Гримуар, написанный шариковой ручкой

Кажется, мы чуть-чуть заигрались. Хотя, если разойтись в три часа ночи считается «чуть-чуть», то Джек в таком случае милая птичка. Но, разойтись, это одно дело, а вот дойти, уже совсем другое. Более сложное. Я был бы не я, если бы не прошел мимо нужного поворота. Но не то, что бы я был против. Безусловно, побродить по странному большому комплексу в одиночестве и со своими мыслями в качестве визави — прекрасное времяпрепровождение. Ведя правой рукой по стене, я шагал по коридорам, смотрел себе под ноги, постоянно поворачивал направо и думал. Думал обо всем, о чем только возможно думать: о скрипке, призраке в моей комнате, о проблемах возможного будущего, о проблемах не такого радужного настоящего и грусти прошлого. Благодаря своему врожденному «компасу» на самые злачные места для нытья, я смог набрести на лестницу, ведущую куда-то далеко наверх. Вообще, она находилась за невзрачной дверью по правую руку, так что я бы вряд ли наткнулся на неё, если бы не выел по этой стене рукой. Уж не знаю, зачем я это делал, но мне определенно становилось лучше от тактильных ощущений. Не то, что бы я трогал все, что видел, но частенько появлялось желание. Как только я открыл дверь, мне в лицо сразу же ударил прохладный сквозняк. Я зашел внутрь и моему взору тут же предстала винтовая лестница, врезающаяся в скалу и поднимающаяся наверх. Приложив некоторое усилие я захлопнул дверь и принялся было размеренно шагать наверх, все так же держась правой рукой за стену, но после закрытия двери наступила кромешная тьма. Пришлось прибегнуть к магии и создать маленький источник света. Изначально я планировал маленький сгусток холодного света, который будет мягко летать рядом, но все уперлось в то, что я не особо представляю, что и как мне зажечь, что бы получить что-то такого цвета. В голове не было ни одного варианта, кроме, разве что, образа далекой нейтронной звезды. Решил я дело компромиссом, просто стал жечь свое ядро на манер топлива чуть выше над левой ладонью, которую я вытянул заранее. Через пару попыток над ней затрепыхал маленький огонек, дающий неровный теплый свет. Можно было продолжать путь. Мои шаги гулко отражались от стен, лестница вилась бесконечной змеей, под рукой монотонно шуршал твердый камень, а слева дергался огонек, отбрасывая странные тени. Теперь, правда, и ощущения были иными. К слову, ощущения от прикосновения к горе были приятными. Скальная порода была достаточно гладкой, будто кто-то её до этого специально шлифовал. Теперь, когда я вошел в ритм, можно было и вернуться к своим мыслям. Кажется, закончил я рассуждая о том, чем я займусь, когда закончу этот пресловутый Институт, о котором нам рассказывали. Очевидно, заведение это было непростым, скорее всего — элитным, так что набирают туда не кого попало. Интересно, сколько в их мире необученных чародеев. И вообще, как происходит набор? Кого туда допускают? Насколько большой этот Институт? Сколько у него прав в соотношении с королем? Был ли король выпускником этого Института? Я остановился, потому что пламя начало трещать и дергаться, отчего моя голова стала кружиться. Не знаю, сколько я уже иду, и почему я так долго это делаю, но мой огонек определенно стал выдыхаться, да и я сам уже устал идти по кругу. Сделав пару вдохов, я принял решение затушить свет и чуть-чуть отдохнуть в темноте. Взмахнув рукой, я погрузил окружающее меня пространство во тьму и со вздохом присел на ступеньки. В темноте, как оказалось, думалось лучше, хотя мое воображение иногда так и норовило подбросить мне какую-нибудь тварь из моих ночных кошмаров. На чем же я остановился? Ах да, опять на мыслях о чертовом короле! От недовольства этой назойливой, постоянно преследующей идеей-фикс я заерзал на ступеньках. Может быть, причиной того, что погас мой «огонек» эмоции от увлеченности мыслями? Может быть и так, но я все ещё хотел посидеть, потому что ноги все ещё болят. Устроившись поудобнее и приняв полулежачее положение, я уже хотел было снова унестись в мир своих грез, но гулкий размеренный цокот, приближающийся