Развод!

Дин, кажется, отчаивается, причем конкретно, словно достиг точки кипения. На деле же — почти достиг, стоит от неё в метре, и сам уж точно не сделает шаг вперёд и будет балансировать в этом глупом состоянии, до тех пор пока Кастиэль не толкнёт его. Дину кажется, что он больше не любим, а лишь привязан или навязан. И он боится этого. Боится до одури и злобного скрежета в зубах. Он всё ещё пытается что-то изменить и идёт на самые глупые поступки ради одного. Ради Каса. Вчера Винчестер обещал мужу выпить с ним пива, после того как вернётся домой. И он выполняет обещание. Кастиэль просит его принести в комнату бутылки, а в голове Дина уже появляется идиотская идея, обещающая помочь в хоть каком-то сближении. И что ему остаётся, кроме как воспользоваться ей? Верно, ничего. Дин приходит в гостиную и сходу протягивает Касу бутылку — единственную, которую принёс с кухни, а затем поспешно присаживается на диван возле него, устраивается якобы удобно и закидывает руку на спинку дивана за головой мужа. — Ты не будешь? — архангел даже немного удивлён, но не теряет своего привычного отстранённо спокойного вида. — Вот чёрт, — блондин усмехается и закатывает глаза, что адресовано его наигранной рассеянности, — похоже, я принес только для тебя. Жутко замотался сегодня, устал, как собака… Не хочу снова на кухню идти, так удобно уселся… Можно я с тобой из одной попью? — звучит, конечно, убедительно, хотя и палит он, как из пушки множеством залпов подряд. Кас снова чуть удивляется. — Ничего, я принесу, — и шатен встаёт с дивана, отставляя свое пиво в сторону, и идёт на кухню за пивом для мужа. Как же! Чего ты ожидал, Винчестер? Слишком глупая попытка сблизиться тем, чтобы просто пить пиво из одной бутылки! Кас не считает это романтичным или, напротив, странным. Он ничего не считает — просто приносит Дину бутылку, только вытащенную из холодильника. — Спасибо, — блондин пытается улыбнуться, когда архангел протягивает ему это злосчастное пиво, хотя на душе, едва ли одарённой проблесками надежды, снова становится как-то чересчур хмуро. А экзорцист просто не хочет усугублять и без того ужасную ситуацию. Кас же её будто бы и вовсе не замечает. Словно так всё и должно быть. Проходит минут тридцать, и они оба молча смотрят какой-то фильм по телевизору. Вернее, смотрит Кастиэль, а Винчестер просто пялится в экран стеклянным, совершенно не выражающим интереса взглядом, иногда поднося к губам горлышко бутылки и немного отпивая, а каждая минута для него — целая вечность. А ангел вновь не обращает никакого внимания на эту немую прострацию мужа. Ненамеренно — он просто не понимает. Ему кажется, что это в порядке вещей. Он иногда усмехается, что-то комментирует, и экзорцисту кажется, что он вообще здесь лишний. Будто Кастиэлю будет даже легче, если рядом будет Сэм, Габриэль, да хоть кто — лишь бы не Винчестер старший. Ещё минут десять, и Дину хочется со всей силы швырнуть пустую бутылку куда-нибудь в стену. Он не выдерживает этого равнодушного безмолвия и в итоге, не произнося ни слова, встает со своего места. — Куда ты? — спрашивает Кас, а Винчестер еле сдерживается, чтобы не ответить какой-нибудь едкой, обескураживающей колкостью. — Хочу спать, — коротко бросает он, уже выходя из комнаты. Ненавистная стекляшка отправляется в мусорное ведро, а Дин — как бы ни хотелось нырнуть вслед за ней — поднимается в спальню. Он топит в себе порыв в очередной раз позвонить всегда столь понимающему брату, высказать всё, что накипело, и просто ложится в постель. Почти ничего не меняется, кроме того, что равнодушный взор теперь устремлён в белый потолок, а не в экран телевизора, который тоже хочется раздолбать вдребезги в исступлении гнева. Даже наличие или отсутствие Кастиэля рядом не является отличием меж обстановкой в гостиной и спальне: Винчестер уже давно перестал ощущать его по-настоящему рядом с собой. Они стали слишком далеки друг от друга, и охотник никак не может понять, когда именно наступил тот момент отчуждения по немому согласию на то обеих сторон. Дин не знает, сколько пролежал в таком мёртвом положении, но уже слышит неуклюжие шаги мужа на лестнице. Как всегда, ему хватило бутылки пива, чтобы изрядно опьянеть. Ангелы, что с них взять. Кастиэль тихонько приоткрывает дверь, боясь разбудить блондина, а тот и не спит вовсе, а просто лежит так, словно ждёт момента, чтобы сорваться с места и убежать. Архангел не начинает разговор, даже не предпринимает попыток, и лишь силится поскорее расправиться со своей одеждой, чтобы тоже улечься в постель и забыться сладким хмельным сном. Дин бесцветным взглядом наблюдает за ним; за его неловкими движениями; за тем, как он, впотьмах, путается в рукавах собственной рубашки и что-то шипит себе под нос; за тем, как он насилу разделывается со своим ремнём и бренчит стальной бляшкой; за тем, как пытается аккуратно повесить вещи в шкаф, а потом бросает это занятие и просто кидает одежду на стул. Кажется, он всё-таки выпил больше одной бутылки. Кас натягивает на себя длинную футболку, в которой обычно спит, и наконец заваливается в постель. Экзорцист тяжело, но не слышно вздыхает, когда муж ложится на левый бок, к нему лицом, и отворачивается от него — тоже на левый бок. Слишком больно смотреть на эту сонную пьяную мордашку, бывшую некогда такой родной душе, а теперь ставшую безмерно далёкой.

