Идаллион

— Три тысячи ангелов тебе в помощь, Хэддок, — буквально заплакал у меня на плече Гендальф, который успешно прошёл трёхмесячный курс реабилитации у меня на ферме, а сегодня его семья приехала за ним, чтобы забрать домой — в штат Невада. — Я давно не чувствовал такого душевного спокойствия. Всё так хорошо, что даже уезжать от тебя не хочется.       Свой центр я открыл не больше пяти лет назад, но за последние два года он приобрёл неслыханную популярность, ведь многие хотели подправить своё душевное состояние и подлечить нервы — некоторых привозили даже насильно, — но большинство здешних жителей — люди с психологическими травмами или расстройствами. Лошади, что в числе ста тридцати двух живут на моей ферме, помогают мне в качестве незаменимых профессионалов своего дела — больные проводят почти всё своё свободное время в летних левадах с лошадьми, общаются с ними, учатся чему-то новому или снова открывают в себе какие-то качества и умения.       Идея, которую я, благодаря своему кропотливому труду и не одной сотне тысяч долларов, всё же смог воплотить в жизнь, отхватив у властей Калифорнии не хилый такой участок на пару сотен гектаров, на которых сейчас жили в основном лошади — мне и моим постояльцам хватило пару соток, на которых было построено несколько зданий, где мы все жили, теперь стала смыслом моей жизни. Я уже не мог представить себя каким-нибудь бизнесменом, который будет сидеть у себя в офисе где-нибудь в Нью-Йорке и дистанционно решать какие-то проблемы. Огромный табун лошадей был моей семьёй, которая из пятнадцати голов пять лет назад разрослась до ста тридцати двух на сегодняшний момент. Из-за прекрасного климата и почти отсутствия зимы на моей ферме только огромные поля, огороженные забором, чтобы лошади не сбежали, и несколько огромных полукрытых конюшен, которые, надо заметить, почти и не используются — скакунам больше нравится свобода и просторы, а я их в этом не ограничиваю.       Неожиданно зазвонил телефон, отчего мне пришлось прервать объятия с Гендальфом и, тепло с ним попрощавшись, отойти, чтобы ответить на звонок. — Хэддок слушает, — привычно отозвался я, наблюдая, как девочка лет десяти, самая маленькая здесь постоялица, поглаживала серого жеребца по морде, скармливая ему в этот момент яблоко.       Графит был спокойным, но весьма ветреным парнем, у которого никогда не было человека, что смог бы его заинтересовать, чтобы жеребец практически не отходил от него. Этот наполовину арабский скакун достался мне от одного из постояльцев несколько лет назад, когда у того во время прохождения моего лечебного курса в штате Юта, где он жил, не сгорел дом — коня чудом удалось спасти. — Здравствуйте, меня зовут Хедер, — чуть взволнованный женский голос заставил меня оторваться от серого жеребца и прислушаться к разговору. — Я звонила вам несколько дней назад по поводу моей подруги, чтобы она прошла у вас некий курс лечения. — Да, я помню вас, Хедер, — кивнул я сам себе, действительно вспоминая, что девушка мне с таким именем уже звонила и просила помочь её коллеге и подруге по совместительству, у которой случилась какая-то проблема. — И внимательно слушаю. А ещё, можно просто Инглинг. — Инглинг, мы сами из Окленда, поэтому, я так думаю, поедем завтра с утра, чтобы спокойно добраться до вас, — начала рассуждать девушка, но потом вдруг умолкла на несколько минут. — Простите, мимо проходила подруга. Она не знает, что мы собираемся для неё сделать.       В голову сразу же закрался вопрос о том, как же они тогда привезут ко мне девушку, если она ничего не знает и в итоге может отказаться, и я его озвучил, чтобы удовлетворить свой интерес, на что получил весьма лаконичный ответ о том, что, когда мой возможный пациент узнает обо всём, будет уже поздно поворачивать обратно. Ещё несколько минут поговорив с Хедер и объяснив ей, как и куда ехать и на каком повороте сворачивать, чтобы добраться до фермы, мы тепло попрощались, и каждый пошёл делать свою работу.       