***
В предрождественскую суету магазины ёлочных игрушек и украшений, все до единого и без исключения, были битком забиты нетерпеливыми покупателями и их шумными и неугомонными детьми, носившимися то тут, то там. Новые товары скупались почти сразу, как только успевали появиться на полках, и лишь ближе к полуночи всеобщая людская суматоха сходила на нет. По окончании утомительного рабочего дня Ванда не особо торопилась домой, занявшись долгим рассматриванием нового кукольного дома, о котором, будь она сейчас одним из тех капризных и избалованных детей, что встречались ею здесь каждый божий день, настойчиво потребовала у родителей. Незамедлительно, безо всяких «но» и отклонений, вовсю игнорируя отказ. Может быть, даже топнула своей маленькой ножкой, сделала бы угрюмое личико и обиделась на маму и папу, только из-за того, что на Рождество не получила на блюдечке игрушку, от которой прямо-таки загорелись глаза. Но какой же глупышкой тогда бы она оказалась! Ванда видела, как один из родителей на последние деньги покупал дочери весьма недешёвый подарок: в отличие от отца девочка была хорошо одета, слишком уж болтлива и уже с таких малых лет своенравна и непослушна. Она не поцеловала папу, не сказала ему тёплое «спасибо» и, подняв нос кверху, с горделивым видом пошла вперёд, держа в тоненьких ручках полученный сувенир. У Ванды сжалось сердце при виде такой сцены и, на минуту представив себя на месте этой капризной девочки, что так была скупа на нежность, и мистическим образом оказавшись в её маленьком хрупком теле, она возжелала заговорить c отцом её голосом, обнять и поблагодарить его: «Я так люблю тебя, папочка! С Рождеством». Ведь единственное, чего всей душой хотелось Ванде на праздник, так это взаимной любви, крепкой дружной семьи и родителей рядом, которых она слишком рано потеряла. Её грустные мысли оборвал зазвеневший китайский колокольчик над дверью, и это был первый раз, когда Ванда не смогла оторвать взгляда от последней посетительницы за день, появившейся так нежданно-негаданно. В ней, в ночной гостье, было нечто особенное и удивительное, тотчас же восхитившее и непередаваемое словами так просто: за минувшие несколько месяцев Ванде не приходилось встречать кого-то настолько примечательного и западавшего в душу так сразу. Просто необъяснимое, пугающее явление. В пустеющем магазине кто бы угодно на месте Ванды счёл бы новую клиентку за искусную воровку или мошенницу, сосредоточил бы на ней всё своё внимание и принялся бы прослеживать каждый её шаг: в такой поздний час мало кто здесь появлялся, поэтому никогда не знаешь, от кого чего ожидать. Да и в нынешнее время доверять кому-нибудь было бы слишком легкомысленно и безрассудно. Но в случае с Вандой обстоятельства сложились гораздо иначе. Таинственная посетительница медленно и плавно двигалась вдоль многочисленных полок, тщательно и вдумчиво выискивала подходящий ей товар, поглаживая свой изящный подбородок большим и указательным пальцами, спрятанными в кожаных коричневых перчатках с меховой отделкой. Её нисколько не волновало, что магазину пора было закрываться, что кроме неё и Ванды здесь никого уже не осталось. Но Ванда ей не мешала и тихо наблюдала за покупательницей, словно притаившийся в углу любознательный котёнок. Позволила ей спокойно и не торопясь выбирать рождественский подарок, а себе — изучать невысокую, грациозную и уверенную в себе женщину издалека. Именно, лучше и не скажешь — она точно была уверенной и независимой, и эта завидная в ней решительность и очевидная твёрдость в характере чётко прослеживалась в её размеренных движениях, выразительной мимике, которую Ванда улавливала сразу, пока женщина стояла к ней лицом в профиль. И эти наблюдения были безошибочны, а всё потому, что Ванда сама была когда-то такой, как она, пока неудачный, трещавший по швам брак не сломил девушку окончательно, переделав её, смелую и своенравную, в уязвимую, измученную и разочарованную узницу, пребывавшую в отношениях с мужчиной, не оправдавшим её ожиданий. — Прошу простить меня, что заставляю вас ждать, но потом у меня категорически не останется свободного времени, чтобы купить нужный мне презент, — заговорила покупательница, чувствуя на себе пристальное внимание. — Не беспокойтесь, — Ванда отмерла и в спешке направилась к двери, повесив пластиковую табличку с жирной надписью с обратной стороны «Закрыто». — В вашем распоряжении столько времени, сколько потребуется. Не переживайте. — Правда? — женщина обернулась к Ванде, возвращавшейся обратно за прилавок. — А что насчёт вас? Извините, как вас по имени? — Ванда, просто Ванда. А вы мисс… — Зовите меня Наташей, Ванда. Безо всяких там «мисс». Так вы не торопитесь домой? У вас, должно быть, семья. Муж, дети. — Нет, не тороплюсь, — ответила Ванда, сжимая холодные пальцы рук в немощные кулачки. — Нет? — удивилась покупательница. — Простите, я постоянно вмешиваюсь не в свои дела. Можете не отвечать, конечно. — Всё в порядке, Наташа, — заверила её девушка. — У меня есть супруг, но так получилось… Видите ли, так сложилось, что каждый из нас теперь живёт своей жизнью. — И что же вам мешает уйти от него, Ванда? Не просто вопрос, а беспощадный удар под дых. Разумеется, слепое осуждение близких, что не сохранила брак, странная боязнь попытаться начать жизнь заново, долгий и муторный судебный бракоразводный процесс и раздел ничтожного имущества. Но самое страшное — реакция мужа, так и норовившего безо всякой причины поднять руку. А тут — заявление с порога о разводе. — Это не так-то просто, Наташа, — призналась Ванда незнакомке, опустив глаза вниз. — К сожалению. — Ваш муж — тиран? — вдруг неожиданно спросила Наташа, прервав недолгую паузу. — Кричит, буянит, злоупотребляет алкоголем? Может быть… — А знаете, мне кажется, я представляю, что именно вам нужно, — Ванда слишком неловко переменила тему на менее болезненную и щепетильную и вышла из-за прилавка, собираясь указать ладонью на новый товар. Эта женщина точно видит её насквозь, умело листает страницу за страницей, не прилагая для этого особых усилий, с искусным мастерством раскрывает девушку и распознаёт её маленькие тайны. — Что же? — Вот этот кукольный домик. Я бы сама приобрела такой, будь у меня дочь. Да и не против была бы купить его себе, если бы коллекционировала красивые вещи и изделия. — Хм… Прекрасный выбор, моя дорогая, — оценила Наташа, незаинтересованно заглянув внутрь впечатляющего домика со всеми точно выполненными деталями и крошечной мебелью — мечты всех девочек. — Но у меня только племянник. А вот вам не помешало бы задуматься уже о собственном настоящем доме, где никто вам будет не указ, ну, а вы наконец обретёте истинное счастье и покой. Наташа аккуратно поправила меховой воротник кашемирового пальто, демонстративно смахнула со лба рыжий вьющийся локон и улыбнулась так, что Ванда не смогла не улыбнуться ей в ответ. На прощание она произнесла: «Всего хорошего, Ванда», помахала рукой и покинула магазин, так ничего и не купив. А Ванде захотелось окликнуть её назад: «Постойте, прошу, не уходите! Так что же мне делать? С чего начать?», будто эта незнакомая женщина, что встретилась ей впервые, знала ответы на все её многочисленные вопросы и была способна вмиг разрешить все её проблемы в несостоявшейся семье. А вместо этого Ванда с ужасом заметила, как кружевные рукава рубашки выглянули из-под короткой водолазки и предательски поднялись вверх, открыв тонкие запястья со свежими сливовыми кровоподтёками, прошлым вечером оставленными грубыми мужскими руками. Наташа всё увидела и поняла Ванду безо всяких объяснений, заставив её не впервые задуматься о собственном несчастье всерьёз.***