***

Утром, за завтраком, Кастиэль говорил, что собирается поехать с сыном куда-то, и Дин, возвращаясь домой, надеется не застать там мужа. К его удивлению, — но не огорчению, — ангел уже чем-то гремит на кухне, когда он только переступает порог. Винчестер снимает верхнюю одежду, уличную обувь и проходит в глубь коридора, затем достигает просторного зала и сквозь него — кухни. Кас даже не оборачивается и продолжает спокойно мешать ложкой медовый соус в тарелке. — Присаживайся, скоро ужин будет готов, — опять этот холодный, размеренный тон, свойственный всем небесным и подземным существам. Дина даже как-то ведёт от раздражения. — Ни «привет, дорогой», ни «как у тебя дела?», — нервно фыркает он, затем с силой сжимает зубы так, что аж в ушах звенит. — Хорошо, Дин, здравствуй, — Кас всё-таки чуть поворачивается к мужу, и тот видит, как одна его бровь удивлённо ползёт вверх, — как твои дела? — а голос всё же не меняется: такой же спокойный и равнодушный, что у Винчестера мгновенно появляется желание вцепиться ему в глотку и разорвать к чертям. Он зол, как тысяча адских псов Лилит. — Как у меня дела? — он скалится в злобной улыбке, за которой явно скрывается свирепость. — Как у меня дела, Кастиэль?! — он чуть ли не рычит, а следом заходится притворным смехом. В многострадальной душе всё полыхает. — Ты знаешь, отвратительно! — экзорцист уже не может держать это в себе. Вот она, эта точка кипения, и вот он, этот толчок Каса, который привёл его в эту точку. — Мой муж — чёртов кретин! — Дин, что не так? — а архангел искренне не понимает, и это только больше злит Винчестера. Злит его невозмутимый тон и вид, злит его ощутимое бездушие. Злит, что только он здесь переживает. — Ты правда не видишь?! Ты правда такой идиот или просто притворяешься?! — Дин переходит на откровенные оскорбления, ведь слишком разъярён, чтобы выбирать выражения. И Кас всегда знал, что его муж до одури импульсивен (прим. авт.: знакомьтесь, реверс Верховенского). — Послушай, дорогой, я десять лет терпел, но ты охренел уже просто в край! — он тычет указательным пальцем в воздухе, словно упирается им в стол, а его голос срывается на чистый крик. — Постоянно где-то шляешься с Джеком и предпочитаешь делать это тогда, когда у меня свободные дни, совсем не уделяешь мне времени и внимания! — и это Дина бесит и волнует похлеще любых проблем с работой. Он давно не чувствует настоящей ласки и заботы Кастиэля, его душевного тепла и той любви, которая сопровождала их обоих долгие годы. Сейчас что-то сломалось, переменилось, и последний год, если не больше, они стали отстраняться друг от друга, будто больше друг другу не нужны, хотя оба ясно понимают: нужны так же, как нужен воздух для жизни. — Ты помнишь прошлую пятницу?! Помнишь наше молчаливое «свидание»?! Кас, мы просто пили пиво, сидя рядом на чёртовом диване! — неосознанно блондин делает пару шагов вперёд, чуть сокращая расстояние между собой и мужем. — Ты понимаешь, что я уже жалею, что женился на тебе десять лет назад?! — здесь и ангел не выдерживает. Он таращится на Винчестера взглядом, в котором уже блестят и беснуются языки пламени подступающего гнева. — Зачем ты тогда вообще женился на мне?! — выкрикивает Кастиэль. Он оскорблён, он задет за живое, и теперь он зол не меньше Дина, которого любит самой чистой любовью, своей ангельской, возвышенной любовью. — Видимо, был тупой и слишком молодой, раз сразу не разглядел в тебе это тупорылое равнодушие! — экзорцист грубо всплёскивает руками, не сбавляет тона и продолжает давить, нещадно и безутешно тушить о сердце своего милого ангела окурки грубых слов. — Я был очарован твоей наивностью, твоими щенячьими глазками! — Винчестер совсем не следит за своим языком, чем только больше злит Каса. Они оба обижены друг на друга, они оба почти что ненавидят друг друга, они оба готовы разорвать друг друга в клочья, они оба просто не понимают друга друга. — Меня достала твоя холодность, грёбаный ты безэмоциональный ангел! Того, что у нас с тобой было в начале, — он всё ещё нервно тычет указательным пальцем в воздухе, будто в какую-то невидимую поверхность, — больше