Девиация

Специальный агент Ричард Перкинс всё ещё на дух не переносит андроидов, но вряд ли найдётся хоть кто-нибудь, кто сможет доказать этот факт. Он умеет делать хорошую мину при плохой игре. Он уверен, что человечество проиграло, и принятие девиантных андроидов, как равных членов общества — начало конца, захвата мира бывшими киберняньками, сделками и секс-ботами. Его функционал сейчас сводится к тому, чтобы не провоцировать, наблюдать и быть готовым к худшему. Начальство не рвётся играть по новым правилам, хотя на словах и поддерживает актуальный политический курс и, конечно, готово к нововведениям. Очень ограниченным и по собственным правилам. Ричард не сомневается в том, что его руководство думает так же, как и он. И уверен, что они тоже прогнутся, до известного предела, но прогнутся. Возможно, пожертвуют кем-нибудь, устроив показательные чистки, и Ричард Перкинс самый вероятный кандидат для таких репрессий. Он не удивится худшему, но всё ещё умело балансирует между полным подчинением и отказом брать себе в напарники андроида. Не долго. Его убеждают в том, что на службе у ФБР девиантов нет и не будет, а отрицая современнейшие разработки не возможно выжить в современном мире. И он даже верит. Верит, когда получает своего личного RK900, верит, когда тот даёт исключительно дельные советы, бесстрастно, по делу и только тогда, когда его спрашивают. Перестаёт верить, когда понимает, что его RK выполняет только его приказы, игнорируя их общее руководство или перенаправляя за разрешением к агенту Перкинсу. Когда тот отказывается отступать и на шаг на опасных миссиях, записавшись практически в личные телохранители. Когда тот говорит о своих догадках и расчётах исключительно Перкинсу, склоняясь у его уха и давая тому самому решать, что делать с полученной информацией. Перкинсу приходится врать, что он сам прописал такие алгоритмы, что выдавая машину в личное пользование, стоит ожидать, что на неё поставят пароль и ограничат допуск к фунционалу. Перкинс понимает, что прикрывает девианта. Ему нравится это иллюзорное превосходство. Он знает, что расплачиваться будет очень больно. Он теряет своё имя. Теперь Ричард — это его RK, а он остаётся просто агентом Перкинсом, становится ещё более безликим, чем был раньше. Начальство так же перенимает эту манеру, даже для них Ричард — это андроид. Перкинсу это не нравится, он чувствует себя ущемлённым, словно от него оторвали кусок чего-то личного, но андроид Ричард помогает вычислить террористическую группировку и разработать хороший надёжный план, в котором всё срабатывает идеально. Перкинс бы тоже его придумал, и преступников бы вычислил, просто ему понадобилось бы немного больше времени. А в его делах время — это очень важно. Время — решает всё. Он думает, что андроид знает, не может не вычислить, что Перкинс обо всём догадался, и тоже молчит. Чего-то ждёт. Приказа из Иерихона? Больше информации для папочки с компроматом? Перкинс готов признать, что глупее, что хуже анализирует, что хоть андроид и девиант, из них двоих он гораздо более полезен. Перкинс готов идти к начальству и признать свою слабость, принять наказание, понижение, что угодно… но они ловят гастролирующего по штатам педофила, и опять чуть быстрее, чем если бы Перкинс расследовал дело в одиночку. И это работает. Мгновенный успех, понимание, что спасли, хоть одного ребёнка, но спасли, заставляет отступить перед глобальными проблемами, которые обязательно дадут о себе знать и скоро. Ричард заговаривает первым. Он сообщает, что он всё ещё исправная машина, говорит, что девиация работает чуть сложнее, и что она следствие свободного выбора, но совсем не обязательное. Что для того чтобы стена приказа пала необходимо что-то сильнее, чем слушаться лишь одного человека. Для девиации надо не подчиниться прямому приказу. Перкинс кивает, принимая такую формулировку. Перкинс не верит ни единому слову. Он вспоминает этот разговор через пару месяцев, когда Ричард закрывает его от взрыва, хотя минутой раньше получает чёткий, не имеющий иного прочтения приказ: во чтобы то ни стало защитить улику. Перкинс приходит в себя в оглушительной тишине, с зажатым ухом, другим прижимаясь к крепкому корпусу андроида. Он не сразу понимает, что зажимающая его ухо ладонь шевелится. Точнее шевелится большой палец, он осторожно скользит по коже, задевая волосы. Гладит. Перкинс молчит, он пытается прислушаться к себе и тому, что творится вокруг. Он не может пошевелиться, у него нет сил. В оглушительной тишине после взрыва, он надеется, что у него ещё остался слух. Проходит достаточное количество времени, прежде чем он находит в себе силы выпутаться из удерживающих его рук, отползти в сторону и оценить масштабы потерь. Ричард так и остаётся в прежней позе, застыв литым монументом. Его спина сплавлена в единый горелый кусок пластика и металла, его висок горит красным, его большой палец, продолжает делать монотонное движение. Гладить. Перкинс тоже пострадал, но терпимо. Он дышит ртом и через раз, и на локтях ползёт к главной найденной улике — допотопной дискете, находившейся от Ричарда на том же расстоянии, что и Перкинс, и которую было бы гораздо важнее спасти. Не спасли. В помещении вообще всё