У ведьмака огромный меч

— У ведьмака огромный меч... Ну, началось. Геральт устало прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на дыхании и не сорваться в пучину ярости. Ярость эта недалеко ещё ушла — кипела под самой кожей, так и не успокоившись после битвы. И Лютик прекрасно об этом знал. И всё равно пел. Нет, Геральт вовсе не был против, чтобы бард прославлял его подвиги, но предпочитал, чтобы тот делал это в его отсутствие. На него и так все украдкой пялились, едва он вошёл в таверну, а теперь, вон, вообще глаз не сводили, не давая спокойно поесть. Может быть, то, что чувствовал Геральт, было даже похоже на смущение, но такого слова ведьмак не знал. Впрочем, как и слова "тщеславие". Так или иначе, он не любил, когда его чествовали в его же присутствии. Лютик и об этом прекрасно знал. И пел назло. — У ведьмака широкий меч, о, да... Какая скучная баллада. Вряд ли они выручат за неё много. Вряд ли им хватит денег, чтобы снять две комнаты, значит, придётся опять весь вечер слушать восторженный скулёж Лютика... Ей-Богу, был бы у него хвост, он бы вилял им не переставая. Представив приятеля в виде щенка, Геральт усмехнулся. Разумеется, мысленно. Он взял ведрообразную кружку, полную кисловатого, но хорошо забродившего пива, и попытался утопить усталость и скуку, сделав большой глоток. Но практически тут же поперхнулся и выкашлял половину на стол. — У ведьмака длиннющий меч... Отнюдь не тот, что за спиной. Что?! Послышалось, наверное. После схватки в теле всегда кипел излишний жар, который Геральт привык тушить в койке со случайными любовницами. Или любовниками. И вот теперь этот жар заставлял его думать совсем не о том, о чем надо, и слышать совсем не то, о чём пелось. Лучше было бы всё же остановиться на квартал выше, в доме терпимости, а не на этом благопристойном постоялом дворе, где за шлюх придётся доплачивать. — Владеет с чудным мастерством... Лютик тем временем продолжал свою балладу под свист и довольный гогот недалёкой публики. Видимо, Геральт всё же правильно понял двусмысленность, потому что поймал на себе пару-тройку липких взглядов местных барышень. Так на его меч ещё никто не смотрел. В таких местах, как этот трактир, подобные скабрезные песенки всегда заходили на ура. Однажды Геральт даже предлагал Лютику бросить эпос и написать какие-нибудь пошлые частушки, на что тот оскорбился, заявив, что деньги деньгами, но опошлять искусство он не собирается. Видимо, передумал. — Владеет с диким мастерством, Владеет с адским мастерством... Ведьмак своим большим мечом. Геральт тяжело вздохнул и повернулся, опираясь на дубовый стол, как раз вовремя, чтобы увидеть, как бард склонился к хихикающим девицам, поигрывая бровями. Девицы краснели и стреляли глазками в самого Геральта, шептались и перемигивались. В целом, вели себя как глупые курицы, по мнению Геральта, но, по мнению Лютика, кажется, так и было задумано. Пиво показалось ведьмаку втрое кислее, чем полкуплета назад. А бард показался слишком довольным собой. — В любом спасённом городке... Геральт шумно выдохнул. Скорее бы это закончилось. Мотивчик был ни-ка-ким. Песня была зануднее некуда, но всем вокруг нравилось, так что Лютик входил в раж, кружась между столами. — В любом далеком городке... Е-е! В любом спокойном городке Меч горячо благодарят! О, ну это было явным преувеличением. Всё остальное, конечно, тоже было преувеличено, но куда менее заметно. Геральта теперь со скрипом принимали на постоялых дворах и не дрались с ним из-за цвета глаз на каждом углу, но благодарить... Нет, до этого народ ещё не дорос. Да и за особую благодарность для другого меча практически всегда приходилось платить. Девушки обычно бывали пугливы и благоразумны. И бедны. Впрочем, Лютик всегда опережал события, так как считал, что если притвориться, что что-либо произошло, оно и произойдёт. И оно происходило, подчиняясь его слепой вере, в то время как всё то, что загадывал Геральт, так и оставалось на уровне фантазий. — Готовы гарду целовать... Лютик сложил губы трубочкой и несколько раз причмокнул ими под струнные переливы и усиленное хихиканье. Теперь уже к девицам присоединились более зрелые женщины, а некоторые мужчины стали поглядывать на ведьмака с угрозой, будто это он сам, по своей воле, клеил их жён. Если Лютик не заткнётся, мордобой начнётся не на почве расовой ненависти, а на почве ослепительной ревности. —...