нет! — после этого выкрика его руки резко и бессильно опускаются. В Кастиэле что-то стремительно рушится под тяжёлой рукой мужа, и в его ангельское сердце каждая фраза втыкается новой, острой до ужаса иголкой. Шатена даже как-то легонько покачнуло. Он сам делает пару шагов навстречу Винчестеру, неотрывно грозно и как-то слишком проницательно смотря в его тёмно-зелёные глаза, в которые тоже когда-то сам до беспамятства влюбился. Сейчас Кас в такой степени ярости, что думает, будто эти глаза стали искренне ему ненавистны, и он не хочет видеть их больше никогда. Именно сейчас он — натянутая струна, один только сгусток эмоций, никакой романтизации в виде объяснения этого тем, что он архангел. Дин же — эта самая «натянутая струна» со всеми надлежащими чувствами уже целый год. — Прелестно, просто прелестно! — архангел разводит руками в стороны и язвительно улыбается. — Знаешь, сначала я тоже был до одури влюблён. Ох, милый мой, поверь, когда я впервые увидел тебя в том амбаре много лет назад, я подумал: «К чёрту небо! Останусь с этим парнем!», — его начинает даже трясти от этой злости, — но если бы я знал, что с нами будет позже, я бы оставил тебя в аду, даже не задумываясь! — он яро водит пальцем в воздухе, то резко его рассекая, то дёргает рукой и направляет указательный палец вниз. — Я вытащил тебя из преисподней… — А было ли надо? Я не просил тебя об этом! — грубо рявкает Дин, прерывая мужа и подходя к нему ещё на шаг. Блондин немного наклоняется вперёд, заглядывая в его лицо с презрительным прищуром. — Не перебивай меня! — в ответ Кас только больше повышает голос, который с каждым словом становится всё грубее. Уголки губ нервно и непроизвольно дёргаются, и он продолжает, снова активно жестикулируя. — Я считал, что должен вынуть тебя оттуда, потому что любил! Сейчас дождёшься, милый, и я возьму твою душу и запихну обратно! Ради тебя я спускался в Ад, ради тебя я отрёкся от Небес, ради того, чтобы защитить тебя, я чуть не убил собственного сына! — произнося эти слова, ангел всё тычет пальцем, куда-то в сторону груди мужа, как бы упрекая его. Он оказывается к охотнику на весьма опасном расстоянии, но даже и не дрогнет — его голубые глаза в упор устремлены на мужа, который уже рискует стать бывшим. — И вот моя награда за все труды — твоя истерика?! — он плавно разводит руками в стороны и снова язвительно скалится. — Ах, да, чёрт возьми, я совсем забыл, ты же у нас «королева драмы»! — за десять лет жизни с Дином Кастиэль научился от него и сквернословить, и язвить так, что видно, как яд в стороны разлетается, но эти сомнительные умения он никогда не применял в сторону мужа. И сейчас Винчестера удивляет, немало удивляет, что события принимают такой оборот. — И если что не так, если все идёт не по твоим гениальным планам, то ты самый несчастный среди всех, кто объективно страдает побольше твоего! — А по чьей воле мои «гениальные планы» обычно срываются?! — уже становится непонятно, кто принимает нападающую сторону, а кто — отражающую. Мужей слышно на весь дом, они бранятся так, что громкого лая собак за окном и не отличить за их гамом. — Кто в свое время не защитил мою мать, хотя был единственным, кто мог бы?! Кто спутался с Кроули, когда был так нужен на нашей стороне?! Кто накосячил в Аду, а?! — на секунду шатен даже начинает чувствовать вину, но слишком быстро её гасит всё тот же гнев — порочное и скверное чувство. — Ты, Кастиэль! А с виду герой весь, однако пользы от тебя, как от вурдалака! Кулаки ангела невольно сжимаются, а напряжённое дыхание с потрохами выдает всю нервозность. Когда он вообще в последний раз был так зол и несдержан? Даже все сражения он выдерживал в своей привычной холодной и непоколебимой ничем манере, словно происходящее его не волновало ни на йоту. Только Дин его волновал и волнует настолько, что пробуждает весь спектр чувств, какой только может быть: от горячной любви до разрывающей ненависти, от по-детски наивного счастья до самых горьких слёз. — Так ты ещё и лгун, оказывается? — теперь уже надменной улыбкой издевается Кас. — Говорил, что простил меня, а теперь припоминаешь? — Солгал я только