***
Он сидит один в столовой, лениво ковыряя свой уже давно остывший обед. К Майлзу уже давно никто не подсаживается, ни на уроках, ни на переменах. Но ему и одному хорошо. Только вот есть почему-то не хочется. Вдруг, рядом на стол падает поднос с едой, а следом за ним плюхается и парень. — Извини, но все столы заняты. Ты не против? — спрашивает он. Майлз, не поднимая головы, пожимает плечами. Ему всё равно. Но после нескольких минут молчания, неизвестный мальчишка заговорил: — Ты же в моей параллели? Майлз кивнул, всё так же не смотря на собеседника. — Ты всегда молчишь? — вдруг поинтересовался голос. Майлзу порядком надоела настойчивость парня, поэтому он поднял голову, открыв рот, что бы нагрубить мальчишке, но замер. Перед ним сидел Павликовски. С милой улыбочкой на лице. Майлз захлопнул рот, с интересом смотря в глаза напротив. Вот они выражали абсолютно противоположные чувства. Улыбка Бориса умело скрывала печаль, которая отражалась в глазах, как в зеркале. — Можешь перестать лыбиться, — это было больше как утверждение, нежели вопрос. Борис резко перестал улыбаться, низко опуская голову, втянув её в плечи. — Да... Прости... — тихо сказал он. Майлз удивлённо посмотрел на Бориса. — У тебя что-то случилось, — отстранённо произнёс Фэйрчайлд. Он не умел задавать вопросы, только констатировать, — Мне вобще интересно, что ты забыл за столом, за которым сижу я. Павликовски шмыгнул носом, поднимая голову: — Просто... Мне захотелось... Не знаю... Посидеть с тем, кто может не трепаться каждые тридцать секунд... Ведь ты, ну, всегда один... Борис умолк, опасливо поглядывая в сторону Майлза. Тот только усмехнулся. — Приятно, конечно, что ты считаешь меня социопатом. Вообще-то так и есть, но... Я же вижу, у тебя проблемы. Я, право, не психолог, но... Пойдём, — резко закончив монолог, сказал Майлз, вставая из-за стола и направляясь к выходу. Борис тоже подскочил. Через несколько минут, Майлз заталкивал Павликовского в чулан, где хранились вёдра, швабры и средства для мытья пола. — Ну и что мы здесь забыли? — резко поинтересовался Борис, начиная паниковать. — Рассказывай, — Фэйрчайлд удобно устроился на вёдрах, внимательно смотря на ошарашенного Павликовского. — С какой это радости я должен тебе что-либо рассказывать? — С такой, — грубо ответил Майлз, — Я просто знаю, что у тебя что-то случилось и тебе необходимо это всё... выплеснуть, что-ли... Борис стойко держался, испепеляя гневным взглядом через чур спокойного Майлза. Но через несколько секунд Павликовски сел прямо на пол и, закрыв лицо руками, всхлипнул, отчётливо и громко. — Я не могу так больше... — Что «не можешь»? — Терпеть отца! Как же он меня задолбал... Пьяный вечно приходит, а получаю я! Я даже за отца его не считаю... По сути я - сирота! Майлз молча смотрел перед собой, о чём-то сосредоточено думая. — Знаешь, ты такой не один, — вдруг сказал он. — У тебя тоже пьяницы в семье? — удивлённо спросил Борис. — У меня вобще нет семьи, — равнодушно сказал Майлз, ковыряя краску на ведре. — Как так? — Ну, ни отца, ни матери у меня нет. Есть только дядя, но он вряд ли знает о нашем существовании. — Нашем? — непонимающе переспросил Павликовски. — Да, я живу с Флорой в дядином особняке. — Это... твоя сестра? Майлз кивнул, продолжая: — Только она может понять меня, хоть и не всегда. А дядя не бывает дома, но меня это не беспокоит. Я его даже ни разу не видел, ха-ха. Так что... Фейрчайлд смолк, внимательно смотря на поражённого Бориса. — Честно... — вдруг начал последний, — Не ожидал, что в этой школе есть кто-то, кто сможет понять меня... — Знаешь, иногда бывает полезно общаться, заводишь новых друзей, узнаёшь, что они тоже умееют говорить...— сказал Майлз, доставая паука из-за ведра. Борис рассмеялся: — А ты, я погляжу, шутник у нас? Фэйрчайлд только пожал плечами: — Обычно я не говорю в принципе, но... Тебе было плохо, я же должен же был что-то сделать. Борис благодарно улыбнулся, повернул ручку и вышел из тёмного чулана, оставляя Майлза наедине со своими мыслями и пауком...***