снизу рывком вырвал меня в реальность. Меня мгновенно прошибло холодом, заставив вздрогнуть абсолютно каждый атом в моем теле, а затем навалилось оцепенение. Цокот, тем временем, приближался. Казалось, будто бы какая-то уставшая дама на высоких каблуках медленно поднималась к себе в квартиру. Воображение дорисовало её образу красное вечернее платье, полушубок и сигарету, зажатую в длинных пальцах. Хотя, был и другой вариант, вытеснивший эту самую даму на задний план, заменив её страшным монстром. Непонятный сгусток вещей, пахнувший сырой землей и гнилью, который летел над лестницей и волочил за собой длиннющую руку, на которой острый как нож коготь цокал о каждую новую ступеньку. Или это цокот зубов, доносящийся из просто несуразно большого рта очень худого и высокого существа, когда оно делало новый шаг. Или… Этих или могло быть сколь ещё много. Я помню свое детство, когда любой шорох в ночной темноте превращался в уникального монстра, неизменно наблюдавшего за мной. Да, это были фантазии, но цокот был реален, а мое воображение было настолько взбудоражено и напугано, что рисовало портрет за портретом. Одноногий мертвец, человек с длинным языком с кинжалом на конце, безголовая женщина с длинными когтями на руках и ногах… А цокот, тем временем, стал намного ближе. Ещё чуть-чуть и гаданиям придет конец. И мне тоже, скорее всего. Я все ещё сидел и не шевелился, когда цокот подошел почти вплотную. Вообще, я просто забыл о том, что у меня есть тело. Я был полностью погружен в испуг и воображение. То, что издавало этот звук, остановилось напротив меня. Наступила тишина. Было страшно настолько, насколько возможно. Захотелось сжаться в клубок, расплакаться, убежать настолько далеко, насколько это возможно. Главное, не видеть того, что стоит сейчас передо мной. Конечно, в другой ситуации, моя реакция была бы совершенно иной, но сейчас, в полной темноте, посреди ночи, на бесконечной лестнице, на которую я по своему глупому любопытству забрел — было страшно. Я вжимался в стену, потел и старался не дышать, когда послышалось копошение, а затем в воздухе возникла маленькая искра, на пару секунд осветившая трубку для курения и затем погрузилась в неё. С вздохом существо село рядом. Я не смог его разглядеть, но в воздухе возник запах сигарет, а в поле зрения стабильно появлялся тлеющий табак, сопровождаемый характерным звуком. Меня стало потихоньку отпускать. Если оно меня не убило, курит и сидит рядом, значит, в нем есть определенно что-то человеческое. Теперь эти человеческие черты в этом существе делали меня спокойнее. А как только в воздухе возник ещё огонек и зажглась сигарета, которая любезно была вложении в мою руку, я и вовсе облегченно выдохнул. Шумно, однако, потому что рядом со мной прозвучал тихий смех, который звучал так, будто кто-то быстро задышал. Я взял предложенный подарок и затянулся. Не то, что бы я это особо любил, но, во-первых, не вежливо отказываться, а во-вторых, меня все ещё потряхивало после прилива адреналина, испытанного чуть ранее. Отсутствие практики и размашистая резкость привели к тому, что я закашлялся, а мой неизвестный собеседник снова засмеялся. Не знаю, что меня дернуло, может быть, неожиданное расслабление, но я сказал: — А нечего смеяться, у меня хоть со звуком шагов все в порядке. — Я ухмыльнулся, и тут же испугался своих слов. На секунду повисла тишина, которую, слава богу, прервал ещё один тихий смех. От сердца отлегло, ведь теперь можно было даже шутить. Учтя все свои ошибки, я осторожно начал. — Так, я как понимаю, ты не очень разговорчив? Ну да, молчание — знак согласия. Тогда, если ты не против, я поговорю, а ты составишь мне компанию и послушаешь. И так, начать я хотел бы, конечно же, с чего-нибудь жизненного, например, с нытья обо всем. Но и тут конкретика нужна, так что начну с себя. Человек я, как ты понял, очень и очень пугливый. Не знаю, видел ли ты, как я вжался в стену, но было это отвратительно. Пугаюсь я всего на свете, если честно. Драк, разговоров с незнакомцами, ответственности и чужого внимания. Можно