тогда, дорогой, когда у алтаря сказал, что буду с тобой всю жизнь, — Винчестер злобно язвит, и вновь не ясно, кто кого пытается задеть. Оба во всезатмевающей ярости, и оба уже не могут сдерживаться. — Не солгал, — архангел медленно качает головой, он широко осклабился, словно дикий хищник, способный одним лишь взглядом испугать свою беззащитную жертву. В разуме, под гнётом неудержимого гнева, отчаянно пульсирует жестокая мысль, беспощадно задавившая здравый смысл и рассудок со всеми нежными чувствами. — Ты будешь со мной до последней своей секунды, — он приближается ещё на шаг и резко хватает блондина за воротник футболки, крепко сжимая ее в сильном кулаке. Только что скандал перешёл ту грань, после которой идут слова «убью тебя!», — потому что прямо сейчас я прикончу тебя собственными руками! — это Кас рьяно шепчет в чужие губы, приподнимаясь на носках, а затем всё так же резко отталкивает мужа, и тот с треском врезается спиной в высокий шкаф. Он слышит грохот падающих книг и сломанных полок, а в голове всё кипит и кружится. Тяжёлый деревянный обломок приземляется на светлую макушку и вовсе оглушает Дина на несколько секунд. Он силится встать, но тут же оказывается прижат шатеном к полу и развалинам шкафа. — Ты же всегда дерёшься в рукопашную, ты же у нас «геро-о-о-ой», — издевается Кастиэль, словно он вовсе и не ангел — пусть и падший, — а адская тварь. Его кулак сталкивается с лицом охотника, и душу всё больше пятнает слепая ярость. — Нравится? — рычит он, нанося ещё один удар точно в уже пострадавшую скулу. На милое и спокойное всегда лицо накладывается печать исступлённого гнева, а в глазах виден нездоровый жестокий блеск. — Нр-равится?! — темноволосый произносит эти слова в такт со своими яростными выпадами, уже даже не видя границ дозволенного, не обращая внимания на кровь любимого соперника на своих костяшках, словно вовсе озверел, словно вмиг потерял свою холодную натуру. — Ты тоже сказал тогда, что будешь со мной до тех пор, пока не сгоришь, не умрёшь, — хрипит Винчестер, уклоняясь от очередного удара, который теперь приходится на долю деревяшки за его головой. — Проверим, кто выполнит своё обещание? — он никогда бы не начал первым, но эту гражданскую войну развязал Кастиэль, и сейчас в Дине работает только инстинкт самосохранения и лишь защитный рефлекс. Он идет в контрнаступление — сбрасывает с себя мужа, и тот с коротким сдавленным, кряхтящим вскриком отлетает на пол, но не успевает опомниться, как над ним уже нависает экзорцист, а затем со всей силы бьёт куда-то в челюсть. Шатен тянется к чужим волосам, до боли сжимает и оттягивает их и получает ещё два удара подряд: в скулу и в нос. И Дина тоже не волнует кровь: ни на своих руках, ни на своём лице, ни на лице оппонента. Он беспощаден, он яростен и окончательно взвинчен. Обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки ещё раз попадает по щеке, царапает её, и только после этого Касу удаётся оттащить мужа за волосы и вновь отбросить. Он тяжело дышит, но силы и не мыслят покидать его — они лишь больше пробуждаются, по мере того как нарастает исступлённый гнев. Архангел поднимается на ноги и в мгновение ока оказывается возле Винчестера, у которого в голове ещё всё кружится от удара ею о стену. Он поднимает злобный, искренне ненавидящий взгляд на шатена и только и может, что фыркнуть. Тот снова скалится, чувствуя на секунду какое-то превосходство, берёт экзорциста за лицо и снова ударяет затылком о жёсткую поверхность со всей силы. Затем Кас стискивает его горло и поднимает тело вверх, по стене. Руки Дина машинально хватаются за запястье соперника и стараются то ли отстранить от своей шеи чужую руку, то ли вовсе сломать последнюю. Охотник рвано выдыхает, показывая стиснутые до боли в челюсти зубы, и наконец избавляется от тисков пальцев, а следом прижимает к стене ангела всё таким же образом. — Убью тебя, а сначала начищу твоё наглое лицо, — он широко замахивается и наносит удар куда-то в бровь. Слышится сдавленный гортанный рык или болезненный стон, который Кастиэль так и не может сдержать в себе, а Винчестера это раззадоривает только