catcher in the peach garden

Пич Сэлинджер с детства знала, что может получить все, что пожелает. Эта мантра воспитывалась в ней бесконечным кошельком родителей: самые дорогие куклы на заказ с фарфоровыми личиками, вызывающие восхищенные вздохи у всех девочек со школы, празднования дня рождения в ресторанах и французские сладости на завтрак доставались в мгновение с проходом карточки, но скорее из угрызений их совести, чем огромной любви — мать Пич занималась филантропией и больше видела детей из приютов, чем собственную дочь. Каждые выходные она проводила банкеты и благотворительные вечера в их доме, развлекая гостей бокалами шампанского и пустыми разговорами о том, как важно «помогать тем, кто нас слабее», пока отец занимался горничными этажом выше. За игрушки Пич платила тем, что оставалась одна в переполненном доме, никому не нужная и всеми забытая; купить минуты забитого графика родителей ей не хватило денег с копилки, так что на удивленный возглас безмозглой Анники «как, родители никогда не были в твоем пансионе?» она пожимает плечами. Пич быстро поняла, что все проблемы в этом мире можно решить взмахом пушистых ресниц, обнажающей сверкающие зубы улыбкой и портретом Бенджамина Франклина на зеленой бумажке, благо, у её родителей их было много. Чуть позже, сменив куклы на вечеринки высшего общества и косяки, она добавляет в валюту собственного обменника авторитет, сверкая новым феррари в инстаграме и дипломом одного из университетов лиги плюща в резюме. Все в этом мире продается и покупается, найди лишь правильную цену, а мир вращается вокруг неё. Её любят, еще больше ненавидят (а её есть огромный список за что), завидуют и шепчутся за её спиной, но все — уважают. Пич Сэлинджер это стиль, недостижимая мечта, сотни тысяч лайков на обработанных фото в сети и идеальная жизнь. Она создала себя по частям, рисуя картину художником и оживляя; пластика носа, скрытая сексуальная ориентация, синдром отличницы, она была самым щедрым капиталовложением своих родителей и приходилось соответствовать. Пич была заносчива, высокомерна, избалована и знала это; все вокруг считали её очаровательной, пока она смотрела на них и видела лишь счета в банке, известные фамилии и связи на экстренный план б — вдруг пригодится? , быстро пресыщалась лестью и приставаниями, уставала от речей богатых ублюдков и находила успокоение в алкоголе и таблетках. Когда она увидела Гвиневру, что-то в ней трепетнулось незапятнанной надеждой. Бек не интересовало то, кому она приходится Джерому или сколько стоят часы на её запястьях от картьер. Золотистые локоны окаймляли ее лицо, весенние прозрачные глаза так красиво блестели при упоминании поэзии, Бекуля была её самой-самой бесценной игрушкой. Ей хотелось передарить все пайетковые платья, как раньше она наряжала фарфоровых кукол, выставлять в свет и хвастаться перед всеми, и она была хорошей, такой хорошей, что Сэлинджер не хватило бы денег купить и часть её доброты. Так что она пытается заплатить по своему: помогает ей с покупкой первого жилья в Нью-Йорке, нового смартфона, знакомит с парнями из писательских агентств, которым острые колени Бек интересней писанины о мертвых щенках и очередного рассказа, начавшемся с фразы «Когда отец оставил нас, мне было х-лет», сама подбирает ей парней — достаточного качества для того, чтобы трахаться по пятницам, но меркнущим на её фоне. В этом впервые нет поиска выгоды и рычага давления; Пич нравится заботиться о Бек, нравится чувствовать те порхающие бабочки, о которых сама Гвиневра говорит каждый раз после встреч с парнями из Тиндера. У Пич в кошельке горит фотокарточка пьяной Бек в одном кружевном белье с хмельной, но все еще солнечной улыбкой, и в темноте, закрывая глаза, она представляет нежную кожу Бек под своим языком, ощущая тонкий привкус персика на языке. Она мечтает об огромном коттедже и утрах с Гвиневрой в тонком розовом халате, записывая это в ежедневник как бизнес-план на год. Пич ждет, когда Бек поймет сама, что для неё правильно, ведь это ясно каждому — Гвиневра стала лишь приложением к Пич, она без неё не может, как Земля и луна, и забота Пич имеет цену, но Гвиневра росла по другим принципам и уходит к Джо из книжного, который ходит в одной и той же футболке с пятном от сырного соуса и даже не имеет фейсбука (Сэлинджер проверяла). По началу она позволяет ей барахтаться в этих ни к чему не ведущих бесперспективных отношениях, вкладываться в которые бессмысленная трата инвестиций, но Сэлинджер всегда была умна. До неё доходит быстрее, чем хотелось бы — Бек отказывается от неё до обидного просто, разменивая выходные в Париже на завтраки в заплесневелой кухне Голдберга. Джо Голдбергу, впрочем, она не понравилась взаимно; он читал на ее персиковых губах только «вседозволенность» и не подпускал к ней Бек, которой говорил только правильные, заученные слова и целомудренно позволял опираться на его руку пьяной, а она после тиндеровских готова была его уложить в постель лишь за верно запомненное имя. Бек светилась с ним рождественской елью, слепя глаза Пич из-под её солнцезащитных очков шанель и выжимая все соки, ей бы отвернуться и не смотреть, но они манят к себе все глаза в комнате. И Пич была бы не собой, если бы не попыталась вернуть то, что принадлежит ей, ведь она всегда получает желаемое — это закон, аксиома, три кита. Ей сносит крышу камнем Джо, она забирает Бек в загородный дом и крепко-крепко целует, потому что Бекуля глупа и не понимает, что разменивает бриллиантовую Пич на медного Джо, что она одна всегда была рядом, не только в Нью-Йорке, но всегда и везде, начиная с университета. И Сэлинджер предлагает всю себя, свою душу, свои персиковые касания по матовой коже — только останься, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Пич Сэлинджер была права: все продается и покупается, но её бесценная душа не нужна была Бек и за бриллианты.