Трепет

— А-ах!.. Рейген стонет под ним, извивается, такой хрупкий, маленький, тоненький — Моб с ума сходит от всего этого. Тонкие косточки (по Рейгену можно изучать анатомию без вскрытия, и Моб не знает, как так), трогательная ключица — любимое место для укусов и засосов, почти белая матовая кожа и эти его топорщащиеся во все стороны, жесткие и колючие блондинистые волосы. Иногда Мобу кажется, что, будь у Рейгена хотя бы намек на веснушки, он не смог бы сдерживаться так долго при посторонних. Моб кончает внутрь и выходит из пульсирующего, растраханного за столько месяцев отношений отверстия, тут же вставляя в дырочку другое — анальную пробку черного цвета, и Рейген под ним скулит — сперма наставника осталась внутри, и его продолжает распирать, хотя мужчина вышел. На блондинистые волосы опускается ладонь — большая, теплая, ласковая, — ерошит и, вдруг крепко сжавшись, тянет назад, и Рейген послушно следует за знакомой рукой, задыхаясь от сладкой боли, от чувства заполненности, от слез, ослепляющих глаза. Моб сдвигается и находится сбоку от Рейгена, от своего ученика, от своего мальчика — смотрит на отчаянно запрокинутое лицо, на приоткрытый рот, на алый юркий язык, с которым он был уже знаком. Моб чувствует, как одна его часть проявляет ощутимый интерес, и сквозь зубы стонет, свободной рукой (второй он все еще держит Рейгена за волосы) проводя по изогнутой спине, считая выступающие позвонки. Во рту скапливается слюна — хочется что-то сделать, хочется оставить следы на этой белой коже, хочется губами считать позвонки, лизать их и кусать и чтобы Рей лежал на животе, уткнувшись в подушку и крепко обнимая ее тонкими руками, приказать ему не трогать себя и медленно трахать его пальцами, не прекращая целовать юношескую спину. Моб загипнотизированно смотрит на спину мальчишки — господи, ему всего восемнадцать! И он совершенно не выглядит на свой возраст, маленький соблазнитель — и понимает, что сходит с ума. Прямо здесь. Прямо сейчас. — Рей, — хриплым от возбуждения голосом говорит Моб и тянет лицо юноши к своему паху — он стоит на коленях на уровне его плеч и Рейгену не должно быть слишком неудобно. — Н-наставник, — дрожащим, скулящим голосом говорит Рейген, и Моб видит, как чуть шире открываются его голубые глаза — мутноватые от возбуждения, — и его ведет, и пальцы сильнее смыкаются на макушке ученика, и тот стонет от прошившей затылок боли, — н-наставник, м-мне… больно… Моба вырывает из этих неуместных раздумий, он смотрит более осмысленно, ослабляет хватку и нежно гладит большим пальцем место, куда достает. И чувствует, что ученик расслабляется. — Открой рот, — говорит Моб, вновь беря себя в руки, со строгостью в тоне. Рейген покорно открывает, и мужчина видит вновь этот алый язык — наваждение, яркое пятно, только на Шигео действующее как часы гипнотизера. Влажная, мягкая и теплая идея фикс в материальной форме. Боже, какой бред он несет. Моб проводит головкой члена по чужим губам, чувствует дрожь ученика, чувствует его язык на собственной плоти — и, понимая, что тот осознал, не спеша входит в горло мальчишки — горячее, скользкое. Глубоко нельзя — подавится, не умеет еще. Да Мобу и не нужно, его ведет уже от вида сосущего Рейгена. Рей на пробу проходится языком по возбужденному члену и, чувствуя, как тот дернулся, начинает делать то, что ни ему, ни, очевидно, его учителю никогда не надоест — бесконечно посасывать, покусывать, лизать самую чувствительную часть чужого, но такого знакомого, родного почти тела. Моб хрипло стонет и сначала долго гладит Рея, нажимая на голову так, что он бы подавился, не будь у него уже такого опыта. А после Моб снова вцепляется в его волосы — резко, больно, остро, до искр перед глазами и выступивших на них слез. Рейген решает, что наставник вот-вот кончит — он всегда начинал переусердствовать, когда особенно сильно ощущал их близость — и туго