Все шишки вечно летят в одну сторону — сторону женщин. Незаслуженно, безжалостно и неоправданно. А ещё печальнее тот факт, что вместо обоюдной поддержки некоторые представительницы слабого пола забывают о солидарности и умудряются забить камнями ту, что оказалась в тяжёлом, безвыходном положении. Мол, сама виновата во всех своих бедах, дурная девица. В таком случае вряд ли справедливость когда-нибудь восторжествует, а добро в конечном итоге одержит верх над злом, и да прибудет Апокалипсис! Пока люди не поумнеют и не перестанут мыслить столь ограниченно и однобоко. Или сами не окажутся на месте осуждённой. Да и трагичных исходов было бы гораздо меньше. Ванда прекрасно знала и даже в мельчайших подробностях представляла перед собой ясную картину, как все неотступно мелькают перед глазами, шепчутся и тычут пальцем, кривят лицо в недовольной гримасе и отрицательно качают головой. Её никто не оправдает и не поддержит: с окружением ей явно не повезло. А двоюродная тётя, миссис Хадсон, прямо перед носом захлопнет дверь, как только Ванда, доверху заваленная вещами, захочет ступить на порог квартиры в надежде встретить хоть какое-нибудь понимание, добродушие и пускай и терпимое, но снисходительное отношение. Но как бы не так: уж очень упрямая тётушка, узнав, что та позволила себе уйти от мужа, (и неважно, каким моральным уродом он был), тотчас же примется позорить девушку перед всеми дальними родственниками, соседями и другими малознакомыми людьми. А в этом захудалом городке почти все знают друг друга, и Ванде негде будет скрыться от назойливых взглядов и сплетен. Остался только один выход — уехать. Но куда? Ванда тем временем научилась умело скрывать свою боль под плотной маской равнодушия и незаинтересованности, замазывать тёмные синяки под заплаканными глазами, но так долго это безобразие длиться не могло. Всему в итоге приходит конец, ведь так? Она испытывала неизъяснимое облегчение лишь когда, находясь в ванной, слышала торопливый шорох в прихожей, а за ним и громкий хлопок дверью: Фред всегда уходил, не попрощавшись. Даже не соизволив посмотреть супруге в глаза, извиниться хоть раз за содеянное, за очередную порцию страданий, перенесённых ею прошлой ночью. Может, алкоголь и вправду разъел весь мозг, и каждый раз с раннего утра остатки извилин вымывались из организма. Оттого он практически ничего и не помнил. Но даже эта болезнь, эта чёртова пагубная зависимость нисколько не оправдывала его. Закрыв за собой магазин, Ванда выпустила облачко пара изо рта, содрогнулась от холода и как можно скорее спрятала побледневшие ладони в варежках. Без шапочки под рукой, в поношенных куртке и полусапожках, нисколько не согревавших ноги, трясясь от дувшего в лицо морозного ветра, она оглянулась по сторонам и поймала себя на мысли, что вновь разыскивает кого-то конкретного, ищет на тёмной, неосвещённой улице уже знакомый ей женский силуэт, когда пора было бы бежать домой, только бы не подхватить простуду. Но о той рыжеволосой посетительнице в приталенном пальто и кожаных перчатках Ванда задумывалась по нескольку раз на дню, рассеянно стоя за прилавком и пропуская мимо ушей запросы посетителей. Безумие какое-то. Да что же нашлось в ней такого, что невозможно было так просто выкинуть её из головы? Да, она без спора властная, настойчивая и обескураживающая одним своим неоспоримым авторитетом и бойкостью. Она — прожжённая жизнью зрелая женщина, вне всякого сомнения знающая себе цену и то, чего ей нужно. Она точно не даст себя в обиду и возьмётся до конца отстаивать свои права, пока не добьётся блистательной победы и желаемого приза. Эта особенная женщина — поистине роковая особа, разбившая в общей сложности побольше десятка сердец многих ухажёров и тайных воздыхателей. Но нужны ли были они ей, такой сильной и смелой? Ванде хотелось узнать её получше, поближе, ещё раз поговорить и поделиться с ней чем-нибудь сокровенным и наболевшем. Как если бы исповедоваться святому отцу, пряча за ширмой своё объятое страхом и смятением лицо. Слишком наивно и безрассудно настолько довериться человеку, которого видела всего лишь раз и не успела узнать толком ничего, кроме имени. А ещё безупречного вкуса стиля, яркой, неповторимой внешности, изысканного парфюма, чьи сладковатые нотки разнеслись вчера по всему магазину. Но всего этого было крайне недостаточно, чтобы позволить себе мыслить настолько неосторожно и ветрено. — Вот беда, вы уже закрылись. А я как всегда не вовремя. — Наташа, это вы… — Ванда слегка дёрнулась на месте и растерялась, как малое дитя, пойманное врасплох: женщина выглянула из-за окна собственного автомобиля, появившегося будто из неоткуда. Как он подъехал, Ванда даже не заметила: может, Наташа прибыла сюда намного раньше. — Я думала, вы больше не заглянете сюда. — А вы меня ждали? — и, о Боги, вновь эта сражающая наповал улыбка. Чёрт. — Ванда, признаюсь, я чувствую себя очень неловко при всех этих формальных обращениях. Вы не против, если мы перейдём на «ты»? — Конечно, как вам… то есть, как тебе удобно, — тут же согласилась Ванда. — А тебе? — Мне? — казалось, будто ей только что послышалась сказанное Наташей. — Мне удобно. В самый раз. — Что ж, это прекрасно, Ванда, — Наташа рукой потянулась к бардачку и вынула оттуда пачку сигарет. — Уже завтра Рождество, не верится даже. Все куда-то спешат, к кому-то торопятся. Просто я его не чувствую, давно уже не ощущаю эту праздничную атмосферу. Будто с годами всё притупляется, а ты с трудом находишь, чему порадоваться. Всё, не буду о грустном, а ты, Ванда, забудь мои слова и не бери в голову. Так ты завтра работаешь? — Да, Наташа, я работаю без выходных. А к чему вы… Почему ты спросила об этом? — Я хочу заехать сюда завтра днём, может быть, вечером, уже как получится, и купить тот кукольный дом, который ты мне посоветовала, — ответила Наташа, высвободив ладони из перчаток, чтобы удобнее было зажечь сигарету и поднести её к губам. К чувственным, полным и ярко-красным губам. Ванде оставалось лишь безмолвно любоваться ими и заодно каждым ловким движением её рук. — Его ведь ещё никто не приобрёл? — Нет, он очень дорогой и громоздкий, поэтому вряд ли его кто-то так скоро купит, — призналась Ванда и немного сощурилась, вспомнив кое-что. — Но… ты ведь говорила, что у тебя есть только племянник. И… — И с какой стати мне приспичило приобрести его? — перебила её Наташа и вновь улыбнулась. — Есть для кого. — Хорошо, — закивала Ванда, не зная, что и сказать, — это прекрасно. Я приберегу его для тебя. — Значит, договорились, — Наташа с неподражаемым изяществом держала сигарету между указательным и средним пальцами и каждый раз закусывала нижнюю губу, как только выпускала дым сквозь плотно сжатые зубы и задумывалась о чём-то. — Тебя подвезти, Ванда? На улице очень холодно, морозно, а у меня тут тепло. Есть мятные леденцы, по-моему, ещё и лимонные остались… В термосе — горячий чёрный чай, правда, у нас тобой один стакан на двоих. Просто приболеть на Рождество — такое себе развлечение. Так что присоединяйся. — Спасибо, конечно, но я живу практически рядом, — вежливо отказалась Ванда, хотя сердце так и маялось, бешено и нетерпимо; нуждалось в её компании прямо сейчас и ни на секунду позже. — Так что я сама доберусь. Но всё равно спасибо! — Честно? — удостоверилась Наташа, понимая, настолько близко подошла к цели. — Честно, — не уверенно ответила Ванда, не представляя, что задумала эта женщина. — Будь по-твоему, Ванда. Я хотела как лучше. Для тебя. Тогда ещё свидимся, моя дорогая. До скорого! — Наташа бросила окурок в ближайший сугроб, не спеша надела те самые кожаные перчатки и подмигнула Ванде напоследок, закрывая окно за собой. — Да, ещё увидимся, конечно, — произнесла Ванда в ответ, пытаясь выглядеть как можно более убедительной и невозмутимой. А после, как машина отъехала, девушка сильно погрустнела, прошептав куда-то в пустоту: — До встречи, Наташа. Лучше бы она уехала с ней, куда бы только душа пожелала, подальше из этого опротивевшего ей города, а не вновь собиралась возвратиться домой, будто побитый щенок, которого никто не ждёт.***