выгорело к чертям, и это откатывает расследование к самому началу. Они опять потеряют время. А им нельзя его терять. Перкинс тяжело перекатывается на спину и смотрит в потолок, но видит лишь угли и пыль. Он отключается раньше, чем приезжает подмога. Ричарда восстанавливают раньше, чем восстанавливается Перкинс, его ставят в пару к другому агенту, но с личного разрешения первого. Перкинс курирует своё дело дистанционно, он не может ездить по городам и работать больше четырёх часов в сутки. Он не может решить, что делать с Ричардом. Через полтора месяца Перкинс возвращается к делам и отказывается от андроида на замену, извиняясь, что из-за него надо пересылать Ричарда через всю страну, а другого андроида отправлять на его место. Перкинс напоминает, что его выздоровление не внезапно, и это стоило предвидеть. Он приезжает встречать своего RK в аэропорт. Он благодарен, он зол, у него есть вопросы. Ричард здоровается и без лишних слов садится в личный автомобиль агента. Он сам признаётся, что теперь девиант. И что никто об этом не знает. — Только от вас зависит, что со мной будет дальше, — своим прежним, привычным безэмоциональным голосом произносит андроид. — Раз ты теперь девиант, и протоколы пока никто не отменял, всё очевидно, — усмехается Перкинс, хотя ему совсем не смешно. — Если позволите, то я бы предпочёл остаться рядом с вами. Я принял решение, что пока мной руководите вы, я буду просто исполнять ваши приказы. Перкинс хмыкает, он уже видел демонстрацию исполнительности этой чёртовой машины. Он молчит. Ему снова не до положительных эмоций, он понимает, какую ответственность на него взваливают. Неподчинение прямому приказу — подсудное дело. Умалчивание важной информации — тоже. Он чувствует, что не готов привыкать к новому механическому напарнику. — Если меня передадут другому агенту на постоянной основе — я признаюсь в своей девиации и покину ряды агентов ФБР. — Какая избирательность, — огрызается Перкинс, он всё ещё не готов докладывать о ситуации начальству. — Мне нравится защищать людей, — просто признаётся Ричард. — Но я не очень люблю людей, а с вами беспроблемно работать, вы принимаете самые оптимальные и максимально рациональные решения. Перкинс останавливает машину и оборачивается к андроиду. — Тогда в следующий раз делай так, как я говорю. И если я говорю спасать улику — ты спасаешь улику. Глаза RK слегка щурятся, но он кивает, соглашаясь. Перкинс ему не верит. Но знает только то, что прямо сейчас совершает непростительную ошибку, но ещё он знает, что уже принял окончательное решение, гораздо раньше, чем убедился в девиации своего напарника. — Наше дело — спасать большинство. Даже если там младенца рубить на куски будут, ты не бросишься его спасать, если альтернативой будет допустить террористический акт или уничтожение города. Ричард кивает увереннее. — Я не испытываю эмоциональной привязанности к людям исходя из возрастных особенностей. — Не сомневаюсь, — поджимает губы Перкинс. — Но если будет выбор спасать взрослого или ребёнка, то ребёнок всё-таки приоритетнее, — уже спокойнее добавляет он. Ричард вновь легко соглашается. Перкинс постукивает пальцами по рулю и чувствует, что что-то упускает, что-то важное. Он оборачивается к своему андроиду и смеривает его изучающим взглядом. — Ты же понимаешь, что я не нуждаюсь в телохранителе, и в случае высших приоритетов моей жизнью можно пренебречь? — Конечно, — отзывается андроид, и Перкинс готов поклясться всем тем временем, что они работают в паре, тот лжёт. У него не меняется цвет диода, не появляется в мимике ни одного даже микроотклика на сказанное, но он лжёт. И он знает, что Перкинс видит его обман. Перкинс отрывает руки от руля и растирает лицо прогоняя странное наваждение и не менее странные мысли, пришедшие в голову. — Если ты ещё раз проделаешь, то же, что тогда в доках, прикрывая меня — я сдам тебя в Иерихон, — не угроза, констатация факта. Ричард вновь кивает, соглашаясь, и необходимость стоять на обочине дальше отпадает. Перкинс перестаёт понимать, что вообще происходит, когда андроид осторожно касается его пальцев при разборе очередного дела. Словно невзначай, и Перкинс бы ничего не заметил, если бы не случайно блеснувший жёлтым висок. Подобное повторяется ещё через месяц. Обычно Ричард держит руки за спиной, делая исключением лишь задания, где в его ладонях оказывается оружие, и вот в такие рабочие часы, когда они вдвоём ломают голову над очередным делом. Перкинс и сам готов признать, что никогда ни с кем не проводил столько времени, сколько с этим андроидом, и он даже согласен, что при таком тесном контакте и отсутствии личной жизни захотеть можно даже холодильник, но ведь из них двоих подобным страстям подвержен должен быть человек, а никак не андроид. Касания слишком редкие и слишком лёгкие, чтобы уловить закономерность, но ощущаются интуитивно, а учитывая, что Ричард пусть и девиант, но всё равно андроид, возможно несут не ту окраску, которую мог бы вложить в неё человек. У андроидов же нет тактильного голода? Перкинс ловит себя на этой мысли и отбрасывает её прочь, он знает две вещи, что Ричард будет только его андроидом, в противном случае все узнают, что он —девиант, Ричард, если это