обхватывает почти основание члена губами, скользя языком вниз и чуть прикусывая. Глотая чужое семя и понимая только теперь, что собственное достоинство болезненно прижимается к животу, готовое вот-вот — вот-вот! — извергнуться, еще чуть-чуть! Рейген отстраняется от наставника и разочарованно стонет — он чувствует, как в заднице пульсирует от напряжения, от пробки в анусе, от спермы внутри, и ноющий член удовольствия не добавляет. Рейген весь — весь, черт побери — был сконцентрированное напряжение, предвкушение, болезненное и немного безумное; он был старая не разорвавшаяся мина, все еще начиненная порохом и осколками, готовая разорваться, когда на нее надавят с нужной силой. Рейген жмурит глаза, отчаянно умоляет себя не притрагиваться, и наставник склоняется над ним — обхватывает собственной большой ладонью его не слишком большой член, почти ласково, но настойчиво отдрачивает — и одновременно с тем ведет кругом анальную пробку, торчащую из задницы. Уже через несколько минут Рей не выдерживает и, вскрикнув, кончает — ярко, бурно, дрожа и цепляясь пальцами за плечи Моба, за плечи того, кто делает каждый раз, черт возьми, незабываемым. — Наставник… — тихо, устало говорит Рейген и полностью, всем весом опирается на чужое мускулистое тело. Моб вытаскивает игрушку из его ануса, и Рей чувствует, как по бедрам течет что-то теплое, но уже не имеет сил ничего на это сказать, — это было… потрясающе… И засыпает — Моб поздно понимает, что ученик, юный любовник, уже тихо посапывает, и только вздыхает негромко — в мыслях он все еще называет Рейгена ребенком. Чертов лицемер. Он бережно придерживает тело ученика, пока сползает с простыней и встает на пол, чтобы тут же подхватить легкого, словно пушинка, Рея — своего Рея, такого молодого, такого хрупкого, такого выстраданного. Моб чувствует тепло, разливающееся по всему телу от самых рук — потому что он держит самое главное сокровище. Клад. Дороже золота и лампы джинна. Он идет в ванную: семя засохнет и будет неприятно липнуть к телу, если сейчас его не смыть. Он знает это, потому что и Рейген однажды жаловался, и прежние его любовники, первые, порой попадались в эту ловушку. Тогда Шигео не был готов идти и собственноручно мыть вымотанного партнера, но Рейген… Рей — это другое дело. Теплая вода, всегда нагретая белая поверхность и нежность, забота в каждом жесте — это то, что происходит после. Моб знает, Рею с ним тяжело, он быстро выдыхается, быстро устает, когда как Шигео чертовски выносливый в плане секса. Но и все то, что происходит после того, как ученик отключается, мужчина безмерно любит. И это видно — в его движениях, в том трепете, являющемся в каждом нажатии мочалкой, в каждом прикосновении к голой тонкой коже. Моб любит. Любит всего Рейгена — его тело, душу, каждую черточку его силуэта, его хрупкость и сравнительную невыносливость, любит то, что Рейген есть и он — его. Моб вытаскивает юношу из ванны и заворачивает в мягкое полотенце; целует в лоб, прижимая к себе тело почти в два раза меньше. Смотрит с нежностью во взгляде и не может отвести глаз, идя обратно в спальню, снимая грязное белье при помощи телекинеза, переправляя кровать. Бережно опускает Рейгена на подушки и наблюдает, как тот, вздохнув, разворачивается, сбивает все полотенце, оттопыривая зад, утыкаясь носом в подушки. Снова успокоено сопит. И снова та же кожа, те же изгибы, те же выступающие позвонки — но уже нет того желания ворваться, разбудить, заставить вновь скулить и умолять одним только взглядом, потому что умолять вслух запрещено. Есть только одно: всепоглощающее желание укрыть это тонкое существо всей нежностью мира, укутать в тепло его, Моба, а теперь и Рейгена, дома — и защитить, не пускать никуда. Дать отдохнуть. Моб ложится рядом с молодым любовником, накрывает их обоих покрывалом и, слушая, как мирно сопит ученик, засыпает тоже — следует отдохнуть…