— Ох, Ванда, с тобой приятно иметь дело. Ты такая умница, сдержала своё обещание, — Наташа похвалила девушку, сосредоточенно выполнявшую свою работу наравне с другими продавцами. — Так ты сейчас — сразу домой? — Да, домой, — ответила Ванда, закончив наконец упаковывать товар. Всё-таки кукольный дом приобрела весьма неожиданная покупательница. — Собираешься отметить Рождество в одиночестве? Так никуда не годится, Ванда. Составь мне компанию, я тебя очень прошу. Хотя нет, не прошу, я настаиваю, — Ванда вновь застыла, будто её намертво приковали ступнями к полу. — В центре города есть известный итальянский ресторан, может быть, ты слышала о нём… Не верти головой, всё за мой счёт. Тебе понравится — там прекрасная музыка, потрясающая атмосфера и очень вкусная еда. Только не говори, что ты на диете, не расстраивай меня. Согласись, лучше встретить Рождество в приятном обществе, чем одной у себя дома или не с любимым человеком. Сказано не в бровь, а в глаз. — Хорошо, — робко ответила Ванда, улыбнувшись одними уголками губ. — Просто знай, мне очень неловко. Это такое странное ощущение… — Какое именно? — Я тебя практически не знаю, но вот отказать ни в чём не могу, — разоткровенничалась девушка, чувствуя, как жар приятно приливает к шее и щекам. — Так и я тебя не знаю, — заявила Наташа, в нетерпении предвкушая то, какими выйдут дружеские посиделки. Или, может, романтическое свидание, завуалированное под «дружескими посиделками»? — Вот поэтому у нас тобой есть ещё один прекрасный повод провести вечер вдвоём. California Dreamin' от The Mamas & the Papas гремела на полный ход, поднимала настроение и услаждала, хотя всем известная мелодия должна была наводить мягкую грусть и тоску. Просто молодые женщины научились находить даже в самом горьком и вызывавшем хандру нечто радостное и беспечальное. А вместе, сидя бок о бок и проезжая мимо празднично украшенных улиц и домов, им обеим некогда было думать о том, что произойдёт потом, когда их пути разойдутся. «I've been for a walk on a winter's day I'd be safe and warm if I was in L.A*», — вдруг неожиданно для себя пропела Ванда и ошарашено взглянула на компаньонку, не ожидав от себя такой непринуждённой естественности и раскованности в её присутствии. «California dreamin' on such a winter's day**», — смело подхватила Наташа, в такт музыке постукивая по рулю, и одобрительно кивнула Ванде, чтобы та ничего не стеснялась и подпевала вместе с ней. Так вот какой бывает на вкус свобода и пьянящее чувство, будто прямо сейчас из лопаток сквозь кожу прорвутся гигантские серебристые крылья и ты способна будешь воспарить над ночным городом, теперь уже не в полном одиночестве, а вместе с подругой, подарившей тебе эту уникальную возможность взлететь ввысь высоко-высоко. Рука об руку, наедине под бескрайним звёздным небом, где до вас обеих больше никто не будет способен дотянуться и вернуть обратно на землю, больно и вероломно схватив за крылья и спустив вниз. Отныне вы предоставлены сами себе, а повседневные заботы и мирская суета останутся теперь далеко позади. — Спрашивай, Ванда, — резко выведя из мечтаний, Наташа разбудила её, когда они уже присели напротив друг друга за столик на двоих. — Не томи себя. Я постараюсь ответить на любой твой вопрос. Честно и откровенно. Вот, смотри, держу руку на сердце. До невозможности притягательная, располагающая к себе и донельзя потрясающая, настолько, что хочется говорить ей об этом снова и снова. Целиком и полностью засыпать всеми комплиментами, что есть на свете, как ни один мужчина, даже самый сладкоречивый и бойкий на язык, не одаривал её ими прежде. Но нельзя. Нельзя так рисковать, лучше держать язык за зубами и не вести себя столь фривольно и несерьёзно. Она ведь может не так воспринять и отпрянуть, а не такого исхода хочется получить в этот прекрасно состоявшийся вечер, который больше наверняка не повторится. — Я даже не знаю. Не знаю, с чего начать, — ответила Ванда, борясь с девчачьей неуместной скованностью. — А что тебе в первую очередь хотелось бы узнать обо мне? — Намного больше, чем я успела. К примеру, твои увлечения, то, чем ты дышишь и жизни без чего себе представить не можешь. — Что ж, Ванда, — Наташа отложила меню в сторону и подозвала официанта, поманив плавным жестом руки. — К моим тридцати семи годам я достаточно многое успела повидать. Были у меня интересы и обычные, и абсурдные, лучше всё-таки, я думаю, рассказать тебе, чем я занималась. Я родилась в хорошо обеспеченной семье, получила лучшее образование и какое-то время работала не покладая рук, собирая деньги на то, чтобы однажды покинуть этот город. Может быть и страну, перебраться в Канаду. Мне тут осточертело, если быть честной с тобой. На то есть много причин. Здесь после смерти родителей меня больше ничего не держит. А лучшее, что было у меня, так это возможность увидеть наконец другие страны, стремление как можно ближе узнать другие культуры и обычаи, раз и навсегда сохранить в голове самые красивые, просто нереальные виды, самые удивительные и неповторимые пейзажи. Это нечто особенное — выйти однажды из зоны комфорта и пуститься в путь изведать новое. Сменить обстановку, кардинально. А лучше всего больше никогда не возвращаться назад, к прошлой жизни. — Здесь у тебя не осталось родных, близких друзей? — поинтересовалась Ванда. — Нет. Кроме моего племянника, Артура. Я очень его люблю, но его мать не позволяет мне часто видеться с ним. Если и вовсе не запрещает. — Так дело в твоей сестре, — догадалась девушка. — Вы с ней не общаетесь. — Всё именно так, — подтвердила Наташа. — Она предпочитает делать вид, что меня не существует. Её не устроило то, что я не такая, какой бы меня хотели видеть наши родители. По её мнению, я живу неправильной жизнью, и ей стыдно за меня. — Я понимаю. Представляю, каково тебе. — Потому что сама оказалась в такой же ситуации, Ванда? — Верно, — согласилась девушка, тяжко вздохнув. — А дети? Ты ведь состояла с кем-то в серьёзных отношениях, и возможно, задумывалась о материнстве? О создании семьи? — Да, конечно, я очень хотела стать матерью. Но я не могу иметь детей. Мне не дано, к сожалению. — Наташа… — Не смей извиняться. Ты не знала об этом, поэтому и спросила. А я давно смирилась с этим. Ванда, вся на нервах, залпом осушила бокал красного вина, чтобы перевести дух, расслабиться уже наконец и собраться мыслями, лишь бы перестать затрагивать личное и слишком сокровенное. Будто намеренно цепляться за болезненное. Но Наташа, в отличие от в край напряжённой Ванды, принялась спокойно уплетать сливочное спагетти и указала ей не сидеть, попросту распивая алкоголь на голодный желудок, а взять уже и поесть вместе с ней. — Однажды наберись смелости и дай отпор им всем, этим сукиным детям, — продолжила беседу Наташа и накрыла губы салфеткой, как только поняла, что нескромно выразилась. — Ох, прости… — Ничего, продолжай, — Ванда неловко коснулась руки Наташи и на секунду даже пожалела об этом, пока женщина не взяла её ладонь в свою. Внутри приятно потеплело, и далеко не от вина. — Ванда, покажи им, кто ты такая, и не позволяй никому подавлять в тебе себя настоящую. И уезжай отсюда, куда угодно. Просто покинь это место и заживи там, где никто тебя не знает, и делай всё, что только вздумается. Чтобы не жалеть потом, что многое упустила и не успела. — Наташа, это моя мечта — повернуть время вспять и обратно стать той, кем я была раньше, когда была совсем юной, напористой и не видящей ни в чём границ. Но я так поторопилась, так ошиблась в… Сейчас я совсем одна и даже представить не могу, что ждёт меня, когда я вернусь домой. Я так стремилась быть счастливой, заполучить всё и сразу, что не заметила, с кем связала свою жизнь. Я думала, что люблю и меня любят, а на деле оказалось, что просто любила думать. — Моя девочка, не те твои годы, чтобы так разочаровываться в людях, и самое главное — в любви. Поверь мне на слово. Именно поэтому я не могу покинуть этот город; я хочу уехать с любимым человеком. С