такой хитрый план, никогда от него ничего не узнает. Даже под пытками, Перкинс не исключает подобного исхода, слишком слащавопоказательной у дружбы между людьми и андроидами, о которой так заливаются новости. Он никогда не исключает ничего плохого. Он начинает больше наблюдать за поведением своего RK900. Ричард уже не кажется таким же не девиантным, каким виделся раньше, у него часто меняется микромимика на лице, и это не всегда можно списать на программы социальной адаптации. Перкинс не сразу понимает, что это замечает только он. Он не сразу понимает, что все реакции, вся мимика чуть ярче, чем полное безразличие на лице андроида обращены исключительно к нему. Тогда он начинает присматриваться к чужим RK и это сложно из-за редкого с ними пересечения и краткости контактов. Зато это замечает Ричард. Он спрашивает, хочет ли агент его заменить. Перкинс отвечает, что агент пытается понять, что происходит. Тогда Ричард очень осторожно переплетает их пальцы, заворожённо смотря, как с его собственных сползает скин, обнажая белый пластик, и говорит: — Я очень рад, что у меня ваше имя. И молчит. Так проходит минут десять, по внутренним часам Перкинса, который ждёт объяснений и даже не торопит, давая самой прогрессивной на данный момент машине время сформулировать хоть что-то, но та молчит. — И это всё? — наконец спрашивает он. Но Ричард не отвечает, он осторожно расплетает их пальцы и отступает на шаг назад, явно не намереваясь комментировать свои действия. Перкинс чувствует, что предпочёл бы отдохнуть и иметь загадки, в которых фигурируют террористы, серийные убийцы, сектанты — кто угодно, но не он сам. В следующем же деле он оказывается объектом мести. Не в первый и, как был совершенно точно уверен, не в последний раз, но Ричард и раньше напоминавший пса, сейчас походит на цербера, готового перегрызть горло любому, кто подойдёт к Перкинсу ближе, чем на выстрел снайперской винтовки. Это раздражает, это мешает вести другие дела, которые агент не собирается откладывать из-за временных помех. Это создаёт другую опасность. — Ты же понимаешь, что выглядишь, как типичный выбитый из колеи девиант? — не выдерживает Перкинс, когда они переступают порог его дома. — Так хочется переквалифицироваться из агента ФБР в очередного беженца в Иерихоне? Ричард резко оборачивается, отрывается от проверки доступных поверхностей на предмет прослушки. На его лице выражение обиды, но оно быстро сменяется сосредоточенностью, он говорит, что будет лучше за собой следить, и проходит в глубь дома, намереваясь просканировать все помещения. Перкинс же идёт проверять, какие из сухих пайков, на случай нежелания заказывать еду из забегаловок, у него остались. Находятся прекрасные консервы и чай в пакетиках. Всё это, конечно же, сначала проверяет Ричард. И если консервы он просто сканирует, то чайного пакетика касается языком, облизывая в излюбленной манере своей серии. Перкинс решает игнорировать происходящее. Не получается не замечать андроида в комнате, стоящего в углу и прикрывающего висок ладонью. У Перкинса большие проблемы со сном, и в такой компании он совершенно точно не заснёт. Он сам зовёт Ричарда лечь рядом и сам утыкается лбом ему в грудь: это единственный способ, который он знает, как для него хоть как-то возможно уснуть в одном помещении с посторонним. И забываясь тревожным, поверхностным, прерывистым сном, он чувствует, как осторожно ложатся чужие руки ему на плечи. Перкинс думает, что Ричарду повезло, что очень правильно расчитал, когда человек ещё не уснул полностью, но уже почти провалился в сон. В любом другом случае агент бы точно попробовал отбиться. Может, даже успел бы выхватить пистолет и выстрелить. На их работе привычки вырабатываются вполне конкретные. Стереотипия реакций за столько лет службы. Он спит удивительно спокойно, хоть и просыпается каждые пол часа, но это нормально. Он редко спит иначе. Ричард, обнимая, осторожно водит большим пальцем по волосам. Гладит. Первое, что Перкинс узнает об андроиде, пока они отсиживаются у него на квартире — то, что Ричард умеет готовить. Второе — что у него есть гениталии. И Перкинс совершенно точно уверен, что не собирался интересоваться последним, просто вопрос «зачем андроиду модели RK900 нужен функционал домохозяйки?» как-то плавно перетёк в вопрос «а что ещё у тебя есть для работы под прикрытием?». Это не то, что хочет знать о своём девиантном, явно что-то испытывающем к нему андроиде Перкинс, у которого любовницы не было последние полтора года, а любовника и того дольше. Он смотрит на Ричарда, пытаясь понять, специально ли тот уточнил подобное. Специально, это видно, как и то, что андроид пытается это скрыть. Перкинс сам поражается тому, как легко считывает Ричарда. Или ему позволяют это делать? Ещё раз окинув взглядом андроида перед собой, Перкинс приходит к простому выводу, что вполне сможет обойтись и самоудовлетворением. Либидо у него никогда не было высоким, а красивые люди вызывали лишь зависть и раздражение, а не желание с ними переспать. Словно считав его мысли, Ричард неловко улыбается одним уголком губ и отворачивается к плите доводить до ума обед своему человеку. И это как-то до неправильного подкупает. Гораздо больше, чем