конечно сказать, что я с лихвой делаю все это, но у меня есть одно оправдание. И оно в моих друзьях. Рядом с ними не страшно с кем-нибудь драться, потому что чувствуешь, что ты не один. Вообще, Алекс и Джек своим отсутствием страха и безбашенностью заряжают на действия того характера, на которые у меня бы просто не хватило духу. Один я бы никогда не завязал драку в школе, да и драку в принципе, любым способом увернувшись от этого, никогда бы не украл алкоголь у учителей и многое другое, что мы делали. Помню, как мы решили залезть на старую водонапорную башню, которая была под охраной. Я бы никогда сам не решился, но эти двое одним своим видом внушали дух авантюризма, поэтому мы, темной весенней ночью, проползли под забором и таки залезли наверх. Стоит ли говорить, какой красивый вид на лес и наш городок был. Наверное, если бы мы не встретились, я бы просто в один момент специально потерялся в лесу. Хотя, кого я обманываю? Даже на это у меня бы не хватило решимости, так что я бы просто терпел. Терпел бы родителей, одиночество, отсутствие возможности поговорить. И так, наверное, вся жизнь бы прошла, потому что у меня бы не хватило умственных способностей и амбиций, что бы покинуть это захолустье. Хотя, искренне грустно быть записанным в идиоты с рождения. Правда, одна частичка моего сознания говорит мне, что это просто подростковый фатализм и бесконечный поиск проблем во всем подряд, но мне не хочется слушать её. Все таки, у меня есть неприятный багаж воспоминаний. Например, мои родители, сколько бы я эту тему не обсасывал, она остается животрепещущей, ведь от родителей зависит в нас больше, чем много. Бандитом не рождаются, бандитом вырастают, по-другому не бывает. Не знаю, почему так грустно вышло у меня с ними. Они старались одно время, потом стали переусердствовать, что в итоге привело к тому, что есть сейчас. Не знаю, может быть просто отсутствие умения в воспитании или непонятные мне мотивы сподвигли их на подобного рода действия. Я перезанимался в этом городке всем подряд, абсолютно всем, чем можно. Да, ты можешь сказать, если ты умеешь конечно, что это ведь хорошо, разностороннее развитие. И я бы так сказал, если бы не одно но. Им нужно было, что бы я был лучшим. Безоговорочно. И малейшая помарка вызывала разочарование и злость с их стороны, что, соответственно, очень сильно сбивало и выбивало из колеи. Мне было лет шесть, что ты ещё ожидал? Я даже верховой ездой занимался и, хоть у меня ничего не получалось, они кричали на меня, постоянно шантажировали всем, чем возможно и приговаривали, что я ещё спасибо скажу. Помню, отдали меня в секцию карате в четыре года. Начиналось все приятно, мы просто занимались физическими упражнениями, так что мне было хорошо, хотя я все равно старался изо всех сил под их хищными взглядами. Даже пару раз заметил, как они, самодовольно улыбаясь, что-то рассказывали тренеру, показывая на меня пальцем. Наверное, хвалились тем, что я прибегал первым. А потом начались спарринги. Да, ты можешь сказать, что дети вряд ли могут навредить друг другу сильно, особенно в перчатках и шлемах. Но кто же знал, что отдали меня не на обычное карате, где ты должен вальяжно обнимать противника, а на какое-то подобие кикбоксинга? А я ещё всегда был худым и маленьким, так что уходил я в слезах. Продолжалось это ещё года четыре, все сопровождалось моими слезами и постоянным страхом наступления понедельников и четвергов, в которые эти занятия проходили. Был один забавный случай, когда я попытался договориться со своим соперником во время разминки не быть сильно друг друга. Он был согласен, но, как оказалось, нас быстро раскрыли. Помню, что ехали мы домой молча. Мне было настолько страшно, что я, от своего детского отчаяния, попытался расцарапать себе лицо, только бы успокоить отца. Но ничего не вышло. Не помню деталей, помню только то, что я плакал, а он кричал. В школе были те же ситуации. Каждая тройка это был скандал, а троек было много. А я был слишком испуган, что бы послать этих двоих нахуй. Хотя, может быть мой детский мозг все приукрасил. А