подходящим мне человеком. Ведь, по сути, всё, в чём мы нуждаемся, — так это во взаимной любви, и пусть другие как хотят называют твою любовь — похабным влечением, дьявольщиной. Пошли их всех нахрен, Ванда. Только тебе решать, кто тебе нужен и с кем тебе необходимо провести остаток своих дней. — Наташа. — Да, дорогая. — Я очень хочу, чтобы ты встретила его, того самого, и покончила с одиночеством. В эту волшебную ночь исполняются абсолютно все желания, так что не забудь загадать своё. Самое заветное. — Её, Ванда. — Что? — Мне нужна она, а не он, — Наташа поставила в беседе жирную точку, не сразу поняв для себя ответную реакцию Ванды: девушка опустила глаза вниз, начав судорожно перебирать пальцами использованную салфетку. Будто сейчас всерьёз возьмётся за неё и смастерит самолётик, выдав при этом: «Вот, смотри, как я умею!» Либо Ванда перебрала с алкоголем, либо до неё ещё не совсем дошло сказанное, либо… Либо Ванда впредь больше не захочет видеть её. Находясь в смутных сомнениях о правильности своих действий, Наташа подвезла Ванду домой в полной тишине, не проронив больше ни слова: и так много ненужного наболтала и, возможно, напугала девушку. А Ванде не терпелось спросить что-нибудь ещё, только бы заговорить с ней и прервать эту проклятую тишину, отдалявшую их друг от друга. Её нисколько не смутило откровение женщины, ни на миллиметр не оттолкнуло, и если бы Наташа могла себе представить, как Ванда была благодарна ей за доверие и открытость. Насколько она была заинтересована ею, ещё больше прежнего, впечатлена и очарована. А признание Наташи о желании быть рядом с женщиной заставило Ванду узнать о себе самой ещё кое-что. — Мы приехали, Наташа. Можешь остановиться вот здесь. — Как ты себя чувствуешь? Всё хорошо? — осторожничая, спросила Наташа, выжидая окончательной реакции Ванды. — Прекрасно, лучше и быть не может, — засияла девушка. — Я так благодарна тебе за то, что ты была со мной весь этот вечер. — Правда? — успокоившись, ещё раз убедилась Наташа. — Правда. — Тебя нисколько не смутило, что я предпочитаю… — Поверь, нисколько, — перебила её Ванда. — Абсолютно. — Значит, ты не против увидеться со мной ещё раз? — Не против, — уверенно ответила девушка, внимательно вглядываясь в глаза Наташи, казавшимися в полумраке угольно-чёрными. — Тогда я загляну к тебе. Жди меня, — пообещала ей женщина и, взяв инициативу в свои руки, потянулась к Ванде и влажно поцеловала её в уголок губ. Наташа окончательно вскружила ей голову и оставила её напротив подъезда одурманенной и заведённой в тупик, но «протрезвела» Ванда сразу, как только появилась на пороге собственной квартиры, где ждал её изрядно напившийся муж. Крайне расстроенный, не на шутку взбешённый и не находивший себе места от злости, расположившись прямо на потрёпанном старом диване рядом с выключенным ночником и выпивкой в руках. — Где ты шлялась? Видела, который час? — ворчливо буркнул мужчина, неуклюже поднявшись на не слушавшие его ноги. — Двенадцать… — А должна была быть дома в десять, сука! — заорал он, брызнув слюной во все стороны от себя. — Не ори на меня! Я тебе больше ничего не должна, оставь меня в покое и уходи, раз я так опротивела тебе! — чуть ли не сквозь подступающие слёзы накричала Ванда, всё дальше и дальше отодвигаясь назад к стенке. — Где ты была, Ванда, — ещё раз переспросил Фред, пытаясь взять себя в руки, но безуспешно. — Не твоё собачье дело… — Где ты, сука, была?! — У меня появились срочные дела, Фред. — Какие, мать твою, в праздник, срочные дела? Отвечай! Погоди-ка… Подойди поближе. Ты пила, Ванда? — Я… я была с подругой, — в испуге задрожала Ванда, наизусть зная, чем всё это закончится. Но не отступала. Она никогда не позволяла себе отступать и действовала до конца. — И, чёрт тебя побери, я не маленькая девочка, чтобы отчитываться перед тобой! Окончательно выйдя из себя, Фред размахнулся и как всегда не рассчитал силы, ударив Ванду прямо по губам и вновь разбив их в кровь. Девушка не удержалась на ногах и приземлилась к ножке дивана, чуть не стукнувшись виском о край журнального столика, не в первый раз ощутив уже знакомый ей металлический привкус крови во рту. Слава всем внеземным силам, что зубы остались на месте, глаз не выбит, а голова цела, а значит, не доведётся с утра пораньше бежать к врачу накладывать швы. И не придётся выдумывать бредовые истории о том, как неудачно она упала, и прочую чепуху, которой, по правде говоря, никто уже не верил. — Счастливого Рождества, сука, — выплюнул Фред и оставил Ванду сидящей на полу и вытиравшей разбитый рот тыльной стороной ладони. Будь ей сейчас восемнадцать, она бы точно разревелась, устроила бы истерику, подняла бы на уши всех соседей, что тут же взялись бы звонить в полицию. Может быть, даже инсценировала попытку самоубийства. Или, скорее, убежала бы из дома, заставив миссис Хадсон обзвонить все полицейские участки, больницы и морги. Но сейчас, в двадцать три, ей хотелось закричать так, чтобы стены и крышу над головой разнесло в щепки, стёкла в окне потрескались и лопнули, а земля под ногами не переставала вибрировать, пока вся ярость и жгучая ненависть не высвободится наружу. Не проронив ни слезинки, Ванда гордо встала на ноги и, как по сценарию, направилась прямиком в ванную, чтобы вновь взглянуть на своё отражение в зеркале и ужаснуться. — И тебя с Рождеством, Фред. Спасибо за подарок, — полушёпотом произнесла она, сплюнув собравшуюся во рту кровь в раковину. А ведь день так хорошо начинался.***
— О, вы как раз вовремя, проходите, — молодых женщин встретил плотный коренастый мужчина средних лет, улыбчивый и простодушный на вид, располагающий к себе человек в свободной домашней одежде и длинном фартуке поверх неё. В спешке избавившись от него и бросив на спинку стула, Сэмюэль — муж Елены — предстал перед Наташей в объёмных спортивных штанах и классическом красно-зелёном свитере с оленями. — Жуткий свитер, Сэмюэль, — Наташа обняла его одной рукой, а другой взялась расстёгивать собственное пальто. — И я рад увидеться с тобой, Нат. Мисс, — мужчина протянул Ванде мясистую ладонь и крепко пожал её руку, — приятно познакомиться с вами. — Её зовут Ванда. Она моя близкая подруга. — Рада встрече с вами, Сэмюэль. Наташа много хорошего рассказывала о вас. — Но больше, конечно, о племяннике. Верно? — Верно, — искренне улыбнулась Ванда в ответ. От Сэмюэля вкусно пахло бисквитным тортом вперемешку с ванильными пирожными: очевидно, он основательно приготовился перед тем, как принять гостей, и накрыл сладкий стол. — Но и вы занимаете особое место в её сердце. — Как и она в моём, — всего лишь на мгновение в уставших глазах мужчины проскользнуло нечто печальное и пасмурное. Ванда уловила мельком пробежавшие меланхолические нотки: подобные изменения в лице и настроении никогда не оставались ею не замеченными. — Ну, давайте, не топчитесь в прихожей, пройдёмте уже в зал. Я же не зря столько старался и наготовил к вашему приходу. — Вот ты какой у нас хозяйственный, оказывается, — подшутила Наташа, ногой отодвинув сапоги в сторону и заодно поправив на себе слегка помявшееся платье. — А то, — в ответ усмехнулся Сэмюэль, приглашая за собой в светлую гостиную. — Тётя Нат! — неожиданно из смежной комнаты выбежал крупный мальчишка лет семи, практически влетел в распростёртые объятия Наташи, обвил руками её шею и повис, ни в какую не отпуская. — Задумал задушить меня, Артур? — Наташа присела на одно колено, прижимая зеленоглазого мальчика к себе. — Мы так не договаривались. — Он так похож на тебя, Наташа, — произнесла Ванда, пригладив на макушке взлохмаченные волосы мальчика. — У него твои глаза, точь-в-точь. — Правда? Слышал, Артур, мы с тобой похожи. — Я скучал по тебе, тётя Нат, — не обращая ни на кого внимания, с грустью промолвил мальчик, зацеловав Наташу в обе щеки. — А я по тебе больше, мой мальчик. Смотри, что у меня для тебя есть, — Наташа взяла в руки отложенный