Двести сорок возможностей

Праздник никогда не добирается до подземелий. Возгласы и смех разбиваются о каменные стены, как штормовые волны — о волнорезы. Словно бы их проглатывает огромной зубастой пастью. Или кто-то давным-давно наложил столь любимое преподавателями заклинание, дабы усмирить вечный галдёж учеников. Драко любит подземелья за их мрачность и покой, что способны умиротворить беснующиеся внутри него бури, словно бы магия снова бьётся в нём неконтролируемым потоком, как в детстве — таком далёком и призрачном, покрытым мутной пеленой померкшей памяти. Когда от всплесков разбивались дорогие вазы, что старше него самого, а скопленные семьёй артефакты звенели с ним в унисон. Но то сейчас не магия, а что-то гораздо хуже, скребущее у Драко под ложечкой, вспарывающее трахею крючковатыми белыми пальцами, что держат палочку на пястной кости, будто делая великое одолжение. Драко счёл бы великим одолжением, если бы тварь эта змеиная издохла, обратившись в пепел. Мысли то и дело кренятся к месту, что когда-то было домом, да только теперь оно — логово чудовища. Глаза его мерещатся Драко на каждом углу, кусают цепко за подрагивающие пальцы, когда он из раза в раз не может заставить проклятый шкаф работать. Иногда проскальзывает достойная идея заколдовать артефакт так, чтобы Пожиратели во главе с тётей Беллой оказались в бездне такой, что по Азкабану начнут скулить в тоске. Идее мешает лишь то, что Тёмный Лорд в эту бездну не шагнёт. Кубики льда звонко бьются о стенки стакана с огневиски. — У тебя руки трясутся, как у алкоголика, — насмешливый голос Блейз раздаётся над самым ухом, щекочет дыханием и шевелит светлые пряди. Драко кривит губы и едва ведёт острым плечом. Все на заказ сшитые вещи стали ему велики, будто с каждым днём жизнь утекает из него, пока страх наполняет до самых краёв. Совсем как заливаемый внутрь огневиски. — И лохматый ты как облезшая кошка Филча. — Умеешь ты подбодрить. Блейз садится на подлокотник. Шлейф огневиски столь плотный, и Драко не сразу различает островатый запах её парфюма. Никаких цветов и приторной сладости, присущей большинству девчонок. Драко нравятся её чёткие грани, ровно как и идеально выведенные стрелки. Он смежает веки. Собственные размышления кажутся нелепыми, но ему проще думать о всякой ерунде, вроде того, что волосы у Блейз завиваются в причудливые кудри, наложи она хоть декаду заклинаний. — Почему ты не собираешься? Она не похожа на Пэнс. На Дафну. Или, упаси Мерлин, на Гойла. Ни на кого бы то ни было. И если спрашивает, то значит — интерес не из вежливости, неподдельный. Не поставленная галочка учтивости, кою они все впитали с молоком матери. — Куда? Смотреть не надо, Драко знает, что она приподнимает брови. — Домой. Драко взмахивает рукой со стаканом и кажется, что едва не расплескивает содержимое на обивку. Но он не настолько пьян, и оно ему не нужно. Только бы тиски на горле чуть разжались, иначе у него кадык треснет. — О, Блейз, — он выдыхает, растягивая губы в выворачивающей всем нутро усмешке, — разве ты не знаешь? Дома под моей кроватью поселился красноглазый монстр. Я не могу там спать. Блейз сощуривает глаза. Нехорошо так, бодряще до мурашек. Драко сам не знает, зачем её провоцирует. — И что, плюшевые зайчики тебе не помогают? Можешь перед Поттером козырять своей ядовитостью, я к твоему сучизму невосприимчива. В её голосе всё ещё слишком много насмешки. Драко вздыхает. Косится на своё предплечье, укрытое рукавом рубашки. Метка выжгла ему всю сетчатку. — Нет, Блейз, их сожрали змеи, — замечает он, неконтролируемо скатываясь на несколько нот ниже. Прокашливается, снова смотря на Блейз и не думая о той самой змее, что, кажется, вот-вот вырвется с его кожи и обнажившейся пастью Нагайны выколет ему глаза своими клыками. — А ты? Лазурные берега уже ждут тебя вместо снежных улиц Лондона? Блейз ногой болтает, взглядом скользя по стенам. Блеск факелов отражается в её тёмных глазах оранжевыми бликами. — Да, ждут. У матери новая жертва, — она хмыкает. — Что ты будешь делать, Малфой? И это подразумевает не «чем займёшься на каникулах, Малфой?». «Как всегда, Блейз. Помогу тирану-психопату завоевать мир». — А что я могу? Раздаётся тяжёлый вздох. — Ты мог, — чеканит Блейз, наклоняясь к нему и забирая стакан, — не влезать в такую задницу изначально. Я ведь тебя предупреждала. Драко бы передразнить её, в духе первых курсов, но вместо этого он взвивается истеричной виверной: — А что я мог сделать, скажи на милость? Он угрожает убить мою семью! Эта тварь забрала мой дом, Блейз. Мой покой. Я не могу спать, я не могу жрать, у меня в башке — один его приказ, и мне сил не хватает его исполнить! Храбрости, блять, не отсыпали, с этими претензиями пройди к вшивым львам! Или безрассудства? Скажи мне, Забини... Он разворачивается к ней, приподнимаясь, и шипит. Именем Мерлина, он шипит совсем как он, распахивая всего себя. Благо, никого рядом нет, чтобы усомниться в том, что у парочки, высеченной изо льда, таки есть какие-то эмоции. Кроме презрения ко всему живому. — ...ты бы это исполнила? То, что он мне приказал? Пальцы Блейз сжимаются на его плече. Она редко, к кому прикасается. И кому это позволяет. Драко, как всегда, счастливый билет вытягивает. С Поттером у него вечная вражда до пены у рта последнего, с Забини — карт-бланш на прикосновения без возможности заработать родовое проклятье. Дело — дрянь. Вот что говорит её хватка и сжимающиеся до трезвящей боли пальцы. — Вспомни, чему нас учили, Малфой. Слизеринцы всегда найдут лазейку. Когда к твоей башке приставляют палочку, есть двести сорок возможностей разоружить этого кретина, прежде чем он произнесёт Непростительное, — отрезает Блейз так холодно, что Драко мимолётно чудится: не отец ли его это говорит? Да только отца его уже нет. Осталась бледная тень, что бродит по коридорам поместья и вздрагивает от каждого шороха, но тем не менее больше всего желая, чтобы его призвал этот омерзительный, шипящий голос. Когда уже он поймёт, что за зовом следует очередная порция боли? Когда?! Драко упирается головой в собственные ладони и основаниями запястий жмёт на глазницы, пока от цветных кругов не начинает мутить. — Ты так встрял, Драко, — Блейз говорит это без жалости, без понимания. Она так злится на него, что в иной другой ситуации он бы напился этим чувством сполна. Но Драко смотрит, как она залпом допивает его виски и морщится комично. А затем сползает к нему на диван, толкая локтем. — Что ты делаешь? — А на что это похоже? Драко приподнимает брови. — А как же лазурные берега? Блейз ленным движением палочки призывает бутыль с остатками выпивки. Драко косится на её профиль. — Лазурные берега, — говорит она, наблюдая, как стакан наполняется, — не помогут мне. Драко не задаёт очевидных вопросов, ощущая, как усталость наваливается на него ощущением упавшего на плечи атланта неба. — Нам, знаешь ли, — Блейз откидывается на спинку и подтягивает одну ногу к груди, — нужно обдумать двести сорок возможностей.