может быть у меня просто опять не хватает решимости найти виноватых. Нет ничего хуже дураков, играющего в родителей. С друзьями было тоже все не сладко. Моя низкая самооценка способствовала тому, что я всегда имел положение ведомого. А так как мы были детьми, то и тем, над кем любили поиздеваться. А драться уже было нельзя, так что пришлось резко перестраиваться из сильного, но необразованного в слабого, но умного. Помогло, но не больно-то сильно. Мои друзья были мудаками. Наверное. Все таки я слишком слаб для уверенных заявлений. Мы общались с первого класса, по восьмой, пока я не встретил моих нынешних друзей. И, соответственно, зависел от них, так как дружеской поддержки я не получал дома, так что нужно было компенсировать. Но, увы-увы. Когда я уже мог словесно переспорить любого, они перестали пытаться меня обидеть таким образом и перешли на отвратительные приемы. Например, всех девушек, которые мне нравились один из них в тихую отваживал от меня, рассказывая не самые приятные моменты из моей биографии. Каждый раз я его ловил на этом, и каждый раз прощал. А ему было мало. А второй… Ну что же, бывает, что отсутствие действий и безразличие способно ранить сильнее, чем что-либо ещё. Был ещё третий, но он не то, что бы много пытался со мной общаться. В любом случае, в один момент мы поменялись ролями. Теперь я стебался и унижал их словами тогда, когда хотел. А хотел я часто, потому что был обижен. Обижен на все и всех. Я создал себе образ ехидного балагура, который не имеет ничего ценного, за что бы был готов сражаться. Я принял свою роль того, у кого ничего не получиться даже при всем желании, благо хоть мои родители резко ко мне охладели. И вот подходит конец восьмого класса, лето, солнышко, я пытаюсь вытащить их погулять, но раз за разом получаю отказ, а в итоге двое меня просто посылают и убегают в дома. А тот, про которого я говорил, что бездействие больнее и всякое подобное, если ты запомнил, был мне ближе всех остальных. Но он, увы, легким движением выбрал более легкий путь. И я остался один. Да, у меня и так плохо было с этим, но я был просто брошен на улицу, без друзей и холодом, исходящим из дома. Да, я продолжал следовать образу, чьим заложником я в конце концов стал, но изнутри этой оболочки прорывалась детская обида и боль от того, насколько легко смогли меня бросить и забыть единственные друзья. Да, было все не так гладко, но и множество моментов были намного лучше. С ними я впервые попробовал алкоголь, потерялся в лесу и просто занимался всем, что любят подростки. Но, конечно же, о наших нынешних авантюр как до Китая. У меня было много воспоминаний с ними, которые так легко были забыты. Хотелось плакать как маленькая сучка, а не получалось, я перестал показывать подобные эмоции после окончания походов на эту злоебучую секцию карате. Ненавижу блять этих уебков! Ненавижу, сука! Столько всего можно было бы избежать, не будь эти мрази настолько мразями. Хотя, я бы не встретил Джека и всех остальных. Мы с ним впервые познакомились в конце лета. Помню как сейчас его красную шевелюру. Я прогуливался в одиночестве у леса, молчал, грустил, злился и проигрывал в голове споры, которые мог бы выиграть, если бы вовремя вспомнил нужные слова. Наверное, я тогда сильно замечтался, потому что начал некоторые реплики озвучивать в полголоса. А потом услышал сзади «с кем разговариваешь, блаженный?». Было обидно. И страшно, потому что я испугался, что меня сейчас изобьют. Но он улыбнулся, подколол меня и предложил прогуляться вместе. Помню, что он рассказал, что переехал сюда недавно и теперь будет учиться в моей школе. А у нас произошла переформировка классов, потому что две школы соединились и стали одно, так что оказалось, что мы учились в одном классе. Я схватился за эту соломинку как тонущий в болоте. Не знаю почему, но я почувствовал, что Джек — не подведет. Так и случилось. Как я запомнил его улыбку в том лесу, так она и вырезалась у меня в голове. До конца лета мы общались, я показывал ему красивые места, а он поражал меня своим не соответствующим внешнему