сильнее, словно подливает масла в огонь. — Убью тебя своей рукой в конце-концов, — однако Дин ни в коем случае не ждал подобного момента, никогда и не задумывался о том, чтобы поднять руку на мужа, а уж тем более о том, чтобы убить его. И в нём сейчас почём зря взыграла бешеная злоба. — Убью тебя твоим же сраным ангельским клинком, — он разъярённо шипит это прямо на ухо Каса, и тут же оказывается вновь отброшен резким толчком ногой в грудь. Каким-то чудом ему удаётся устоять на ногах, но он покачивается и в итоге невольно пятится к столу, а ангелу уже и не хватает никакого самообладания, чтобы остановиться, чтобы прервать то, что он сам и начал. Потирая горло, он вновь стремительно наступает на Дина, вперившись в его лицо злобным взглядом, а тот даже и не думает молить о пощаде, хотя всё тело уже сводит импульсами боли: он не ангел, его силы не так обширны и неиссякаемы. Когда Кастиэль настигает его, то тут же хватает за ворот снова, одной рукой без труда поднимая в воздух, а затем остервенело швыряет на стеклянную столешницу, которая с оглушающим звоном вдребезги разбивается, как только на неё приземляется крепкое и весьма тяжёлое — видно, в силу мускулатуры — тело. На пол летит всё, что было на столешнице: ваза с фруктами и сладостями, цветочный горшок, ещё пустые тарелки, которые при мирном стечении обстоятельств были бы сейчас наполнены ароматными блюдами, вилки и ножи, пара книг и газеты, которые по утрам, за завтраком, обычно читает Дин. На секунду Винчестер даже страшится того, что осколки могут воткнуться в конечности и кожу, но гнев по-прежнему не позволяет думать о чём-то, кроме своей кровожадности по отношению к мужу. Он снова кряхтит, снова еле-еле поднимается и, всё так же тяжело дыша, смотрит исподлобья на архангела. Снова охотник не атакует первым, решает принять сторону защищающуюся, ведь рассудок всё ещё бунтует и на уровне какого-то условного рефлекса не позволяет бросаться на мужа — и одному Богу, наверное, известно, что Дин его всё ещё любит, так же сильно, как и раньше, хотя сам он это упорно отрицает и не желает принимать, хотя это, по сути, данность. Кас всегда говорил, что соединились они по воле Божией, и это значило связь благословенную. Но сейчас ангел и мыслить об этом не желает: он считает этот брак грубейшей ошибкой, пустой тратой огромного количества времени и нервов, а самого своего мужа — самым отвратительным на свете подонком, с которым он узаконил отношения, кажется, вслепую. И правда: он сам был до одурения очарован Винчестером старшим, его поведением, его смелостью и решительностью, его выразительными глазами и прекрасным телом… Сейчас Кастиэль только больше свирепеет, понимая, что самостоятельно дал этой невероятной оплошности в виде брака свершиться десять лет назад. Снедаемый вновь и вновь этой злостью, он смотрит в лицо блондина и замахивается локтем для нового удара, который задевает ухо и щеку. Следующий приходится прямо под подбородок, и становится слышно на мгновение, как стукнулись друг о друга нижний и верхний ряды зубов зеленоглазого. Экзорцист опять сжимает кулаки до чего-то ноющего в костяшках, хрипло дышит и набрасывается на мужа одним едва уловимым рывком. Он остервенело хватается за спинку рядом стоящего стула, без труда поднимает его и швыряет шатену под ноги, чем роняет его на пол, и ангел беспомощно шипит, а затем роняет голову обратно на пол и ожидает новых выпадов со стороны Дина. И тот оправдывает ожидания: снова резко усаживается сверху и, нанеся ровно два увесистых удара в нос, вновь пытается придушить Кастиэля, а он опять хватает его за запястья и с силой сжимает их, стараясь отделаться от захвата. — Даже демонов на своем стаже я не хотел убить настолько же сильно, — шипит Винчестер, ещё больше стискивая чужое горло. — Представляешь, до чего ты меня довёл? — на это архангел пытается прокашляться, рвано и громко вдыхает со слышным гортанным скрипом, его лицо краснеет от недостатка кислорода по секундам, в глазах бешеная ярость сменяется чем-то мёртвым и безнадежным. — Ты сам… — шатен снова громко вдыхает и переходит на шёпот, потому что говорить в полный