Я отправился в сторону небольшой левады, в которой паслись два моих рыжих жеребца — Глинтвейн и Бьякуя. Они находились здесь у меня уже около недели — даже лошадям нужно отдыхать от реабилитации людей, но я не особо-то и торопился их к кому-нибудь приставлять, потому как оба жеребца были ещё совсем молодыми и немного тяжеловато переживали расставания с постояльцами. Скормив паре лошадей несколько маленьких кусочков моркови и явно подняв им настроение, я со спокойной душой двинулся в сторону дома, где на пятом, только моём, этаже был мой рабочий кабинет, — нужно поделать вид бурной деятельности, а ещё заказать продуктов и корма для животных.       К слову, на ферме жили не только лошади, но и некоторые другие домашние животные — коровы, козы, куры и парочка овец, — так же кто-то однажды привёз мне семью из семи котят, которая за три года успела хорошо так подрасти. Теперь же эти ушастые и хвостатые проказники наравне с лошадьми помогали вылечить какой-нибудь недуг. — Инглинг, — за спиной послышался детский тоненький голосок, к обладателю которого я тут же поспешил повернуться лицом. — Графит балуется. Он дёргает меня за косички, выпрашивая ещё угощение.       Я с широкой улыбкой смотрел на возмущающуюся малышку, за спиной которой возвышался серый жеребец и кивал головой, полностью подтверждая слова маленькой Дейзи. Она забавно упёрла кулачки себе в бока и надула губки, словно действительно обижалась на заигрывающего с ней жеребца, но не прошло и минуты, как девочка весело рассмеялась и побежала в мою сторону. — Инглинг, — словно пони начала скакать вокруг меня Дейзи. — Дай пару кусочков морковки. Я знаю, что у тебя есть. Братец Инг, у тебя всегда есть морковка.       Ласково потрепав наконец успокоившуюся девочку по голове между косичек, я с широкой улыбкой достал из кармана целый пакет с оранжевым овощем и протянул его малышке. — Только не скорми всё одному Графиту, — передавая пакет девочке, пригрозил я пальцем, чуть нахмурив брови, чтобы показать, насколько я серьёзен, но Дейзи звонко рассмеялась, а потом и кивнула, забирая из моих рук пакет. — Спасибо, братик Инг.       Радостная девчушка ускакала обратно к ждущему её жеребцу, а я продолжил свой путь до кабинета, где планировал провести весь оставшийся день. К счастью, до конца дня никаких проблем не возникло, а потому к ужину я спустился довольный собой и проделанной работой, до которой в ближайшие дни у меня руки не дойдут — новая постоялица, подруга Хедер, заберёт всё моё свободное время, которое я потрачу на неё, чтобы она хоть немного освоилась, если, конечно же, сама захочет остаться. Хоть и привозили ко мне людей иногда и силой, но держать их здесь этой же силой я никогда не стремился — уж если им с первого взгляда здесь не понравилось, то я уже ничего не смогу сделать.       Вечер прошёл вполне спокойно, я по привычке обошёл ближайшие левады и подкормил сахарком ждущих меня лошадей, которым и самим нравилась моя маленькая традиция — всё же меня они любили куда больше постояльцев, ведь для каждой лошади я стал кем-то особенным. Мамой, папой, вожаком, другом или братом — моё значение для моих любимых копытных не играло никакой роли, ведь я был для них всем. Взаимное уважение — вот, что я зарабатывал перед табуном для себя, чтобы иметь возможность полностью контролировать любую, даже самую ужасную ситуацию.       Я был безмерно счастлив, что больше сотни лошадей уверенно пойдут за мной, если я вдруг куда-то пойду, затопчут моего врага, если я их об этом ласково попрошу, сдобрив просьбу кусочком сахара. Но мне ничего этого не было нужно — лишь безмерные доверие и любовь, что сквозили в каждом движении головы, говорили мне больше совершенно ненужных слов. «Я надеюсь, Инглинг, что моей подруге у тебя очень понравится. Нет сил больше смотреть на живого мертвеца, в котором неизвестно ещё как душа держится. Спаси её, спаси Астрид, Инглинг, пожалуйста».