Ананасовое чудо

Чан беременный. В этом и состояла головная боль Чонина. Альфа просто лез на стену и выл на луну от этого беспросветного кошмара. Беременный Чан ломал психику Яна на маленькие кусочки, словно пазл, а потом склеивал обратно. Чонину только и оставалось, как защищать и оберегать своего неуклюжего милого омегу. А Чана, в принципе, все устраивало, даже более чем. Из-за этого непривычного положения Чанни стал настоящим колобочком. У него появился круглый животик, ходит он теперь медленно, переваливаясь туда сюда, как пингвин. Но кроме всего этого добавились и другие вещи, от которых Чонин просто умирает по три раза за час: то ли от счастья, то ли от недосыпа, он ещё сам не понял до конца. Одна из такие многих вещей, так это резкие изменения в питании омеги. Бан стал есть в разы больше, чем раньше: за одну серию очередной дорамы омега способен съесть около четырёх ведёрок мороженого, а сверху ещё токпокки и рамен, обязательно пачки три рамена. Чонин пошутил один раз про то, что желудок Бана стал чёрной дырой, медленно поглощающей все их продовольственные запасы. После этого Нин спал ночь в гостиной, пока наутро не подарил Чану букет из белой мальвы. Впредь Нин очень тщательно подбирает слова, чтобы ни в коем случае не обидеть и не задеть Чана, ведь он рыдал тогда чуть ли не часов пять. Так, один из прекрасных субботних вечеров стал для Яна очередным испытанием на прочность. — Чонииииииииин! — голосит Чан протяжно. Альфа за секунду ретируется из кухни в гостиную, думая, что с Баном что-то случилось. За эти четыре секунды у него почти что случается инфаркт. Притормозив в дверном проёме, он видит лишь голову омеги, торчащую из-за спинки дивана. Ян обходит его и, увидев заплаканные глаза, тут же спрашивает: — Чанни, что случилось?! — альфа садится рядом к омеге, берет его маленькие ладошки в свои, а тот, наконец, выныривает из под пледа с мультяшными волчонками. Чонин видит мокрые щеки и опухшие веки. Чанни плачет. Только не это. Нет. Нет. Нет. Никто и никогда его не мог успокоить, а сам Бан успокаивался полдня в лучшем случае. Гормоны сейчас играют злые шутки с ним во время беременности. Омега сидит с краснющими глазами, а поджатые губы дрожат. — Чани, тише, все хорошо. У тебя что-то болит? — Ян места не находит, пытается заглянуть в глаза омеге, а тот лишь льёт слезы дальше. Омега хватает Чонина за талию и крепко обнимает, он уже в открытую воет, слезы глотает. Чонин его по белым кудрям гладит и пытается согреть в своих объятиях, ибо руки у Бана леденющие. — Чонииииин, — снова воет Чан, а дальше слезы водопадом в перемешку с всхлипами. — Что? Солнце, скажи, почему ты плачешь? — Ян руками по спине гладит, пока омега ткнулся своим волчьим носиком тому в шею. Чан медленно поднимает руку и показывает пальчиком на недавно купленную вместе плазму. Чонин тут же переводит взгляд на телевизор: там идёт какая-то передача по Animale Planet. Чонин сначала не понимает вообще ничего, а потом: — ...так как рождается детёныш без шерсти, то первые несколько месяцев он не в состоянии самостоятельно регулировать температуру своего тела. Поэтому в течение двух месяцев он ни разу не покидает сумки матери. После этих слов на экране двое маленьких кенгурят возятся у мамы в сумке, иногда показывая свои уже торчащие ушки. Погодите, Чан, что заплакал из-за кенгуру? — Чанни, ты решил устроить ниагарский водопад из-за каких то кенгуру? — у Чонина сердце в пятках, а мозг давно отключился. Он в недоумении полном. Ян решает продолжить, но: — Он.. они не какиииие тооооооо....... - сопливо тянет омега в ответ в нос милым голосом. Чани трёт один глаз рукавом бежевой плюшевой худи и так по детски хлюпает носом, — Они миииилыыые...... — и снова начинает рыдать в шею Чонину, — Эти кенгурята так любят свою мааааамууу... —, продолжает выть Чан. Чонин дышать боится. Он боится существовать. Бан сейчас крайне эмоционален. Если Ян ляпнет что-то не в попад, то случится крах. Армагедон. Чан действительно расчувствовался из-за кенгуру? Это мило, черт возьми, безумно мило, и Чонин клянётся,что он сейчас просто ляжет в обморок от такого Чана, который такой чудесный, такой ещё совсем ребёнок в душе и такой...его. Его Чанни. Омежка со снежными кудрями на голове, в пушистой мягкой одежде. Омежка, что ластится к Яну ещё ближе, обхватывая Чонина, как коала, ища защиты и тепла у того. Чан нашёл в этом приторно пахнущем хвоей альфой свой дом. — Чанни, — мягко пытается начать спустя несколько минут Чонин, - Может ты хочешь чего-то? Ты давно кушал, может тебе принести поесть? — Чонин аккуратно пытается заглянуть в глаза своему волчонку и кладёт мягко руку тому на круглый животик. Тот и без того пухлые губы дует, но уже сидит более спокойно. Лицо разве только опухло, и он теперь похож на ребёнка ещё больше. — Чанаааа, что хочешь покушать? — Нин пальцами аккуратно трёт щеки младшего, а тот носом тычется в них, фырча, словно настоящий маленький волчонок, выдавая: — Ананас хочу, — и снова так по-детски шмыгает носом, подставляя лицо под тёплые ладони Чонина. Тот гладит его мягкие щеки, а потом мягко ласкает его за ухом, отчего младший почти начинает издавать животные звуки от удовольствия. — Ананас, так ананас, —легко соглашается Нин. Он наклоняется к омеге и нежно, почти невесомо целует губами прямо в нос. Тот нос морщит, но не отстраняется. Это чудо. Чан настоящее чудо,которое греет их с Чонином счастье у себя под сердцем, — Ты моё ананасовое чудо.