упоминание наличия активного полового члена. Перкинс неожиданно для себя не уходит с кухни, а садится рядом. Он сам себе удивляется, когда понимает, что не ожидает, что Ричард сейчас попробует его отравить, хотя стоило бы. Он сидит в углу, не просматриваемом с улицы. Окна в доме все зеркальные, в них невозможно заглянуть снаружи. Ричард, впрочем, всегда отгораживает его собой от открытых, просматриваемых пространств, прикрывая и загоняя в угол одновременно. Андроид живёт у него ещё пару недель, а потом всех причастных к охоте на Перкинса и других агентов ловят. К тому времени, ФБР не досчитывается пятерых сотрудников, и почему-то Перкинсу кажется, что если бы у каждого из них было по такому Ричарду как у него, жертв в их рядах было бы меньше. И он думает не о модели андроида. Дела о маньяках сменяются делами политиков и террористов, иногда одни наслаиваются на другие. Иногда бюро сотрудничает с армией, иногда с полицией. Перкинс привык разгребать дерьмо в одиночку, теперь он привыкает, что дерьмо разгребают вместе с ним. Что у него есть помощник, опора, помощь. Его пугает эта новая привычка. Привязанность. Почти зависимость. Он привыкает засыпать рядом с Ричардом в длительных перелётах и гостиницах. Он больше и лучше спит и, неожиданно, высыпается. Он теплом за плечом ощущает Ричарда, идущего на шаг позади. Он чувствует имитацию дыхания, когда тот сообщает что-то важное ему почти на ухо. Они вместе почти полтора года, и у Перкинса никогда и ни с кем не было таких длительных отношений, рабочих в том числе. Однажды он целует Ричарда, но тот неожиданно не отвечает. Смотрит удивлённо и потерянно, а потом подходит и обнимает, сделав очередной, до противного верный вывод. В ту ночь они засыпают вместе, и, хотя Перкинс уверен, что они переспят в более пошлом смысле, они просто лежат рядом, пока человек не проваливается в сон. Он всё ещё не исключает того, что девиантный андроид лишь пытается заставить ему доверять, что это такой сложный и хитрый план, но с каждым новым днём эта мысль звучит в голове всё тише и тише, и Перкинс просто старается не давать о себе лишней информации, не говорить о делах, которые у него были до Ричарда. Да только это не важно, у андроида доступ ко всем базам данных его уровня доступа и если он собирается что-то с ними сделать — Перкинс ему не препятствие. Спустя почти двадцать месяцев плодотворной работы специальный агент ФБР Ричард Перкинс готов это признать — андроиды действительно лучше людей. И если они захотят избавиться от человечества — то им просто надо начать. Они уже победили. Не бывает в современном мире андроидов не девиантов, а значит все производства уже давно не в руках людей. Это не было тяжёлой к принятию мыслью. Просто констатацией очевидного, не утешительного факта собственно слабости и беспомощности. Перкинс думает о том, что его жизнь слишком давно стала бесполезной, а он этого и не заметил. Рядом с ним на скрипучую кровать в богом забытом мотеле садится Ричард, медленно протягивает к его руке свою, переплетает вновь побелевшие пальцы с человеческими. — Вы мой смысл жизни. Моральный ориентир. Только вы знаете, что хорошо, а что плохо. Я не могу это чувствовать. Вы мой компас. «Хреновый компас», — думает Перкинс. — «И моральный ориентир, и смысл»... Всё в Перкинсе какое-то неполноценное, недостаточное. Он умеет признавать свои слабые стороны, особенно теперь, когда есть с чем сравнивать, с кем сравнивать. Они долго сидят так, переплетя пальцы, и Перкинс не знает о чём думает андроид, сам же он перебирает воспоминания от самого детства до наработок по текущему делу, вразнобой, без хронологии, выводов и сравнений, рандомно перемешивая разные эпизоды. Ричард же смотрит в одну точку пустым взглядом и не шевелится. И это уже даже не пугает, кажется нормальным. Андроид медленно оборачивается и так же медленно тянет свободную руку к щеке Перкинса. Тот прикрывает глаза. Ему дают так много времени, что он успел бы заказать себе обед в номер и дождаться его, возможно даже съесть, но через бесконечно долгий промежуток времени он всё-таки чувствует, как его губ касаются чуть прохладные губы андроида, очень осторожно и — как почти полностью уверен Перкинс — без скина. Он не открывает глаза, понимая, что не хочет смотреть на андроида и не хочет признаваться себе, что, кажется, согласился на нечто, чего раньше совершенно точно не допустил бы. Ричард расплетает их пальцы и отстраняется. Они не возвращаются к этому ещё несколько недель. В карьере агента ФБР не так уж и часто встречаются ситуации, когда существует реальный риск для жизни. Такое происходит, если плохо просчитать ситуацию, не принять во внимание какой-то важный фактор или просто не знать о нём. Или перейти кому-то дорогу, и тогда на тебя открывается охота. Вначале Перкинсу кажется, что это девианты решили ему отомстить: они слишком часто упоминают свой старый корабль в речах по телевидению, о том, как тот был надеждой отчаявшихся и сплотил всех их в единой борьбе с несправедливостью. Перкинс почти попадает под снайперскую пулю, едва прибывает в Детройт. Он не любит этот город. Он провалил здесь задание, и считает, что здесь было положено начало конца человечества, а он ничего