ею на тумбочку завёрнутый в праздничную упаковку подарок и преподнесла его племяннику. — Вряд ли Санта порадовал тебя подобным. Ванда переглянулась с Сэмюэлем, радостно наблюдавшим за ними, хотя невооружённым глазом было заметно, насколько мужчина был чем-то обеспокоен и изрядно напряжён. Он немедля позвал женщин за стол, будто боялся чего-то не успеть, а времени у него осталось совсем мало. Не к добру. Стол действительно был богат вкусностями и ароматными чаями разных сортов: Наташа подмигнула Ванде, чтобы та оценила домовитость Сэмюэля и его услужливость во всём. Сэмюэль усадил женщин, принялся ухаживать за ними, а сыну повелел сидеть тихо, смирно и не баловаться. И не тянуться руками в тарелки, будто у него отберут возможность насладиться приготовленными отцом изысками: успеет ещё получить свою порцию печенья. Вслед за Наташей Ванда пригубила чашку клубничного чая и закрыла глаза от удовольствия, не забыв похвалить хозяина, так и не присевшего за стол: он часто уходил на кухню, возвращался обратно, всё время находя причину, чтобы отлучиться и принести с собой что-нибудь. И шутил. Шутил забавно, остроумно и колко. Ванда и вправду забыла, когда в последний раз она так смеялась в кругу людей, которые настолько бы грели её сердце и душу. Особенно эта восхитительная женщина подле неё, от которой девушка не сводила глаз. Неожиданный громкий хлопок двери в прихожей привёл Сэмюэля в растерянный и озадаченный вид, а Наташа только улыбнулась вполсилы, притом, улыбка эта не предвещала ничего хорошего. В зал в то же мгновение вошла низкорослая, худенькая особа с русыми, собранными в хвост волосами и ярко накрашенными глазами, цвет которых не сразу можно было определить. То ли светло-карие, почти чайные, то ли ореховые, смотря как падал свет. Ванда назвала бы эту женщину миловидной и притягивающей к себе из-за выразительной мимики и манер, из-за исходившей изнутри самоуверенности и прыткости, точь-в-точь как у Наташи. Если бы только она не открыла рот и не испортила впечатление. — Явилась всё-таки. Так и знала, то-то Сэмюэль бегал по магазинам и к чему-то готовился. За моей спиной! А сама-то не одна пришла, а с ней. Очередная подружка? — Елена акцентировала внимание на слове «очередная» и прошлась оценивающим взглядом по Ванде, чтобы как можно сильнее задеть её и дать понять, что у Наташи она не первое и не последнее увлечение. Будто таких до неё тут, в квартире, околачивалось столько, что и по пальцам не пересчитать. — Не цепляйся к ней, она тут ни при чём, — Наташа спокойно отреагировала на её ничем не оправданную грубость: сразу было видно — не впервой ей сталкиваться с таким вот «тёплым гостеприимством» сестры. — А пришла я, чтобы увидеть племянника, сестрёнка. — Ну что, увидела? Можешь теперь идти! — сквозь зубы процедила Елена и указала пальцем в сторону входной двери, не обращая внимания ни на мужа, опустившего и обречённо спрятавшего лицо в собственных ладонях, ни на сына, вот-вот готового заплакать навзрыд. — Боже, Елена! Перестань сейчас же, — наконец повысил голос Сэмюэль, теперь уже сжимая огромные ладони в не менее крупные кулаки. — Не беспокойся, Лена. Я уже собираюсь уйти, раз я снова так сильно расстроила тебя своим присутствием, — Наташа встала из-за стола и легонько погладила плечо Ванды. — Пойдём, моя дорогая. — Вот именно — снова, — тем временем Елена продолжала рвать и метать. — Снова расстроила своим присутствием, — в издевочной манере повторила за ней сестра. — Как ты не поймёшь, что, пока ты не изменишься, двери в мой дом для тебя закрыты? — Мама, прошу, не надо! — безысходно заплакал мальчик, тут же выбежавший из-за стола к Наташе. Елена добилась своего, доведя хоть кого-нибудь в гостиной до слёз. — Пожалуйста, не уходи! — Всё хорошо, мой маленький. Просто тётя Нат слишком многое себе позволила, — Наташа наклонилась и поцеловала племянника на прощание и только после направилась под руку с Вандой в прихожую. — Мне очень жаль, Наташа, что всё так вышло, — Сэмюэль оставил взбешённую супругу с сыном наедине, а сам взял на себя ответственность проводить молодых женщин. — Я вообще ждал её вечером, а не сейчас… Догадалась всё-таки. Поверь мне, Нат, я так часто пытался заговорить с ней о тебе, примирить. Но всё без толку. — Ты хороший человек, Сэмюэль. Но о примирении и речи быть не может. Я никогда не изменюсь. С этими словами на губах Наташа с Вандой покинули квартиру так же скоро, как и появились в ней. Подобной сцене ни одна из них не была сильно удивлена или шокирована. Напротив, такая картина вновь напомнила им обеим, насколько люди порой забывают, что они люди и ведут себя как не пойми кто. Низко, жестоко и жалко. — Я не хотела, чтобы ты всё это увидела, но вот, как всегда, даже это элементарное знакомство с моей семьёй вышло не так, как я планировала, — остановив машину у причала, Наташа вышла из неё, чтобы закурить и развеяться. Ванда осталась внутри, открыв окошко, и то не до конца: женщина не позволила ей стоять на холоде и высовываться наружу без шапки и шарфа. Но разрешила самой себе. — Елена — просто невыносимая. Не понимаю, как Сэмюэль ещё терпит её. — Наверное, потому что он её любит? По-настоящему. И не за что-то, а вопреки. — Вот именно любит. Влюбился, дурак, в стерву, и влип. Вот поэтому я и не могу его осудить. Как там говорят — любовь зла? Полюбишь и… сестру мою. — Наташа, — спустя несколько минут, которые Наташа стояла на воздухе, облокотившись спиной о дверь машины, Ванда заговорила с ней, — ты никогда не задумывалась, что будто всё вокруг складывается, чтобы в итоге ты задалась вопросом: а есть ли мне место в этом мире? — Боже, Ванда, откуда такой пессимизм? — Наташа обернулась к Ванде лицом и только потом, посмотрев в её глаза, серьёзно ответила: — А кто из нас хоть раз в жизни не задавался этим вопросом? Поехали, Ванда, здесь нам больше нечего делать.***
— Так куда на этот раз? — Ко мне, Ванда. Я живу за городом, поэтому дорога будет длинной и долгой. Вот, — не отрывая ладоней от руля, Наташа всё же показала большим пальцем на заднее сиденье, — возьми плед и укройся. Ещё не хватало, чтобы ты подхватила простуду. Предчувствие Ванду прежде никогда не подводило, и, как ей сейчас казалось, в этот уикенд всё разрешится и подойдёт к своему логическому концу. Наташа больше не станет тянуть с томившей, выводившей из себя неизвестностью и, как подобает твёрдой, категоричной женщине, расставит все точки над «i». Каким бы для них обеих ни стал этот финальный аккорд в настолько неоднозначной связи, завязавшейся между ними за такой короткий срок. День за днём втихомолку ходить вокруг да около надоест даже самому выдержанному, терпеливому человеку. А каждый вечер, провожая Ванду до дома и видя своими глазами, как она в одиночестве беспокойно топчется у обшарпанного подъезда, было тяжко и невыносимо. Как снова и снова возвращается к мужу, самозабвенно пускаясь в пучину нездоровых отношений; отчаянно бултыхается и теряет надежду стать однажды освобождённой, будто пойманная в сеть морская сирена, прежде не попадавшая в западню. Да сколько можно было подвергать саму же себя насилию, смиренно ложиться в одну постель с человеком, который относился к ней хуже, чем какой-то там малолетний мерзавец к уличной дворняжке? Как будто этой своей никому не сдавшейся самоотверженностью Ванда упорно старалась доказать им всем, что исправить хоть что-нибудь было всё ещё в её силах. Мимо глаз не ускользало ничего, что Ванда так отважно пыталась скрыть за скромной полуулыбкой, настолько вымученной и фальшивой, что Наташе ничего не оставалось, как подавлять своё поминутно разрастающееся недовольство, усмирять свой неистовый пыл и расправляться с нередкими вспышками гнева, судорожно поднося ещё одну тонкую сигарету к похолодевшим на морозе, потрескавшимся губам. Действующую на заведённую женщину будто сильное успокоительное. Или почти как болеутоляющее, медленно отравлявшее