Всю ночь его полировать, Точить, лощить и оттирать, Чуть не вылизывать его. На этих словах одна из дамочек поймала взгляд Геральта и облизала нож, которым разделывала мясо, до самой рукояти. От этого жеста утихший было внутренний пожар вспыхнул снова, впрочем, на дамочку Геральту было плевать. Его больше занимало то, что Лютик и не думал заканчивать песню, так захватившую аудиторию. В его шапке, брошенной на центральный стол, золотилось уже несколько монет. Да не было у них такого уговора! Геральт и на боевые-то баллады своего согласия не давал, не то что на личные исторические очерки! Но барда было уже не остановить... — Однажды дочка кузнеца, Едва увидев этот меч... Так, а вот это уже перебор. Ни разу у него не было с дочерью кузнеца. Геральт размеренными глотками допил своё пиво, встал, собрав со стола всю амуницию, в том числе и меч, и двинулся в сторону Лютика, задевая бедрами столы, а плечами деревянные балки-перекрытия. — Огладив с гарды до конца Вдоль ножен вздумала прилечь... Тяжёлая рука опустилась на плечо Лютика в перерыве между куплетами, так что его испуганный визг отлично вписался в восторженное "ооо". Пока Геральт буксиром тащил его в сторону лестницы, он успел плавно закончить балладу многозначительным "А дальше — утром допою", схватить свою шапку, бросить несколько монет на стойку, улыбнуться парочке дам и сунуть в рот булочку с чьего-то стола. К тому времени, как они добрались до угловой — самой дешёвой — комнатки, Геральт уже успел накрутить себя до состояния, близкого к кипению. Он мысленно припомнил всё, что когда-либо бесило его в Лютике, да и пиво дало в голову сильнее, чем обычно. В итоге, оказавшись внутри, он довольно грубо рванул хлипкого барда за плечо, впечатывая его спиной в дверь. — Ооой, Геральт! Тебе так понравилась песня? Я тут подумываю над продолжением... — Заткнись, — прорычал ведьмак, делая шаг вперёд, но его грозный вид давно уже не пугал распоясавшегося певца. Наверное, его приказ был слишком непохож на человеческую речь, так что остался без внимания. — Может быть, ты расскажешь мне что-нибудь об этой стороне своей жизни, а то я, ха-ха, как бы проявляю творческое воображение, но... — Ты, Лютик, у меня кто? — вкрадчиво спросил Геральт сквозь сжатые зубы, подходя вплотную и блокируя своей жертве пути к отступлению. Бард по ширине был вполовину его меньше, и грудь в цветном камзоле вздымалась вдвое чаще, чем грудь, затянутая в чёрные доспехи. Лютик сам по себе был более подвижным и каким-то нежным, а отсутствие у него инстинкта самосохранения только усугубляло ситуацию. Вот, например, сейчас — тонкий изящный палец вроде бы бездумно уткнулся ведьмаку в солнечное сплетение. Другой бы с ума от страха сошёл, оказавшись так близко к разъяренному воину, а этому — хоть бы хны. — Ну, я вроде бы у тебя бард. Друг... Оруженосец! — Верно. Оруженосец, — с нажимом повторил Геральт, наблюдая, как дрогнул кадык на нежной тонкой шее напротив, — Что делают оруженосцы, Лютик? — Носят, — песнопевец облизнулся и, кажется, совсем перестал дышать, — оружие. Щиты, ножи... Мечи. — Хочешь поносить мой меч? — угрожающе проурчал ведьмак, склоняясь к лицу барда нос к носу. — О, Боги, хоть подержать, да, — лихорадочно зашептал Лютик, цепляясь проворными пальцами за перевязь от ножен. Геральт моргнул. Не такой он реакции ожидал. Он собирался как следует приятеля запугать, ну, может быть, смутить, в конце концов, но уж никак не взбудоражить до заплетающегося языка. — Так рискни, — выдохнул он, наблюдая, как от его