виду внутренним миром. Он, как и я, с задумчивым выражением мог увидеть красоту даже в маленьком цветочке на поляне. Красоту скрытую, которую нужно додумать, представить и прочувствовать. Листва желтела, а учеба была все ближе. На школьной линейке мы стояли рядом и шутили отвратительные шуточки про учителей, про то, как сильно надушилась преподавательница физкультуры, пока сзади нас не одернул Алекс. Его темные волосы и невысокий рост на фоне рыжей листвы, виднеющейся из-за спин учеников, напоминали икону. Листва, к слову, отбрасывая свет ему на голову, придавала ей красноватый цвет. Как у тлеющего уголька. Алекс сказал, что мы говорим ужасные вещи. Если честно, я слышал о нем и до этого, но не предавал значения. Учился он в другой, присоединенной школе и слыл странным и агрессивным. Я бы предпочел промолчать, но Джек уже едко ответил, после чего завязалась словесная перепалка. Эти переговаривания могли бы длиться вечно, если бы щуплый, с кривой осанкой мальчик моего роста не одернул нас, сказав, что учитель может заметить и наказать нас, а заодно и его. Его светлые волосы накрывали лоб, а опущенная голова не давала разглядеть лицо. Да, это был, как ты понял, Фин. Слабый, забитый и уставший ребенок двух снобов. История похожая на мою, только у его родителей все получилось. Мы посмеялись над ним, но обстановку он разбавил. Джек и Алекс пожали друг другу руки, а меня даже кольнула ревность, ведь я снова боялся остаться на обочине. Снова одинокий и брошенный. Стало даже как-то обидно, даже непонятно из-за чего. Но на то я и подросток. Хотя, он и вправду смотрел на Алекса иначе. Пожав ему руку, я понял причину такого отношения. Алекс был человеком непоколебимой идеи, которую чувствуешь кожей, даже разговоров никаких не надо. Мне определенно нравилось быть рядом с ними. Я все ещё был счастлив в роли ведомого.В классе меня посадили с неразговорчивым мальчиком с серыми глазами и русыми волосами. Он посмотрел на меня исподлобья надменным взглядом, хымкнул и отвернулся. Я был заряжен аурой Джека и Алекса, так что нашел в себе смелость подстебнуть его и напомнить о хороших манерах. Он представился как Тони. Ничего больше. Потом, на завтраке, я сел рядом с Джеком и Алексом, которые сцепились в безобидном диспуте на тему увлечений. Алекс говорил что-то не очень хорошее про панк-рок, Джек доказывал, что церковь — реликт пережитого прошлого. Я решил вмешаться в разговор, но понял, что эта тема только дли них двоих. Их тет-а-тет. Снова кольнуло, но к нам подошел Фин, с застенчивым вопросом можно ли ему сесть. Ему не ответили спорящие, но ответил я. Так что мы с Фином начали разговор. Сначала про учебу, потом про новый класс, потом как-то мы стали посмеиваться над спором Джека и Алекса, а потом и сами заспорили. Кажется, на тему алкоголя. Я был в этих делах сведущ, так что выступал защитником. Фин был категорически против, но когда я сказал ему, что подросток волен делать глупые вещи, и просто физически нуждается в том, что бы хоть раз пойти наперекор родителям, в его глазах появился огонек. Недобрый, но преисполненный такого авантюризма, что дух захватывало. Сзади послышался надменный смешок, смысл которого был в том, что мы в этом плане абсолютные слабаки. Джек и Алекс остановились. К нам подсел Тони. Мы переглянулись и я резко дернулся и предложил поспорить. Тони высокомерно рассмеялся, сказав, что один на один не интересно, ведь он победит. На что Джек и Алекс переглянулись и кивнули. Тогда Алекс впервые сказал «In vino veritas». И как-то завертелась наша дружба. Мы пили в лесу, веселились на уроках, отчаянно спорили и занимались всем, к чему лежала душа. Любая идея была в почете. Хватило одного года, что бы заставить нас быть уверенными друг в друге настолько сильно, насколько это возможно. Может, все то, что происходило со мной и стоило того, что бы я встретил их? Наш неформальный клуб был тем, над чем любили посмеяться, ведь Джек и Алекс были теми, кто никогда и ничего не стыдился, так что мы занимались самыми странными вещами. Например, мы один раз пришли в костюмах