её незащищённые лёгкие. Довольно, Ванда! Так нельзя! — Закрой глаза. Я помогу тебе подняться наверх. Там тебя ждёт сюрприз, дорогая, — Наташа приблизилась сзади и нежно приобняла Ванду за талию, пока та, словно заворожённая, заинтересовано осматривалась по сторонам и не находила подходящих слов, чтобы высказать своё впечатление о поражавшем своей громоздкостью и удобствами двухэтажном доме. Принадлежавший красивой, одинокой женщине, имевшей при себе всё, о чём только можно было мечтать, но до сих пор нуждавшейся во взаимной любви и понимании, которых не получила вдоволь. Наташа помогала Ванде подняться по крутым ступенькам, медленно и осторожно, прикрывая одной ладонью глаза девушки, другой же бережно держа её за руку. — Мне почему-то страшно, — промолвила девушка, твёрдо ставя перед собой ноги. — Поверь, мне тоже. Миновав последние ступени, Наташа подошла к одной из запертых на ключ дверей, ловко отворила её и приблизила Ванду к себе ещё ближе. — А теперь смотри, Ванда. В просторной уютной спальне, напоминавшей сказочные королевские хоромы, девушку ждал тот самый дорогой кукольный дом, который однажды Наташа всё-таки решилась приобрести для некоего хорошего друга. И этим неизвестным хорошим другом оказался… — Не может быть, Наташа. Ты… ты просто невероятная! — Ванда обеими ладонями прикрыла распахнутый от удивления рот, сразу подойдя к подарку и рассматривая его, словно видела в первый раз. На прилавке он не производил такой максимальной импрессии, не вызывал дикого безмерного восторга и восхищения, от которого прямо-таки захватывало дух. — Да, я такая. Ну, а что ты скажешь о нём? — Я даже не знаю… Кажется, только что сбылась моя давняя детская мечта, — осипшим голосом произнесла Ванда, сдерживая подступающие слёзы радости. — Когда я была ещё совсем маленькой, я часто приглядывалась к кукольным домикам, но никогда не позволяла себе всерьёз задуматься об одном из них. А уж тем более попросить у тёти Хадсон купить мне на день рождения. А сейчас… — Наташа довольно улыбнулась и подошла к Ванде, уменьшив расстояние между ними. — Я тут именно для того, чтобы исполнить все твои мечты. При одном только условии, Ванда. Как бы страшно тебе ни было, пора уже начать собственную жизнь с чистого листа и завязывать с прошлым. Пока не поздно. Слышишь меня? — Боже… — Ванда тут же отстранилась от женщины и покачала головой. — Я же говорила тебе, что не так-то легко взять и завязать. И с чего же мне начать тогда? Куда мне идти? — Ты знаешь. Бросай этого ублюдка, Ванда, и ни слова больше, — Наташа взялась упорно настаивать на своём, чтобы в конце концов вразумить девушку. — Собирай вещи и переезжай ко мне, в мой дом. Тебе есть куда идти, если ты задумывалась об обратном. А кукольный — это всего лишь маленькая прелюдия, начало нашей с тобой совместной истории. Мой настоящий подарок тебе — это моя протянутая рука в лучшую жизнь, которой раньше ты себе и представить и не могла. Я помогу тебе, в чём только потребуется, буду с тобой и поддержу. Ванда, я клянусь, тебя я никогда не предам и не заставлю усомниться во мне. Я буду заботиться и любить тебя так, как ни один мужчина не способен на это. Да, именно, ты не ослышалась — любить. Даю тебе своё слово, да, чёрт возьми, как мне тебя ещё убедить в том, что ты достойна всего лучшего в жизни, а не того, что тебе навязали?! Боже, прошу, не повторяй моих ошибок и прими правильное решение. — Так ты любишь меня? — во рту мгновенно пересохло, а ощущение внутри было немыслимым и пугающим: казалось, будто сейчас остановится сердце, а воздух по какой-то необъяснимой причине перестанет поступать в лёгкие. — И чтобы осознать это, тебе потребовалось так мало времени? Это невозможно. Невозможно, потому что Ванда не рассчитывала на взаимность. — Со мной возможно всё, Ванда, — убеждала Наташа, приближаясь к ней, ошеломлённой и не верящей своим ушам. Ничего, поверит, ещё не вечер. — Да, влюбиться можно и с первого взгляда, а после взять и перегореть. Или разочароваться. Но в этот раз я не перегорела и нисколько не разочаровалась. Ты мне нужна, Ванда, как и я тебе. Не смей отрицать очевидного! Или ты боишься осуждения? Боишься так, что способна забить на себя и на своё истинное счастье? Стоит ли оно того? — Оно того не стоит… — повторила Ванда. — Так прекращай идти наперекор себе и выкинь из головы всех тех, кто от тебя отвернётся, и заживи со мной. Полноценной жизнью. Пока что здесь. Это лучшее место, которое я могу тебе предоставить на первое время, где ты больше никогда не почувствуешь себя ненужной и нелюбимой. Потому что я буду рядом с тобой. А позже мы вдвоём уедем в Торонто и больше сюда никогда не вернёмся. Обещаю. — Я не верю ни во что из того, что слышу сейчас, — нервно засмеялась Ванда. — Это всё такое нереальное, такое… Мне так страшно, что всё это может оказаться ложью или, скорее, ничтожным сном. А я вот-вот скоро проснусь и… И всё рухнет. — Ванда, моя дорогая, что мне тогда ещё нужно тебе сказать? Во что ты поверишь сразу и беспрекословно? — Скажи, что любишь меня, Наташа. Прямо сейчас. Скажи, и большего мне от тебя и не нужно. — Я люблю тебя. Я люблю тебя, Ванда… — Наташа приобняла её за хрупкие плечи и заглянула прямо в доверчивые глаза. — Люблю. Ты всё ещё не веришь мне, глупышка? — Верю, теперь я верю тебе, Наташа, — Ванда перешла на рваный полушёпот, притянула женщину к себе ещё ближе и прильнула к желанным губам так жадно и требовательно, что всё тело мгновенно обволокло приятным теплом, постепенно начавшим переходить в нестерпимый, обжигающий до кончиков пальцев жар. И пошло всё к черту! Больше не важно то, что может произойти после, когда Ванда перейдёт для себя грани дозволенного и откроет новый мир, куда более притягательный и соблазняющий, до одури искушающий и заманчивый. Как многое приходилось всё это время подавлять в себе и ущемляться, чтобы жить до боли скучной и однообразной жизнью, но такой правильной и позволительной в понимании других, чужих людей, упуская возможность в ярких красках прочувствовать хоть на мгновение самое райское и блаженное ощущение — ощущение мимолётного, но столь сладостного и безмерного счастья. Наконец узнать, каково это — быть по-настоящему любимой, подарив всю себя без остатка человеку, готовому для тебя хоть сейчас достать звезду с неба. Да что там, звезду — тысячу, десятки тысяч сияющих звёзд, чтобы только остаться рядом и пообещать никуда больше не уходить. — Ты потрясающая, Ванда… Услышав эти слова, Ванда тяжело вдохнула воздуха: казалось, его катастрофически не хватает в просторной спальне, а с каждой секундой здесь становилось всё душнее и душнее. Уже слегка помявшаяся под ней постель будто вот-вот полыхнёт быстро распространяющимся огнём, а молодые женщины без страха управятся и с ним, возьмут на себя право властвовать над пламенем и, подчинив себе, сделают его ещё более безудержным и разрастающимся, пока беспощадные языки его и вовсе не поглотят собою всю комнату. Наташа наскоро избавила Ванду от мешавших им обеим вещей и оставила её под собой полностью обнажённой и беззащитной. И пламя воспылало. — Нет, Наташа, не начинай. Позволь мне раздеть тебя. Пожалуйста. Ванда приподнялась и присела на краю постели, дотронувшись до крепких напряжённых бёдер, всё ещё скрытых под брюками. Её ладони дрожали, неспешно расстёгивали белоснежную блузку, а пальцы нервно путались между собой и сбивали её с пути, несмело касаясь бархатной на ощупь, горячей кожи. Тело Наташи было восхитительным, неописуемо прекрасным и соблазнительным до умопомрачения: её по-девичьи хрупкие, резко очерченные ключицы, её роскошные, совершенные груди, её подтянутый плоский живот с едва заметным побледневшим шрамом в самом низу… Наташа многое не рассказывала о неудачных попытках забеременеть и о том, как однажды была близка к воплощению своей давней мечты в реальность, как потеряла ребёнка и горевала годами, рассматривая у себя розоватый