дыхания трепещут лютиковы ресницы. — Ох, чёрт, а я его подниму? — томно мурлыкнул бард Геральту в шею. — Уже, — запястье Лютика оказалось в крепком захвате и было нагло утянуто вниз, пока не прижалось к шнуровке кожаных штанов, под которыми дыбилось доказательство. — Ох, так и знал, что он у тебя двуручный, — шаря по штанам уже обеими руками, прошептал наглец и ткнулся носом в небритую серебристую скулу. — Ты совершенно не обучен боевым искусствам, — с насмешкой хмыкнул ведьмак, раззадоривая приятеля ещё больше, и теперь уже сам опустил руку вниз. Лютик зашёлся удивительно музыкальным стоном, и Геральт впервые подумал, что голос у него всё же был неплох. — Я ж ведь... И хотел, — бард натурально задыхался, мелко толкаясь навстречу широкой горячей ладони, — чтоб ты меня научил... Всему... А ты... Тугодум... Пока я напрямую не сказал... Не почесался даже... — Ты хоть когда-нибудь замолкаешь? — Геральту было совершенно не до болтовни, но он уловил в своём голосе непривычную интонацию и даже сам удивился. Это что сейчас, нежность была, что ли? — Только когда мне очень, очень хорошо, — серьёзно ответил ему Лютик, внимательно глядя в нечеловеческие жёлтые глаза. У самого же у него зрачок расплылся почти на всю радужку, делая взгляд почти таким же чёрным, как бывал у ведьмака под зельем в бою. Что ж, ему это шло. Всё же Геральт был действительно искусен во всём, что делал, будь то фехтование, рубка или плотские утехи. Он умел околдовывать не только боевой магией, но и простым поцелуем. Лютик поплыл, теряя способность к связной речи, едва попал в плен его губ. В постели двигался ведьмак так же, как на поле боя — уверенно, жёстко, но очень чётко и точно, можно даже сказать, чисто. Он точно знал, что делать, чтобы выбить из своего любовника всю гамму звуков и стонов, но Лютик тоже оказался не невинной ромашкой — похоже, как минимум половина сказаний о его похождениях оказалась правдой. Геральт едва успел подумать, что ему таки удалось найти верный способ заткнуть, наконец, своего спутника, как и сам забыл, каково это — говорить словами через рот. Куда легче стало общаться на языке тела, на языке магии такой древней, что её и за магию-то уже никто не считал. Трактир всё же заслужил мысленную галочку от своего прославленного постояльца за то, что под подушкой оказался предусмотрительно запрятан флакон с ароматным маслом и пара чистых тряпиц. Хоть Лютику уже было не до здравых рассуждений, Геральт всё ещё сохранял хоть какое-то понятие об аккуратности. — Ох, да, именно такой, как я помню, — сбивчиво пробормотал бард, стягивая, наконец, с ведьмака штаны. Сам же он давно уже был обнажён стараниями Геральта. Конечно, он и раньше видел своего компаньона голым, они через многое вместе прошли, и честь натирания магической задницы ромашкой обычно доставалась именно ему, Лютику, но чтобы вот так, вблизи, да ещё и рассмотреть... Такой возможности раньше не предоставлялось, и он собирался урвать своё по максимуму. — Не дёргайся, — предупредил Геральт, трогая Лютика чуть смазанной маслом ладонью. В его широченной лапище достоинство барда скрылось от корня до головки, и когда ведьмак чуть сжал руку, Лютика подкинуло всем телом, а комнату наполнило очередное долгое "оооо". Обхватить их вместе, одновременно, оказалось достаточно сложно. Песня всё же таила в себе часть правды — Геральт действительно не был обделён размерами, и у Лютика на нём помещались действительно обе руки. Он прокручивал ладони в разном направлении, будто делал детскую "крапивку", только нежно, теребил пальцами уздечку и аккуратно поглаживал под крайней плотью, сдвигая её вверх. Геральт тяжело дышал и жмурился, силясь удержать контроль и не задрать наглого певца до смерти, но его терпение подходило к концу. Ведьмак перехватил контроль, развернул Лютика на живот одним не очень-то аккуратным движением и вылил остатки масла ему между бёдер. Лишь краешком сознания он осознавал, что близость с мужчиной