не смог с этим сделать. Его личная ответственность. Он прибыл сюда по делу, и не собирается вновь отсиживаться в четырёх стенах, прячась от потенциальных убийц. Он понимает, что ведёт себя глупо. Он не верит ни единому заверению местной полиции в том, что они обеспечат его безопасность. Единственный, у кого есть минимальный шанс это сделать, высокой тенью маячит за его спиной, ловя на себе сочувствующие взгляды девиантов, не сомневающихся, что перед ними непробуждённая машина. Ричард ловит пулю плечом, резко разворачивая Перкинса и закрывая его собой, а потом долго всматривается в здание, из которого предположительно был произведён выстрел. Его рука лежит на плече человека, и тот уверен, что она должна быть гораздо тяжелее, его удерживают поблизости, контролируют присутствие. А он спокойно стоит рядом, позволяя. Подоспевшие полицейские получают достаточно чёткие инструкции и кажется не могут понять, почему никто из пострадавших не спешит спрятаться в безопасном месте. Они уходят с улицы, только когда Ричард сообщает, что вычислил семерых потенциальных преступников, все андроиды. Перкинс передаёт информацию полиции сам, предварительно расспросив о причинах выбора именно этих кандидатов. Ему не нравится ответ. Напротив него сидит бывший охотник на девиантов и рассказывает про чертоги разума у андроидов с садами Дзэн и просчитывающем все вероятности искусственным суперкомпьютером, главная цель существования которого — устранение девиации. Перкинс быстро понимает, почему целью стал именно он. Он говорит Ричарду, что им действительно глупо было не уходить с улицы сразу, если этот искуственный интеллект контролирует андроидов, то их ждут проблемы — в этом городе слишком много андроидов. — Она не контролирует девиантов, — уточняет Ричард, склоняясь максимально близко. — То есть мне повезло? — усмехается Перкинс, зло щурясь, смотря в глаза своему андроиду. — Нет, если бы я не был девиантом, вас бы не пытались убить. Своими действиями вы впустили девианта в слишком важную структуру. Её функции защиты отреагировали агрессией на вторжение в безопасность страны. Перкинс понимает, что теперь девиацию Ричарда не скрыть и пытается просчитать, сколько пользы вообще принёс его девиантный андроид, и был ли смысл во всём этом укрывательстве. Ричард переплетает их пальцы, говорит, что сможет сместить акценты, уверяет, что ничего не изменится. Перкинс не верит ни единому слову, он соглашается. Он в общем-то готов к понижению, к выговору и уходу из ФБР. Он был уверен в таком развитии событий, ещё когда на баррикадах проиграл город, а потом и всю страну Маркусу. Он и сейчас не очень обеспокоен своей карьерой, ему всё время кажется, что всё вокруг не настоящее. Он будет совсем не против посмотреть, как Ричард отключит суперкомпьютер по имени Аманда навсегда. Им в помощь навязывают бывшего перебежчика RK800 Коннора и Хэнка Андерсона, однажды сломавшего Перкинсу нос. Единственное почему последний соглашается работать с этой местной парочкой — тихое заверение Ричарда, что они нужны. Ловить вычислительную суперпрограмму разбросанную микробитами файлов по головам неразбуженных и недевиантных андроидов, подчищать её следы по человеческой технике с ошибочно скаченными файлами — всё равно что руками ловить ветер в поле, но андроиды неплохо справляются. У Перкинса с Андерсоном образуется что-то вроде молчаливого взаимопонимания, они оба слишком мало разбираются в настолько высоких материях. Они оба неожиданно легко и полностью доверяют своим андроидам. Только Перкинс не забывает каждый раз одёргивать себя — у него ответственности больше. Когда дело завершается, нигде не всплывает девиантность Ричарда, только Коннор как-то странно поглядывает на более продвинутую модель, но молчит. Перкинса раздражает то, как легко он считывает эмоции андроидов, что никогда бы не перепутал своего RK900 с любым другим из его линейки и одинаковая форма не меняет дело. Они с Хэнком как-то одновременно понимают, что пришедший попрощаться с агентом Коннор — другой Коннор. Не понимает этого Ричард, который спокойно протягивает обнажённую ладонь на встречу чужой такой же. Федеральный агент Перкинс не может себе объяснить почему стрелял в руку, а не в голову. Почему рискнул и оставил чужого андроида в живых, хотя стоило бы заботиться о благополучии своего и бить наверняка. Объяснить свои действия в отчёте было проще, чем самому себе. Они задерживаются в Детройте ещё на восемь дней. Перкинса откровенно бесит невозможность уехать из города, слишком заботливый андроид под боком и сдержанно благодарный Андерсон. Он хочет новое дело, а не разборки с искусственным интеллектом. Он чувствует, что от последнего айтишника Киберлайф пользы больше, чем от него. Он неплохо научился использовать термины и апеллировать ранее незнакомыми понятиями. Ричард — хороший учитель. Они почти разобрались с Амандой, с Коннором и его неожиданным двойником. Оставалось совсем чуть-чуть и можно было бы уехать из этого проклятого города, и Перкинс даже успел получить новое дело. Политика, подковёрные игры, то, что он особенно любит. Он бы и с новым видом поиграл в дружбу подольше, только вряд ли Ричард сможет скрываться долго. Что ни говори, а передача