рубец как напоминание об умершем младенце. Ванда обняла женщину так несдержанно и пылко, словно пыталась исцелить её израненную душу и избавить собою от нескончаемых страданий и боли об утрате. — Теперь всё будет хорошо, я залечу все твои раны, Наташа. Женщина часто и неровно задышала, как только почувствовала у себя на шее влажные губы, медленно начавшие спускаться вниз, пока пальцы Ванды наскоро расправлялись с пуговицами на брюках, спустив наконец оставшуюся одежду вниз. Она несдержанно зацеловывала Наташу, подававшуюся на встречу её жадным и таким требовательным губам, смело ласкала её груди и проходила кончиком языка по ним, ловя в знак поощрения тихие стоны и трепетные поглаживания по узкой спине. Наташа была совершенна и вовсе нереальна, доводила до исступления одними своими красноречивыми взглядами и шумными вздохами, и это было только начало. Мысль о том, на что способна эта женщина в постели, возбуждала сразу и ни на минуту позже, разрисовывая в разгорячённом воображении самые жаркие, впечатляющие сцены во всех мельчайших подробностях. Когда Ванда вновь добралась до самых желанных на всем белом свете чувственных, припухлых от поцелуев губ, Наташа в ответ слегка прикусила её нижнюю и повалила девушку спиной на смятую постель, взяв теперь инициативу в свои руки. Расставив ноги девушки в разные стороны, Наташа удобно устроилась между ними и поглядела снизу-вверх, с нарочитым любопытством посматривая, как Ванда терзается в сладостных муках, её же ладонью проводя по своему нагому, гладкому телу. Наташа смочила пальцы слюной и дотронулась до самого нежного и чувствительного места. Очень деликатно, мягко, слегка щекоча и подразнивая, и только спустя мгновения она часто задвигала пальцами, заодно прильнув губами ко внутренней части бёдер, и остановилась там, где интенсивно ласкала Ванду. Наташа полностью подчинила её себе, зацеловывая и поигрывая с ней собственным же языком, изредка посматривала снизу-вверх и не отпускала Ванду от себя, не позволяя ей лишний раз двинуться. Только лишь сжимать ладонями простынь, выгибаться и постанывать. Прерывисто, громко и сладко. Их никто не услышит, поэтому позволить себе сейчас можно было многое. Наташа сжала её упругую обласканную грудь, почувствовав, как рука Ванды в ответ обхватила её ладонь. — Я почти… О боже… — Не так быстро, моя девочка. Наташа тут же отстранилась от Ванды и оборвала скорое приближение оргазма, присев сверху девушки, вот-вот готовой достичь фееричной кульминации. Она ритмично задвигала бёдрами, плавно и размеренно, ласкалась о её взбудораженную промежность своей, слишком правильно и одурманивающе, почти став единым целым с Вандой. Направляла её и уносила с собой высоко-высоко, на ночное звёздное небо, где когда-то они летали уже вместе и напевали старые песни. Наедине. А теперь, медленно и не торопясь, она нежно убивала Ванду томительными, сладкими мучениями, вырывая каждый стон. Властно, настойчиво и непоколебимо держала всё под своим контролем, позволяя ей только лишь видеть, кто всецело подчинил её себе и доводит сейчас до немыслимого наслаждения. Пусть она запомнит их первый раз вот таким: чувственным, страстным и жарким. Незабываемым. Ванда до боли закусила собственные губы, чувствуя, как приближается к заветной истоме. — Кричи, Ванда. Для меня, громко, — Наташа ускорилась в темпе и вскоре заполучила желаемое, усиленно прижавшись своими бёдрами к её. Ванда задрожала под ней, застонала и бурно кончила вместе с Наташей, протяжно произнеся её имя напоследок. Пламя достигло своего фееричного пика, а молодые женщины ещё долго не могли прийти в себя, жадно ловя губами воздух. — Чтобы с нами было, если бы мы встретились раньше? — чуть позже Ванда приобняла Наташу, устроившуюся на её груди, и зарылась носом в её огненно-рыжие, слегка вьющиеся волосы. — До твоего замужества? — уточнила Наташа. — Да. — Ничего особенного, — ответила она, накрепко переплетя их с Вандой пальцы вместе. — Ты бы не поддалась искушению и отправила бы меня на все четыре. — Не говори так, — Ванда приманила Наташу к себе и принялась целовать её влажную шею. — Я бы никогда так не поступила с тобой. — Ты сейчас так думаешь, Ванда, находясь в моих объятиях. Тебе, как и мне, стоило однажды сильно обжечься, чтобы после понять, кто ты на самом деле и что тебе действительно нужно от жизни. А тогда, в свои восемнадцать, ты бы подавила любые чувства, возникшие ко мне. Если бы они вообще возникли. — Значит, ты сразу поняла, что ты мне небезразлична? С нашей первой встречи? — Не знаю даже. Честно, я даже сомневалась, поначалу. Но рискнула. И сейчас я, как видишь, попиваю невидимое для простых смертных шампанское, — Наташа артистично покрутила рукой в воздухе и засмеялась вместе с Вандой. — Я так счастлива, что теперь ты со мной, Ванда. — Наташа. — Да, моя девочка. — Я хочу переночевать с тобой. Заснуть с тобой. И встретить рассвет. Вместе с тобой. Больше не хочу возвращаться к себе. — А ты думала, я отпущу тебя после произошедшего между нами таинства? — Наташа крепче прижала девушку к себе и прошептала ей прямо в полураскрытые губы. — Ты не его собственность, Ванда, и никому ничего не должна. Ты принадлежишь только себе. — Отныне только тебе, — произнесла Ванда, мягко поцеловав Наташу. — Нет, — возразила женщина. — Мы не вещи, чтобы кому-то принадлежать, Ванда. — Но я так хочу принадлежать тебе, быть только твоей, — настаивала девушка на своём. — Что в этом плохого, Наташа, скажи? — Ванда… Ох, Ванда. В этом нет ничего плохого, если ты так желаешь этого. Пусть будет как ты хочешь, моя дорогая. Лишь бы тебе было хорошо со мной. А о большем я и просить не смею.***
Фреда, к счастью, не было дома, хотя к этому времени он обычно возвращался с работы и, не снимая запачканной в грязи обуви и провонявшей потом одежды, неповоротливо усаживался на кухне, принимаясь распивать очередную бутылку спиртного. Он, как обычно, готовился устроить ещё один пьяный дебош, разрабатывая в нетрезвом уме чёткий план действий: к чему прикопаться, если не будет ни одной причины для развязывания скандала, а если и найдётся — как наказать мерзавку, чтобы та на всю оставшуюся жизнь запомнила, кто в доме хозяин. Вместо того, чтобы просто взять и отпустить её, дать им обоим свободу и предоставить возможность жить уже отдельно, не причиняя никому вред. Но нет, принцип «Если она не со мной, то больше ни с кем» действовал на Фреда куда более эффективнее, чем взять и намериться на адекватное разрешение конфликта. А ведь первые годы совместной жизни были такими безоблачными и славными. Что же тогда пошло не так? В чём Ванда ему не угодила и что побудило его приложиться к бутылке? Откуда такая нездоровая тяга к каждодневным попойкам и жгучая ненависть к супруге, словно это она привела его к такому неправильному образу жизни? Поначалу Ванда хватала первое попавшееся в руки, оставляла шкафчики распахнутыми и бегала от одного из них до другого, и только после принялась торопливо выискивать нужное ей. Свершилось! Больше ничего не сдавливало её грудь, с кистей рук наконец спали стальные оковы, а перед глазами теперь виднелся утончённый образ её спасительницы, непревзойдённой супергероини, вдохнувшей в неё жизнь и повлёкшей за собой в неземной, такой дивный и чарующий мир. Отныне, когда Ванда больше не одна, ей не страшны все эти бестолковые неодобрения и укоры; не пугают первые шаги в новую, счастливую жизнь и обратное возвращение из потайных глубин себя настоящей, полной духовной силы, неистощимой энергии на свершение невероятных поступков. На осуществление всех своих давних мечтаний. О которых ей надолго пришлось позабыть, находясь под давлением Фреда. — Куда это ты намылилась, Ванда? — муж застукал её с переполненным вещами чемоданом под рукой, весьма не вовремя заявившись домой. Беззвучно и незаметно, будто подкрался исподтишка и выпрыгнул из засады. — Сбежать намерилась? — Всему же есть