совсем не то, что с женщиной, и если бы даже с наложником из борделя он мог бы не церемониться, то с Лютиком ему ещё предстояло жить дальше, так что было бы неправильно что-нибудь ему повредить. Выход нашёлся внезапно. Кажется, примерно так Геральт действовал однажды в далёкой юности, ещё когда не был тем, кем был сейчас. Он обхватил ноги скулящего барда, крепко сжимая их вместе, так, что даже мошонку не стало видно, так, что половинки упругой задницы плотно сошлись... Он с трудом протиснул между бёдер Лютика ребро ладони, как следует смазывая нежную кожу, а следом туда же вогнал свой так поэтично воспетый член. Бард сходил с ума, толкаясь в простыни и кусая подушку, пытаясь взбрыкнуть и податься назад, ближе к горячему сильному телу, но Геральт держал крепко, не давая его бёдрам раздвинуться, стальной хваткой сжимая ими свой ствол. Сдерживаться дальше смысла не было, вряд ли в ногах можно было что-то поранить, так что Геральт сорвался так, как давненько не срывался в постели с живым человеком. Пожалуй, сейчас он и сам был похож на одного из монстров, с которыми боролся — дикий, растрепанный, рычащий и бешено кроющий то, что принадлежало ему. С каждым движением он задевал головкой лютиковы яйца или сильно давил под ними, в самое нежное местечко. На молочных бёдрах от его ладоней скорее всего останутся синяки. Узкая, изящная спина под ним блестела от пота, а волосы на затылке барда свивались в трогательные колечки. Лютик, не скрываясь, глухо выл в подушку, чуть не разрывая ткань сжатыми в кулаки руками, Геральт же практически улёгся на него сверху, придавливая своим телом так, что потираться о ложе становилось практически невозможно. С каждым толчком ведьмака барда вжимало в матрас, а поскольку толчки были быстрыми и частыми, ему не потребовалось много времени, чтобы утонуть в удовольствии окончательно. Под бешено бьющее в виски сердце и под спазмы, скручивающие наслаждением внутренности, Лютик чувствовал, как Геральт продолжал использовать его обмякшее после оргазма тело, и от этого было сладко вдвойне. Он на такой подарок и не рассчитывал, а вон как всё получилось... Даже без прямого соития ведьмак перевернул его мир с ног на голову, показав, каково это, действительно предаваться страсти... Геральт же как-то отстраненно заметил, что его любовник перестал метаться и теперь лишь дрожал под ним. Ему не хватало совсем чуть-чуть, и он собирался своё добрать. Когда он, не удержавшись, вцепился зубами Лютику в плечо и с раскатистым рыком излился между его бёдер, бард судорожно всхлипнул и, кажется, кончил ещё раз. После случившегося, всё, на что хватило Геральта, это скатиться с влажного скользкого тела, наскоро вытереть его и себя удачно найденными тряпицами и погрузиться в глубокий, спокойный сон. Впрочем, как оказалось, сон был недолгим. Сначала ведьмак почувствовал возню под боком и опасливые попытки его растолкать, а следом в ночной тишине раздался тихий, надтреснутый шёпот: — Геральт, вставай, уже рассвет... Надо сматываться, пока все не проснулись! — Чего...? — сонно выдохнул он, не собираясь терять теплоту и уют, так редко достававшиеся ему после битв. — Во-первых, вряд ли соседи скажут нам спасибо за бессонную ночь, я, кажется, мешал им спать, потому что сильно орал... У меня даже голос сорвался. Это, кстати, во-вторых, — Геральту легонько прилетело кулаком в рёбра, как будто это была его вина. Собственно, это и была его вина, да, — а в-третьих, я всё равно не смог бы ничего им спеть, даже если бы у меня был голос... Такое я в балладу не уложу, а они ждут дальнейших описаний твоих похождений... — Лютик, заткнись, — заплетающимся языком выдал Геральт и подгрёб ворчащего и шебуршащегося барда к себе поближе. Тот удивительно скоро затих и притаился, едва слышно сопя в посеребрённую волосами грудь. Всё же теперь он доподлинно знал, что ведьмак на самом деле мастерски владеет всеми своими мечами. И это знание определенно стоило сорванного голоса.