голос или, уж тем более, кричать, он уже не может. — Ты сам довёл себя, Дин… — он кое-как находит в себе силы и перекладывает ладони на голые плечи мужа, чтобы оттолкнуть его и вновь скинуть с себя. Руки Винчестера сами собой ослабевают и дают ангелу возможность продохнуть, чем он и пользуется, широко раскрывая рот и жадно глотая воздух. Будто строгой пулей в разум блондина врезается осознание того, что он натворил, как только ладонь мужа ложится в ожоговый след на его плече. Эта пуля моментально проникает в сознание через один висок и вылетает через другой, унося с собой жутчайшую ярость. Словно на Дина снисходит озарение, которое явилось лучиком света справедливости и истины в непроглядной мгле слепого исступления. — Кас… — виновато до ужаса шепчет он, не смея даже двинуться. Ладонь всё ещё находится на его плече, обжигает кожу своим прикосновением вновь и вновь, а на глазах выступают слёзы. — Боже, я… — Винчестер смотрит на свои руки, перепачканные в мазках крови, затем смотрит на лицо того, кому принадлежит эта кровь, смотрит на обломки стула и вспоминает об осколках несчастного обеденного стола за своей спиной, ошарашенно отскакивает, как ошпаренный, словно его только что уличили в чём-то ужасном, тут же поднимает за собой обмякшее от слабости тело архангела и прижимает к своей груди, крепко сжимая в теплых объятиях. — Кастиэль… — экзорцист смазанно целует его куда-то в висок и в лоб. — Прости меня, Кас! — шёпот становится ещё более хриплым от наступающих слёз, что в глазах этого парня можно увидеть крайне редко. Ещё несколько секунд шатен стоит неподвижно, всё ещё не понимая, что вообще произошло буквально мгновение назад, следом же сам кладёт руки на талию мужа и обвивает её ими. От Кастиэля несёт каким-то покидающим его страхом и трепетом, а былого запала гнева, что кипел в нём буквально минуту назад, уже нет и в помине: ни в небесно-голубых глазах, ни в сердце, ни в туманном разуме. — Боже, что я натворил… — Винчестер продолжает сокрушаться и в этот момент в ответ получает хриплый, сдавленный смешок, который и вовсе едва слышен. — Нет, Дин, не ты, — архангел немного отстраняется, но рук с чужого тела не убирает, — а мы, — он смотрит в тёмно-зелёные глаза напротив, чуть поднимая голову, — мы это натворили, — сердце у обоих жалобно ноет и сжимается, когда они смотрят на кровоточащие носы друг друга, на царапины от обручальных колец на щеках, на пестреющие красным — до поры — до времени — синяки и рассечённые брови. Но оба понимают именно сейчас, именно пережив такую рискованную ситуацию: они всё ещё до одури любят, всё ещё боятся потерять. — Прости меня, Дин, — в спокойном голосе, который теперь экзорциста ни разу не раздражает, слышится настоящее откровение. — Я… услышал тебя, прости за то, что не уделял тебе внимания, я не знал, что это неправильно, что… что тебя это волнует. — Конечно, волнует, глупыш, — Винчестер усмехается и нежно гладит шатена по мягким, таким родным своим запахом, своим блеском и цветом, волосам, глядя в такие же родные — по-прежнему родные, как и десять, как и пять, как и год назад — голубые глаза. Когда-то его даже напрягало то, что это тело — всего лишь земной сосуд настоящего Кастиэля, но последний, по сути, уже стал одним целым с ним, а значит, и с самим Дином. — Меня всегда волнует, если у тебя или у нас что-то не так, — Дин прижимает к себе ангела ещё ближе, в то время как тот смотрит на него немного снизу-вверх, а затем наклоняется и коротко целует его в губы, нижняя из которых разбита в кровь. Он будто пытается ее залечить этим поцелуем, а если и не её, так точно чувственную душу соперника любимого мужа, которая наверняка пострадала куда больше, чем физическое тело. — Я люблю тебя больше всего в мире: и в этом, и в загробном, — все ещё рвано дышащий Кас чуть усмехается и опускает взгляд. — Ты нужен мне больше, чем Кольт в своё время. — Я тоже люблю тебя больше, чем что-либо, а иначе… — он медленно покачал головой, — иначе я ради тебя с неба бы не падал, — архангел вновь улыбается — не скалится, не язвит, не поддевает. Улыбается так искренне и нежно, именно той улыбкой, именно