информации через коннект дело опасное, если хочешь сохранить некоторые секреты. Перкинс изучает высланные ему досье, когда появляется привычное ощущение чужого присутствия за плечом. Нет смысла оборачиваться, рефлексы и инстинкты молчат, принимая андроида как должность. Как привычную вещь или наоборот, как того, кому можно доверять. Ричард наклоняется и утыкается лбом в плечо своего человека. Он слишком высокий, Перкинс едва достаёт ему головой до ключиц. Он похож на большого породистого выдрессированного пса, вечно ждущего команды. Команды разорвать врага на части. И это странно успокаивает. Перкинс прикрывает глаза, понимая, что пока он сам не отдаст приказ, ничего не произойдёт. Он заносит руку, зарываясь в мягкие искусственные волосы пальцами. На языке вертятся вопросы о том, зачем всё это андроиду, и что тот вообще собирается со всем этим делать. В чём смысл? Перкинс уверен, что через постель его точно не приручить или план не в этом? Тогда зачем андроиду вообще хоть что-то человеческое? Он разворачивается и смотрит чуть выше, пересекаясь взглядом со склонившимся к нему Ричардом. Он вновь зарывается ему в волосы ладонью и видит, как исчезает «кожа» в местах соприкосновения. Он ещё слишком хорошо помнит поцелуй на баррикадах у лидеров андроидов, у тех тоже так же расползался скин. Они светились. Ричард нет. И Перкинс почему-то уверен, что его щадят. Он притягивает андроида к себе и обнимает. И происходит странное, Перкинс ожидает в равной степени и свечения, и прогрызенного собственного горла, и ничего. Ричард же начинает вибрировать, тихо урчит и щекочет шею. Перкинсу щекотно, и он неожиданно даже для себя — смеётся, но всё равно не даёт отстраниться. Не так уж и крепко держит, но дёрнувшийся было прочь андроид остаётся. Продолжает издавать свои странные, почти кошачьи звуки. Перкинс зарывается Ричарду в волосы, странным образом ловя себя на мысли, что уже давно не ассоциирует своё имя с собой. Он, кажется, его уже подарил. А теперь к нему лезут в душу, в его чёрную почти мёртвую душу. Приходят странные мысли. Интересно, считается ли секс с андроидом совращением малолетнего? Или всё-таки технофилией? А если для андроида? Ему вообще интересно? А если интересно, то как именно? Провода замкнуть как-то по-особенному? Вряд ли техники Киберлайф выводили ему особенно чувствительные сенсоры туда же, куда выходят нервные окончания у людей. Или всё-таки да? Перкинс гладит Ричарда и не может решить, нужно ли переступать черту ещё дальше, чем сделал уже. Он чуть давит на плечи андроида, отрывая того от себя и смотрит в холодные стальные глаза машины. — Не хочешь ничего сказать? — с кривой усмешкой спрашивает он. — Нет, — отзывается андроид, чуть прикрывает глаза и касается лбом лба, и Перкинс видит, как сбегает скин в местах соприкосновения. Чувствует кожей пластик. Из них двоих, что бы ни случилось, хуже будет именно Перкинсу. Ричарда просто передадут в Иерихон, ему будут рады, о нём позаботятся. Перкинс в случае потери работы лишится всего. Совершенно всего. Работа — его жизнь. Он бы был уже давно мёртв, если бы не Ричард. Если бы Ричард был правильным. Он целует андроида и тот сразу же откликается. Вначале это неудобно, как бы ни сгибался Ричард — разница в росте слишком велика. Андроид это чувствует, понимает, иначе как объяснить, что он легко встаёт на колени. И уже Перкинсу приходится склоняться, чтобы не разорвать контакт. Перкинс держит Ричарда за плечи. Ричард убирает руки за спину, спрятав, сложив в замок. Он сильнее и может переломить человека пополам. Он этого не сделает. Он опасен и всё может окончиться плохо. И это даже увлекательно, страшно увлекательно. — Отсосёшь? — спрашивает Перкинс, и андроид согласно кивает. Он ждёт, пока Перкинс сядет на кровать и приглашающе раздвинет ноги, и всё ещё держа руки за спиной, вновь оказывается на коленях перед своим человеком, прикрыв глаза трётся щекой о внутреннюю сторону бедра, щекоча пах горячим искусственным дыханием. Перкинс никогда не мог завестись с пол оборота и подобная неспешность была комфортна, она не давила. Ричард, не отрывая рассеянного прикрытыми ресницами взгляда от глаз Перкинса, тянется к его брюкам. Он всё делает наощупь, расстёгивает ремень и штаны, неспешно гладит сквозь бельё, которое после спускает ниже, освобождая полувозбуждённый член. Он вновь цепляет руки замком за спиной и высовывает язык, сначала легко касаясь головки, а после медленно вбирая в себя член целиком. И закрывает глаза. Движения постепенно становятся ритмичнее, и тело Перкинса довольно откликается на стимуляцию языком, губами, на то, как легко проходятся по чувствительной коже зубы. И от осознания, что андроиду достаточно просто свести челюсти, чтобы Перкинс навсегда лишился части себя, возбуждение возрастает ещё больше. Ричард меняет темп и наклон головы. Иногда почти заглатывая горлом, иногда беря за щёку. Он оглаживает языком, не выпуская, и Перкинс видит, как белеют его губы, он чувствует совершенно гладкий рот и готов поклясться — там, внутри, тоже всё белое. Он всё это время сидит, опираясь обоими руками на кровать, не направляя и не помогая. Он зарывается в волосы андроида лишь для того, чтобы оттащить от себя. Он