предел, Фред, а я сыта по горло! С меня хватит, больше ты не удержишь меня. Я ухожу, — Ванда еле потащила за собой громоздкий чемодан, решившись пройти мимо Фреда, будто его и вовсе не было в комнате. Больше не существовало. — Ого, у кое-кого зубки прорезались? И к кому же это ты бежишь, а? Отвечай, к кому?! — Фред тут же набросился на неё с обвинениями, перекрыл собой дорогу к входной двери и резко схватил девушку за предплечье, грубо остановив на полпути. — Не тронь, отпусти! Хватит, мне больно! — Как зовут этого сукина сына, говори, Ванда! Давай, открой рот и ответь, мразь! — взведённый не на шутку мужчина размахнулся со всей силы и попытался вновь ударить Ванду, вовсю сопротивлявшуюся и отталкивавшую его от себя. Покалечить и оставить на коже следы от долго незаживающих синяков, чтобы помнила, что так легко с рук её несносное, своенравное поведение не сойдёт. За всё нужно платить по счетам и получать в ответ по заслугам. Но не тут-то было. — Только попробуй, и я тут же выстрелю. Убрался от неё подальше. Немедленно! — Так, а ты кто ещё такая? — Фред на минуту отвлёкся и принялся оценивающе рассматривать рыжеволосую женщину, смело державшую в руках пистолет. Чьё дуло было направленно прямо мужчине в лоб. — Стоп… Вот как, Ванда? Я настолько плох, что ты завела не любовника, а любовницу? Твою же мать! Так ты ещё и чокнутая к тому же? — Да, ты прав, ты очень плох. Во всём. А в отношениях с женщинами ты полный профан. Выметайся отсюда, пока мы обе не покинем эту квартиру. Или ты настолько глуп, что возьмёшься тягаться с той, в чьей руке заряженный вальтер? — Наташа и на этот раз превзошла саму себя, очаровала Ванду ещё сильнее прежнего, но больше напугала и заставила заволноваться. Кто знает, на что ещё она способна и как много нового предстоит о ней узнать? Фред пару раз грязно чертыхнулся и плюнул на пол, вышел вон недовольным и униженным, демонстративно захлопнул за собой дверью, оставив молодых женщин наедине. — Ты в порядке? Он не обидел тебя? — Наташа губами коснулась лба Ванды и нежно приобняла занервничавшую девушку, будто дотронулась до хрупкого цветка, который чуть не затоптали и не вырвали с корнем. — Слава Богу, что этот болван не научился закрывать за собой. Как тогда бы я добралась до тебя? Теперь он тебе больше не навредит. — А это? — Ванда бросила презрительный взгляд на пистолет и недоумевающе переспросила: — Это. Откуда он у тебя? — Ванда, мне так многое предстоит тебе ещё рассказать… А вот это досталось от моего одного давнего друга. Долгая история, просто наберись терпения. Пойдём. На безлюдной улице, когда женщины подошли к машине, Фред вновь напомнил им о себе и выкрикнул вслед, стоя поблизости закрытого магазина: «Чертовки! Вы правда думаете, что сбежите и уедете, куда только захотите?! Тупые существа! Ванда! Я к тебе обращаюсь, не делай вид, что не слышишь! Ты — моя собственность, и только моя. А если ты перестаёшь быть моей, ты никому и никогда больше не достанешься! Слышала меня, Ванда! Сука неблагодарная!» — Пошёл нахрен! — в ответ проорала ему Наташа и спокойно усадила Ванду впереди, перед этим забрав у неё из рук грузный чемодан, чтобы положить его в багажник. — Аривидерчи, неудачник! Всё кончено. Пристегнувшись ремнём безопасности и продолжая слышать доносящиеся до ушей проклятия мужа, Ванда облегчённо выдохнула, как только машина тронулась с места. Всё ещё не верилось во спасение, в своё счастье и в начало новой главы; что напротив неё, совсем рядом, она — Наташа — победно улыбающаяся и прямо сейчас по-особенному сияющая, такая яркая и солнечная, согревающая своим теплом и безмятежностью в холодные, безжалостно морозные дни. И с ней теперь ничего не страшно. Пять лет, потребовалось пять долгих лет прожить не с тем человеком, чтобы после найти истинную любовь всей своей жизни, перед этим достаточно намучившись и пройдя через все муки ада. Наташа однозначно была права: нужно было обжечься, пройтись голыми ступнями по раскалённому стеклу и обзавестись многочисленными шрамами, ведь в жизни ничего не даётся легко и сразу, по первому же хотению. И тот кукольный дом был тому ярким примером. Не самым удачным, конечно, но какой есть. Всему своё время. Пару раз, на мгновение Ванде казалось, будто Наташа чем-то изрядно обеспокоена, пытается скрыть свою чрезмерную взволнованность разговорами ни о чём и отвлечься чем-нибудь ещё, лишь бы не напугать её. Она кое-как всё-таки попала на мост, на котором, как позже выяснится, проводились строительные работы, но табличку с предупреждением о запрещении въезда на дорогу повесить забыли. Наташа чувствовала, как больше не в состоянии справляться с машиной, как начинают сдавать тормоза, и их заносит то в одну сторону, то в обратную, мотает то влево, то вправо. Ванда в ужасе вскрикнула. — Тише… Ванда. Смотри на меня, только на меня, слышишь? Неисправный автомобиль повис над рекой капотом вниз, придерживаясь задними колёсами за сломанную преграду на мосту. — Боже… Наташа. Нужно что-то делать, нужно позвать на помощь! «Чертовки! Вы правда думаете, что сбежите и уедете, куда только захотите?» — Тише, всё хорошо, я с тобой… Дьявол! Всё не так должно было закончиться! — раздосадовано прокричала Наташа, ясным умом понимая, что на помощь никто не придёт. Слишком поздно, строителей рядом нет. Других, проезжающих мимо автомобилей — тоже. — Так вот он, какой наш конец, — глухо произнесла Ванда, взглянув наверх, на чистое звёздное небо. Как же красиво там, наверху… Не верится, что всё это больше не повторится с ней. Невозможно, просто невозможно… — Наташа, не бойся, мы ведь вместе, как того и хотели. Неважно, здесь или там. Теперь мы наконец покинем этот город навсегда. — Тебе не страшно, Ванда? Господи, прошу, только не плачь… — Нисколько, — соврала Ванда, сдерживая подступающие рыдания, непроходимым комом застревавшие в горле и не позволявшие вздохнуть полной грудью. Слыша, как пульс громко бьётся в висках и заглушает всё вокруг. — Ведь ты рядом со мной. А остальное неважно. — Я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю! Прости меня, пожалуйста, моя дорогая. Моя девочка. — И я люблю тебя, люблю намного больше, чем ты можешь себе представить. Не за что просить прощения, — сквозь горькие слёзы проговорила Ванда, ощущая, как голос садится и сходит на нет. — Мне жаль, что так мало времени нам было отведено, Ванда, — Наташа нежно коснулась её каштановых, мягких волос. В последний раз. — Это было лучшее время. Самое-самое. А нас теперь никто не разлучит. Ты же мне веришь? — Верю, Наташа. Я тебе верю. Наташа потянулась за прощальным поцелуем, смахнула со своих щёк горячие слёзы, проделав то же самое со слезами Ванды, и вышедшая из строя машина, не выдержав нагрузки и давления, сорвалась вниз и вскоре исчезла из виду, медленно погружаясь на дно ледяной реки. Несправедливо, да. Но кто знает, что нас ждёт через минуту, две, через час? Через день? Никто. Всего через неделю заголовки газет запестрят новостями о найденной затонувшей машине, о двух погибших молодых женщинах, оказавшихся на мосту из-за халатности строителей. Где-то через месяц, не вынеся угрызения совести, Фред признается, что это он причастен к их смерти, спрячет записку у себя в кармане и покончит с собой, выстрелив себе в рот из охотничьего ружья, ни разу не использованного по назначению. Единственный человек, кто будет оплакивать потерю своей вечно маленькой девочки Ванды — седовласая миссис Хадсон, не выдержавшая горя утраты и вскоре ушедшая в мир иной прямо во время сна. Жаль только, что Ванда никогда не узнает об её страданиях по ней, и того, что по-настоящему, ещё задолго до роковой встречи с Наташей, её любил ещё один человек — тётя. Хоть и весьма своеобразно. — Ты не его собственность, Ванда, и никому ничего не должна. Ты принадлежишь только себе. — Отныне только тебе… Отныне только друг другу. Пусть и такой ценой. Ведь истинные браки заключаются на небесах.