колдунов, как бы это иронично не звучало, и разговаривали мудреным словами, будто бы нам было лет по двести. Если честно, было так приятно не быть стесненным из-за прихоти пары мудаков, которые любят свою зону комфорта. К слову о мудаках, своих друзей я видел частенько в школе. Обычно они не замечали меня, танцуя вокруг одного из них, того который любил отбивать от меня девушек, но иногда и смеялись. Сначала я все ещё злился, хотел показать, как мне хорошо без них. Но в итоге я добился того, что замечал их только в случайные моменты. Они слились с серой массой. Ещё бы, когда так близко находятся такие разные, но при этом родные люди, затмевающие остальной мир просто своим присутствием. Я замолчал, отдавшись мыслям. Сигарета, которую я держал в руке, все ещё, как ни странно, не кончилась, хотя я присасывался к ней стабильно раз пять в минуту. А говорил я долго. Рядом послышался усталый вздох, потом то, что сидело рядом, с кряхтением встало и сделало ещё вдох. А потом на плече мне легла рука. И в этом жесте было все: понимание, сочувствие, напутствие и прощание. Затем послышалась пара шагов, звук открытия металлической двери и лестницу осветил лунный свет. На полу, на мгновение, искаженный лестницей, застыл силуэт. И пропал, только махнув рукой. Я встал и вышел вслед за ним, но там уже никого не было. Я находился над комплексом, справа была смотровая площадка, с которой было видно море. И слышно. Я вдохнул морской бриз, который сладостью наполнил мне легкие. Но где мой спутник? Я огляделся по сторонам, но его нигде не было. Я похлопал глазами, а затем сказал. — Спасибо, кто бы ты ни был! Ты был самым лучшим слушателем в моей жизни! Прощай! Ответом был лишь ветер. Почему то стало печально, а к глазам подступили жгучие слезы, которые, в прочем, оказались ложным позывом. — Прощай. — Повторил я и отвернулся к морю. Встав вплотную к перилам, я опять задумался. Вдалеке под ногами море било о скалы, в руках тлела нескончаемая сигарета, а я унесся мыслями в свое прошлое, опять. Если честно, я частенько чувствовал, что просто не вписываюсь в их компанию, ведь не представляю из себя ничего путного. Хотя, они частенько уверяют меня в обратном. Наверное, мания моих родителей отдать меня в любую секцию, дабы я достиг там всего сделала свое дело. Может быть, если бы они это делали правильно, я бы и смог добиться многого. Обычные мысли обычного нытика, ничего нового. Я прикладывал сигарету ко рту, даже не зная, на что злиться. Я не мог там, не могу здесь, и не смогу в будущем. Выпустив клубок дым я закашлялся. Все таки, эта сигарета начала кончаться, видимо, магическая батарейка села. Я смотрел на воду и глубоко вдыхал ночной морской воздух. После чего резко поднял голову. С чего бы это у меня должно было не получиться здесь? Мне кажет… Я абсолютно уверен, что в том мире у меня намного больше шансов, чем в этом. Просто нужно перестать быть обузой для самого себя. Да, я не идеален, но почему я делаю за всех, кто неприятно плевал мне в жизнь их работу? Посмотрев на окурок, который тлел в руке, я сжег его одной мыслью. А потом почему то воодушевление перешло в злость. Я вцепился в железо перил, которое начало нагреваться, а все гальки и камушки в радиусе метров пяти стали дергаться и постепенно взлетать, кружась вокруг меня наподобие щита. А я просто злился. Не знаю, почему они вели себя так, но в голове промелькнула мысль: «Это все символизм». Символизм? Ну что же, определенно, этот каменный щит кое-что олицетворял. А именно — меня. Да и всех, кто прячет настоящее под накидкой образа. Уязвимое, мягкое и родное, все это оказывается спрятано внутрь, подальше от внешних глаз. Мне столько раз хотелось сказать моим друзьям, насколько я рад, что они рядом, но даже сейчас я боюсь открыться полностью, ведь страх того, что кто-то это использует пересиливает все остальное. Эти камни, что кружат вокруг, может быть олицетворение всех моих проблем, обид и всей грусти, в совокупности дающих непреступную защиту, как производную. Перила под пальцами стали раскаляться. Но почему я храню все