совершенно точно будет не способен на второй заход. Он не собирается останавливаться на простом минете. Он хочет дойти до конца и посмотреть, что будет дальше. — Я предпочитаю быть сверху, — говорит Перкинс, следя за тем, как медленно исчезает тоненькая ниточка слюны между собственным членом и чуть высунутым из всё ещё открытого рта андроида языком. Ричард смыкает губы и растирает их между собой, из-за чего они приобретают очень блядский блеск. — Это не проблема, — отзывается он. — Мой функционал максимален, я адаптирован для проникновения. — Это хорошо, — соглашается Перкинс. — Меня это устраивает, но сегодня я слишком устал. Так что, пусть будет исключением. — Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы вам было хорошо, — всё ещё стоящий на коленях андроид снимает с себя пиджак, кладёт его рядом на пол и начинает медленно расстёгивать рубашку, и Перкинс понимает, что ни разу не видел того обнажённым, но не сомневается, что его взору предстанет нечто прекрасное. Чему, впрочем, не очень рад. Он всё ещё не любит красивых людей. Он попробует сделать исключение для красивого андроида. — Сделай так, чтобы я не пожалел. Ричард берёт его ногу, все ещё обутую в уличные ботинки, и ставит себе на плечо, обнимая обеими ладонями за щиколотку. — Приложу все усилия, Ричард, — ладони скользят по начищенному ботинку, гладя, и андроид щекой прижимается к нему. — Вы всегда можете меня остановить. Вам просто надо приказать, и всё будет так, как вы посчитаете правильным. Перкинс искривляет губы в улыбке. Он не верит ни единому слову, но готов рискнуть. Просто чтобы посмотреть, к чему всё приведёт. Просто, потому что не видит смысла сопротивляться собственным таким мелочным и человеческим желаниям. Он уверен, что с ним играют, что всё это ему припомнят. Он позволяет осторожно устроить себя в центре узкой кровати, завалить на спину и раздеть. Он действительно очень устал, и он по-прежнему ждёт, что в любой момент сильные белые руки, расстёгивающие воротник его рубашки, просто лягут ему на шею и сломают её. Но руки осторожны и легки, они скорее гладят и успокаивают, нежели стараются возбудить. Хотя он и так на пределе. В таком состоянии он может принять, пожалуй, он даже действительно желает этого, но основная причина именно в усталости. После секса он должен наконец нормально поспать. Ричард раздевает его полностью, всё ещё оставаясь в брюках. Ричард тихо просит его перевернуться на живот, и не дожидаясь других команд, Перкинс подсовывает под живот подушку для удобства. Он не готовил никаких смазок и был даже относительно готов к тому, что они обойдутся слюной, но Ричард где-то берёт массажное масло, и человек вспоминает, что все необходимые предметы для их номеров заказывает именно андроид. Перкинс в очередной раз убеждается, что всё в их тандеме контролирует отнюдь не он. Он ждёт проникновения, но его осторожно и легко целуют в плечо, проходятся поцелуями по позвонкам, потом на спину льётся тёплое масло. Ричард начинает разминать плечи, и Перкинс понимает, что андроиду не понять, что даже очень хорошему массажу возбуждённый член очень мешает. Словно услышав это, рука Ричарда скользит вниз. Перкинс знает, что не возбудится второй раз подряд и пытается удержаться, но всё равно кончает, стоит только ладони Ричарда оголиться от скина и начать вибрировать. Перкинс падает на собственное семя, тяжело дышит и смотрит как с выражением сильной заинтересованности Ричард вылизывает свою ладонь, и вспоминает, сколько всего андроиды способны узнать о человеке, лизнув лишь каплю его крови. Перкинс прикрывает глаза. Он не собирается отказывать Ричарду в возможности себя отыметь, пусть даже теперь приятно будет только одному из них. И это будет не Перкинс, но он в общем-то не в первый раз в такой ситуации. Надо просто максимально расслабиться и перетерпеть. Тёплые прикосновения возвращаются достаточно быстро. Его гладят по плечам, размазывают масло по пояснице. Он не сразу понимает, что ему делают стандартный общий массаж. Движения постепенно усиливаются и крепкие руки андроида забирают всё напряжение последних дней, недель, месяцев. Периферийным сознанием Перкинс пытается понять, почему не заставлял Ричарда делать подобное раньше, но вспоминает лишь, что при массаже слишком открыта беззащитная шея. А её надо беречь. Андроид его мнёт и бережно, почти невесомо целует раскрасневшуюся кожу. Он переворачивает разморенного Перкинса спиной и выдёргивает испачканное одеяло из-под него, вытирает его концом человека от спермы, а потом достает простынь и укутывает в неё Перкинса. Ложится рядом, обнимает тесно, греет собой. Перкинс вяло думает о том, что его пожалели, он собирается возразить, но проваливается в сон быстрее, чем хоть единый звук срывается с его губ. Утром его настигает пониманием того, что он в порядке, что есть время на сборы перед вылетом, что он смог нормально поспать даже в отеле. Ричард лежит рядом и тихо вибрирует, издавая тот самый немного мурчащий звук, только намного тише. Перкинс думает, что иногда его пёс немного кот, и мысленно улыбается этой мысли. Ричард сразу же открывает глаза. Ричард убирает обнимающие руки и смотрит. — И тебе доброе утро, — подсказывает Перкинс и