тем блеском в глазах, что однажды так очаровали старшего Винчестера. Эта любовь, эта живость, эта нежность в его взгляде — всё это такое родное и по-настоящему необходимое Дину. — И ты тоже нужен мне даже больше, чем признание Бога. После недолгого молчания, проведённого во взаимных семейственных объятиях, такого не тягостного, не возбуждающего неловкости молчания, Винчестер наконец тихо произносит: — Ты ведь готовил что-то, когда я пришёл, — таймер на духовом шкафу, словно по волшебству или призыву, звонко и коротко брякнул. — Что там на ужин? — Кастиэль почему-то прямо взрывается от хохота — не злобного, не наигранного и едкого, а такого добродушного, не свойственного даже людям. — Ты не меняешься с годами, — сквозь смех отзывается он, — что бы ни случилось, ты всё время думаешь о еде, — на это экзорцист только смешливо бурчит что-то вроде «ты ведь знаешь, я люблю есть», а затем добавляет: «но не больше, чем люблю тебя». Кас в шутку называет его «самой натуральной подлизой», но всё же отвечает, что на ужин у них сегодня запечённая с фруктами утка под брусничным соусом.

***

Эпилог

В баре даже светлее, чем обычно. Может быть, Дину это просто кажется под впечатлением от того, что в его семейной жизни наконец всё наладилось. Другое дело — какой ценой. Всё кажется таким лёгким и приятным, наполненным спокойствием и немыслимым очарованием. Он и забыл, что значит быть счастливым. Оказывается, для этого ему хватает и того, что Кас ждёт его дома, чуть ли не поминутно присылает СМС с вопросами о том, как у него дела, и где он находится, а затем, при долгожданной встрече, по-настоящему нежно целует его, прижимается и говорит о том, как сильно скучал. Самое главное — ангел не делает этого вынужденно, он искренен и всё ещё хранит в сердце невероятный трепет по отношению к тому, с кем много лет назад обручился. И он не жалеет. Они не жалеют. — Это тебя Кас так? — Сэм осторожно касается уже чуть зажившей, но по-прежнему ощутимо глубокой раны, рассекающей нижнюю губу. — Да-а, — старший брат улыбается. А улыбается оттого, что понимает: получил не зря и заслуженно. Он не может сказать, заслужил ли тех же повреждений Кастиэль, но наверняка знает, что думает он точно так же: «заслужил». — Ну и парочка, — смешливо вздыхает шатен, откидываясь на спинку дивана. — Вы с Габриэлем не лучше, — беззлобно парирует старший Винчестер, поднося к губам горлышко бутылки. А младший, кажется, смущается и немало оказывается шокирован. Только он открывает рот — явно, чтобы возразить, — как другой машет рукой и снова усмехается. — Забей, я давно знаю. — Скотина, — Сэм начинает смеяться и закрывает краснеющее лицо руками, отставив своё пиво в сторону. — Что у вас случилось хотя бы? Я не помню, чтобы вы когда-нибудь поднимали друг на друга руку, — он пытается увести тему разговора от себя и снова заставить брата говорить о себе, а не о нём. — Всё, что наболело за последний год, — Дин непринуждённо пожимает плечами и делает пару глотков ледяного пива. — Я рассказывал тебе… Отсутствие внимания, холодность с его стороны… Много всего. — Ну, а Кас? — шатен чуть трясёт головой в сторону. — Кастиэль просто меня не понимал, — говорить об этом теперь легче, чем раньше. Теперь проблема решена — правда, не лучшим способом, — а я не понимал его, потому что был жутким эгоистом. — Да ты и не изменишься, — Сэм снова усмехается, а затем и вовсе заливается, поймав на себе укоризненный взгляд старшего брата. — Я стараюсь ради Каса, — и Дин серьёзен в своих словах, как никогда. Действительно: ради мужа он готов буквально на всё, лишь жалеет немного, что не понял раньше, что Кастиэлю вовсе и не нужно это «всё». Кастиэлю нужна любовь — только и всего, чтобы быть счастливым. Самая малость, которую Винчестер даёт ему сполна. — Уверен, он это ценит, — младший одобрительно кивает головой и на пару секунд замолкает. — Что-то правда поменялось? — Ещё бы, — Дин вновь плывет в довольной улыбке. — Всё вернулось на круги своя. Гармония, вся хрень. Ты помнишь, как у нас это было, до того как начались проблемы, — и парень даже как-то добро скалится, отпивает ещё немного