После школы, Борис выискивал в толпе школьников знакомые чёрные кудри, безпорядочно топорщившиеся. Когда же, наконец, ему удалось найти Майлза, то он очень обрадовался. Они общаются уже недели две. После каждого разговора с Фэйрчайлдом, Борису становиться легче. И сегодня Павликовски решил его как-то отблагодарить за всю ту мороку с ним. — Привет! — подскакивая к мирно бредущему парню, воскликнул Борис. Первый резко обернулся, подставив к горлу Павликовского перочинный ножик. — А... Это ты... — убирая нож в корман, безразлично сказал Фэйрчайлд и обошёл ошарашенного Бориса. Павликовски же только откашлялся, удивлённо смотря в спину собеседнику. — Это защита. У меня привычка, когда меня кто-то пугает, подставлять к горлу нож, — опередил вопрос Бориса Майлз. — Э-э-э-э.... Ясно. Слушай, ты занят сейчас? — поинтересовался, как бы не в значай, Павликовски. — Ну, я сейчас иду препарировать лягушек, потом гонять котов, а потом душить мышей и давить муравьёв. А что ты хотел? — обернулся Майлз. — Ну... — Борис впечатлился тем, как говорит Майлз о таких жутких вещах, спокойно и безразлично, — Может, сходим куда-нибудь?... — С чего это? — Ну... Ты просто... Не знаю... Хороший собеседник? — Ага, это вопрос? — Ты хороший собеседник, — утвердительно ответил Борис и улыбнулся, идя рядом с Майлзом. — Ладно, пошли. А куда? Борис подумал, а потом сказал: — Ко мне домой. У меня как раз пиво есть. Теперь настала очередь Фэйрчайлда удивляться: — Ого, гостепримством запахло. Борис лишь фыркнул, ускоряя шаг.***
— Будешь? — протягивая сигарету Майлзу, спрашивает Борис. — Давай, — Майлз тянется к руке Павликовского, легонько касаясь её своей. От этого прикосновения что-то в и без того пьяном разуме Бориса помутняется ещё больше. А Майлз мирно затягивается, выдыхая кольца дыма и ничего не замечая. Закатное солнце освещает улицу, которую с крыши дома Павликовского видно просто отлично. — Кажется, меня уносит... — тихо говорит Майлз, а Борис лишь ухмыляется. Косяк, который он достал сегодня утром, действует очень быстро. — И меня... — так же тихо отвечает Павликовски. Борис уже изрядно пьян, поёт песенки на русском и польском себе под нос, а Майлз тихо сидит рядом, слушая. Хоть на улице и май, и вроде бы тепло, но пальцы Майлза мёрзнут нещадно. Он начинает говорить, когда молчать становиться ни в моготу, о том, что его нелюдимость начала проявляться ещё в детстве. Что Борис первый, кто заговорил с ним впервые за очень долгое время. — Почему? — спрашивет Фэйрчайлд, поворачиваясь к Павликовскому. Тот в ответ лишь пожимает плечами, говоря, что Майлз выглядел жалким, сидя один за огромным столом. А потом Борис, абсолютно не трезвый, сгребает кудрявого в охапку и они оба чуть не сваливаются с крыши. — Ты чего творишь? — ошалело спрашивает Майлз, пытаясь выбраться из хватки Бориса. Но тот лишь начинает плакать: — Мне было так жаль тебя! Ведь я за тобой наблюдаю с самого первого класса... Мы так похожи... Почему мы раньше не общались? Тебе бы не было так одиноко... Майлз пытается убедить Павликовского, что ему всегда было нормально, что он всегда был таким странным и отчуждённым, но Борис буд-то не слышит, ноя о том, что он хотел его, Майлза, поцеловать сейчас, а теперь не знает, будет ли это правильным и ещё куча нелепых слов на польском и русском. И тогда Майлз сам его целует, потому что ему правда этого хочется и ещё потому что та тишина, которая виснет в этот момент, словно подталкивает их друг другу, а сам Борис углубляет поцелуй, и они вновь чуть не скатываются с крыши.