это? Родителей, горе-друзей, одиночество? Я снова стал переживать все то, что случилось до этого. В очередной, сука, раз. Но теперь, с каждым новым повтором, с каждым новым циклом этих отвратительных моментов, один камень вылетал из строя и уносился в море. А переживать в этот раз было неприятно. Все вспоминалось до малейшей детали, до самой короткой эмоции. Металл под ладонями закипел, а камни стали лететь один за одним, подставляя мое лицо ночному морскому ветру. Друзья, родители, обиды, разочарования, усталость, безысходность. Все это летело вперед и с всплеском падало в воду. Туда и дорога, если честно. Картинки мелькали перед глазами, руки тряслись, а в груди болело, но, тем не менее, дышать становилось все легче. Все было пережито и сожжено. В один момент я почувствовал, что мягкому бризу ничего не мешает плавно обволакивать мое лицо. Камни кончились, перила перестали дымиться, а я упал на спину. Я лежал и смотрел на звезды. Холодные, далекие, и бесконечно притягательные. Может ли человек, привязанный к куче камней взлететь и коснуться неба? Вряд ли. Зато я могу. Это бездонное пространство с кучей ярких точек так напоминало мне мои внутренние ощущения. Пыль, висящая в вакууме. Настало время заполнить его чем-то новым. Например, новым миром, ожидающим меня на пороге. Кинув прощальный взгляд на небо, я встал. В месте, где я держался за железные перила, теперь были выямки по форме моих рук. Можно было бы и исправить, я физически чувствовал, что способен сделать это одним движением. Но, пожалуй, пусть это останется памятником моей битвы со своей мятежной подростковой душой. Сделав глубокий вдох и взглянув на море, я развернулся и пошел назад. Я ожидал, что буду долго кружиться по винтовой лестнице, но каково было мое удивление, когда через пару тройку пролетов я дошел до выхода. Я даже пробежался в обратную сторону. И правда, всего пара поворотов. Я почесал голову, но все же решил, что что-то должно остаться загадкой. Да и хватит, пожалуй, расследований и путешествий на сегодня. Вторая странность ждала меня по дороге. Я брел по коридору и случайно бросил взгляд на часы. Судя по их показаниям все это мое путешествие заняло чуть меньше часа. Я усмехнулся. Казалось, что на той лестнице я просидел дольше. Вздохнув, я таки решил дойти до своей комнаты, и не важно, что на пути мне встретится. Хотелось спать. Я вслушивался в шарканье своих ног и не заметил, как оказался перед своей дверью. Открыв её, моему взору предстало обычное великолепие этого странного магического места. Светлячки в кроне сверху, странные огоньки холодного голубого цвета, развешенные в хаотичном на первый взгляд, но, тем не менее, своеобразном порядке. Так же луна висела над бескрайним морем, создавая длинный отсвет на воде. И ещё мой призрачный знакомый стоял, смотря на воду и облокотившись на деревянные перила балкона. — Долго же ты там бродил. — Сказал он. — Если не сейчас, то когда? — Ответил я, направляясь к кровати. — Ну да, конечно, когда, как не глубокой ночью справляться с внутренними демонами? — Ухмыльнулся он. — Однако, много же ты ныл. — Если не сейчас, то когда? — Повторил я. — Как по мне, я выбрал лучшее время для этого. И знаешь, в другой ситуации я бы обиделся, если бы ты сказал, что я ныл. Но сейчас… Хм. Даже не знаю. Мне похуй на тебя, дружище мой бесплотный. — Аин. — Ответил он, улыбаясь. — Меня зовут Аин. — Очень приятно, а я Ник, и меня не канает, что ты знаешь это. — Ответил я, сев на кровать. — Ты что-то хотел? — Да, пожалуй я хотел поговорить насчет тех вопросов, которые тебя интересовали, но, как вижу, тебе сейчас нужен сон. — Он все так же смотрел на воду. — Сегодня с тобой что-то произошло, не знаю, что именно, но как бесплотный дух я намного более восприимчив к тонким материям. И я что-то чувствую. Так что, пожалуй, все это сможет подождать до завтра. Но в следующий раз я и обидеться могу. Но я уже не слышал его. Я спал, укрытый своим мягким одеялом. Он развернулся ко мне, видимо, собираясь что-то сказать, но замолчал. Затем он ухмыльнулся: — Спокойной ночи. И испарился.