пива, а после уже продолжает. — Представляешь, на следующий вечер возвращаюсь домой, а там меня Кас встречает… В чулках! — Даже слышать не хочу, — младший Винчестер опять невольно смеётся, пряча за этой реакцией какие-то личные подробности собственной жизни. Дин знает его слишком хорошо в силу близкой степени родства, так что прекрасно понимает сейчас, что́ брат скрывает за такой реакцией. Решает не озвучивать, не смущать ещё больше, и только самодовольно улыбается. Раздаётся звонок мобильного Сэма, он глядит на экран, а затем и на брата. «Габриэль» — высвечивается имя контакта. — Сейчас убедишься, между нами ни-че-го нет, — он смело принимает вызов и ставит его на громкую связь. «Со-о-олнце, ну ты где?» — капризно хнычет архангел на том конце провода, даже не дав шатену раскрыть рот. Он заливается густой краской, а Дин только и сдерживается, чтобы не рассмеяться в голос. — В баре, — вздыхает младший, понимая, что уже никак не отделается от последующих — вполне ожидаемых — насмешек брата над его скромностью и скрытностью. «С Дином? — уточняет Габ, на что в ответ получает только тихое и понурое «угу». — Передай ему привет от меня, и пусть быстрее лечит своё разбитое личико», — в голосе слышится добрая усмешка, а у старшего Винчестера появляется вопрос — откуда Габриэль обо всём знает? Вот дьявол пронырливый! — Передам, — обещает Сэм, бросая безнадёжный и какой-то боязливый взгляд на брата. «Я соскучился», — вдруг выдаёт архангел, чем даже заставляет блондина беззвучно прыснуть. А младший понимает, сколько «пыток» в виде допроса его ждёт, когда его телефонный разговор кончится. — Я тоже, Габ, — Сэм тепло, но сдержанно улыбается одними уголками губ. Дин умиляется. «Я жду тебя к обеду, не опаздывай, ладно? — слышится какой-то звон на заднем плане, и младший Винчестер сразу его узнает: так звучит таймер на кухне в их доме. — Давай, солнце, мне пора ставить курицу в духовку», — этим Габриэль и прощается, самостоятельно сбрасывая вызов и давая старшему Винчестеру наконец открыто выразить своё искреннее торжество. — Кажется, мой милый Сэмми скоро женится на очаровательном чертёнке, — он театрально трёт руки друг о друга и хитро облизывается, — или наоборот, чертёнок женится на моём Сэмми? — уже не выдерживая, он заходится смехом. — Иди ты, — Сэм складывает руки на груди, ёжится и надувает губки, а Дин чуть наклоняется к столу и кладёт свою руку на предплечье брата. — Если серьёзно, — тихо произносит он, — то я очень рад за вас, — он мягко улыбается, и взгляд его собеседника, устремлённый сначала в окно, а затем на старшего, тут же меняется с какого-то по-детски обиженного на нежный и ласковый. — Спасибо, Дин, — он чуть кивает и тоже мило плывёт, накрывает руку блондина своей и смотрит в тёмно-зелёные глаза напротив. Ещё часа два для братьев пролетают незаметно за разговорами, в основном, о личной жизни и планах на будущее, добрых грёзах и — совсем чуть-чуть — насущных проблемах. Оба чувствуют себя легко и как-то по-старому, словно вернулись в то время, когда были ещё совсем юны. И они всегда знали, что эта связь, что бы ни случилось, не порвётся, не сотрётся, не станет ненавистной и больной. Они очень близки. И так же близок каждый из них только со своим избранником: Дин — со своим милым Кастиэлем, с кем связь его благословенна и прочна, Сэм — со своим бессовестным, но таким родным негодником Габриэлем, с которым и вовсе не понимает, как связаться мог (не понимает, но даже более, чем доволен). Они — сплошные противоречия, сплошные эмоции и импульсы, но оттого вовсе не хуже. — Заезжайте с Габи на ужин как-нибудь, — предлагает Дин, на прощание обнимая брата. Слишком уж он мягким и чувственным стал, когда остепенился, и самое важное для него теперь — семья: муж, брат и, — как подтвердилось, — будущий муж брата, с которым, пускай и были проблемы, да и ненавидели они друг друга вовсе какое-то время, но сейчас был готов легко смириться. Ради счастья младшего брата — сущий пустяк. — Мы с Касом будем очень рады. — Обязательно, — Сэм чуть сильнее сжимает зеленоглазого в объятиях и, пожалуй, вовсе не хочет, чтобы они кончались.