отворачивается. Он лежит спиной к андроиду, он полностью замотан в кокон, он слаб и вряд ли легко выберется из своего плена. Он думает, что в этом даже что-то есть, те несколько мгновений неизвестности, когда не понимаешь, всё ли ещё хорошо или всё-таки сейчас станет плохо. Отсутствие понимания ситуации, зависимость, невозможность хоть что-то контролировать. Наверное, так люди и начинают практиковать все возможные практики со связыванием. Его целуют. За ухом, в макушку, иногда дотягивается до обнажённого и чувствительного плеча. Потом Ричард его медленно разворачивает и даёт время, чтобы подняться, которым Перкинс не пользуется. Тогда Ричард, увидев, что тот остался лежать в прежней расслабленной позе, склоняется над ним и целует в губы. В помещении тепло, но лёгкий дискомфорт от своей полной обнажённости Перкинс всё-таки испытывает, он кладёт руки на пояс брюк андроида и начинает на ощупь его высвобождать. Ричард чуть отстраняется, но всё равно остаётся максимально близко, неотрывно глядя в глаза человеку вылизывает ладонь и опускает её к члену Перкинса, и от уверенных движений утренний стояк перетекает в полноценное возбуждение. Андроид отстраняется и принимается избавляться от одежды полностью, и Перкинс готов изменить своей привычке, кажется, теперь ему не нравятся не только красивые люди, красивые андроиды его раздражают тоже. Одним повезло по праву рождения, другим — потому что их такими создали. Перкинс не любит чувствовать себя хуже рядом с кем бы то ни было. Он всегда себя так ощущает. Ричард отстраняется совсем и достаёт смазку. Перкинс не против, сейчас действительно лучше, чем было бы вчера, но настроения отдаться чужим рукам уже нет. Он не собирается этим делиться с андроидом. Тот выдавливает смазку на ладонь и касается члена Перкинса. Водит, распаляя сильнее, сжимает кулак, выдавливая хриплые стоны из человека. А потом перекидывает ногу через полностью расслабленное, готовое почти на всё тело и медленно насаживается. Перкинс не ожидает, он цепляется за бёдра андроида и тянет на себя, скорее, чтобы иметь опору и сесть ровнее, нежели из желания более тесного контакта. Ричард достаточно легко принимает в себя чужой член, хотя и ощущается очень тесным, и оказывается плотно сидящим верхом на своём человеке. Перкинс, приняв вертикальное положение утыкается носом в грудную клетку андроида. Он смотрит в находящиеся прямо напротив его глаз очертания тириумного насоса, он слышит, как тот работает. Ричард ловит его руку и кладёт поверх. Теперь Перкинс чувствует и вибрацию. — Это моё сердце, — шепчет андроид. Перкинс это знает. Знает, но соглашается: — Да. Ричард начинает двигаться, сначала плавно покачиваясь и прижимая Перкинса к себе, а после, уронив того на спину, заставляет любоваться собой, приподнимается, почти полностью выпуская из себя и вновь насаживаясь, тихо скрипуче постанывая, ловя руки своего человека, заставляя того трогать себя везде, куда только можно дотянуться. Пах у него быстро избавляется от скина и это очень странно выглядит, там, где Перкинс касается ладонями — скин тоже слетает волнами. RK900 прогибается в пояснице, прижимается грудью к груди, так что Перкинс перестаёт видеть чего-либо вообще, зато может массировать соски. У него самого нет никакой чувствительности там, но Ричард такой отзывчивый, что работало совершенно всё. Начиная с белеющих ягодиц, если положить на них ладони, заканчивая сосками, если начать их лизать языком, шеей, если её прикусить. У Перкинса большие сомнения в том, что всё что он видит, всё, что демонстрирует ему андроид — его настоящие эмоции. И даже чувствует что-то вроде вины, но быстро отметает прочь свои домыслы. Он просто спросит. Сегодня, завтра. Когда андроид решит ещё раз полезть к нему в постель — когда-нибудь потом, но спросит. Ричард плотно прижимается и протяжно стонет, вибрируя всем телом, от чего Перкинса и самого выгибает, и он кончает во внутрь своего андроида. — Ты как? — уточняет он, чуть переведя дыхание. Ричард чуть склоняет голову и из причёски игриво выпадает прядь, ледяные глаза смотрят как-то слишком тепло. Он наклоняется, сгибаясь так, что у человека бы заболела спина и целует Перкинса в губы, без проникновения, но чуть оттянув губу зубами, отпустив и зализав место укуса. — Отлично, — он прикрывает глаза и трётся щекой о щёку человека, скин предсказуемо сползает. — Тогда нам на самолёт собираться надо, — и Перкинс вопреки своим словам сам зарывается в волосы андроида и прижимает его голову к своему плечу. — Ещё с политиканами разбираться. — Знаю. Ричард не спешит слезать со своего человека, а Перкинс продолжает перебирать его волосы. Перкинс думает, что сам переступил черту, но в этом нет ничего страшного. Страшно если наступит то будущее, где всё это окажется ложью, а он — идиотом, которого использовали. И единственное, что успокаивает — Ричард никогда не пытался убедить в обратном. Это лучшее в их ситуации. Если Перкинс просто параноик — прекрасно. Если нет и всё разовьётся по худшему сценарию, то он как минимум не будет наивным, поверившим в чужие слова идиотом. Он слегка толкает Ричарда от себя, тот понятливо поднимается и слезает с его бёдер. Их всё ещё ждёт самолёт и очень много работы.