет места любви, но и боли она уже испытать не сможет... Мелькор усмехнулся. Губы исказило мрачное подобие улыбки, но на деле это улыбался не он.       Это скалилась Тьма, во все клыки, радостно выла на все голоса, как стая шакалов, уже предвкушая своё торжество...