위태롭던 내게 넌 Gravity*
© Taeyeon — gravity
(Ты гравитация для меня, кто была в опасности)
Она любит снег с детства. Незабываемое ощущение трепета, когда, белоснежные и холодные, они попадают на руки, на лицо, на одежду, позволяя ощущать себя неким ангелом. Хочется выйти на улицу, позволяя снежным хлопьям осыпать себя, попадая под шиворот или рукава, но чувствуя действительное умиротворение в душе. Такие красивые, индивидуально прекрасная каждая и мимолётная, тотчас тающая в ладони. Она любит это чувство с детства. Мечтательность, окружающая словно волшебный ореол, не даёт заскучать или разозлиться на холод, трогающий горячую кожу, дразня или шутливо пугая, давая закружиться в воображении. Давая возможность вдохнуть и притронуться к фантазиям. Она любит эту часть себя с детства. Поднимающую до таких высот, что ранее не были неведомы, а для остальных не будут известны никогда, для неё эта часть защищающая и пронизывающая от головы до пят, дающая полноценность её характера. Так было в пять, в десять, в пятнадцать и есть в двадцать два. Без этой части, она не она. А что же для других? Они не любят снег. Он раздражает, слишком холодный, напоминающий их душу, что находится в таком состоянии долгое время, не имея возможности отогреться в теплоте любви хотя бы к самим себе, ведь они себя не любят. И друг друга не любят, таковы её родители, которые хоть и развелись много лет назад, всё ещё продолжают препираться и между собой ставить маленькую Хираи, что так жестоко на самом деле. Они не любят касаний. Неважно людей или предметов, если это их желанием не является. Потому что они хотят казаться высшими, далёкими, такими, что смотрят с вершины авторитета и своей найденной мудрости, совсем не понимая причин того, почему их дочь с ними так далека. Они не любят эту часть девушки. Эта часть ненастоящая, путающая, дающая отстраниться от реальности, в то время как реальность и есть самое важное, единственно учитывающееся для них. Отстраниться, дав себе отдохнуть, убрать тревожные мысли, для них значит сбегать, трусливо не оставляя после себя даже следов. Без таких характеристик, её родители не её родители. — Момо! — раздаётся крик, что для аэропортов нормально, но для Момо, так давно не слышавшей своё имя из родных уст, это почти как призыв бросить всё и прижать к себе подругу. Не успевает бросить, ведь её хватают за плечи тёплые ладони, а яркие глаза, наполненные счастьем и облегчением, оглядывают прибывшую внимательно, чтобы резко прижать к себе и вдохнуть запах той, кого давно не видела. Не верилось с самого начала, а сейчас лишь бы держать около себя, дабы было доказательством. С Минатозаки Саной они подруги с самого детства. Сана — часть её детства, как и Момо для неё. Сана — это потрясающая и родная, та самая нежность и поддержка, сильные крепкие объятия и такой драгоценный трепет внутри, усиливающийся, если осознать, что время летит слишком быстро. У Момо слёзы рвутся наружу, губы дрожат, а ладони хватают сильнее девушку, чтобы дать время себе понять и поверить, что она находится, она дышит, живёт, встречается с близкими, которых любит, а не тех, которых терпит. Любовь, в конце концов, очень хрупкая драгоценность, способная сломаться в любой миг. — Ну-ну, успокойся, — бормочут ей прямо в ухо на японском, поглаживая по спине, но Хираи не может заставить себя успокоиться. Кажется, края затопило окончательно, когда звучит тихое: — Я скучала. — И я. Знаете, это крепкие объятия тех близких, которые в силу обстоятельств не могли поддерживать подруга с подругой связь постоянно или быть рядом подруга с подругой, потому жалеют о потраченном времени. Объятия тех близких, которые понимают, что тем для разговоров перед сном будет много и вряд ли те иссякнут. Объятия тех близких, которые осознают, что не стоит больше терять напрасно часы и минуты. По дороге Хираи знакомится с хорошим знакомым Саны, с Чонином, чья медовая кожа блестит при бликах яркого солнца, но никак не затмевает его шоколадные сверкающие глаза, направленные в сторону Минатозаки. Он подвёз её в холодное зимнее утро в аэропорт, а после дождался нужного рейса и послужил в качестве грузчика. Весело, мило, также удобно, чего уж скрывать. В его машине включено отопление и барахлящее радио, из которого доносится какая-то обычная рождественская песенка с примитивно весёлым мотивом. Взгляд девушки устремляется к окну, где продолжает идти снег, не прекращающийся с момента выезда на курорт. Маленькие снежинки то и дело попадают на стекло, заставляя её улыбаться всё шире и шире, наблюдая за природными чудесами. — Я работаю там с Чонином, — оборачивается к ней голова подруги, переключаясь ради третьего на корейских, который знают все присутствующие от обучения в Южной Корее, — а ещё в Давосе, в том курорте, куда мы едем, есть дома, в одном из них ты можешь пожить. Я забронировала тебе один. — Дом? — бубнит. — Я не хочу оплачивать целый дом, мы же говорили про квартиру или про то, что я побуду у тебя. Та только улыбается и пожимает плечами, вернувшись в сидение: — Я случайно забронировала, а потом думаю, кому же отдать? Не пропадать же деньгам. — Ты не можешь, — хмурится приезжая, чувствуя неловкость в каждом своём движении из-за доброты близкой. — Могу, — коротко заявляет она тоном, не терпящим возражений, в конце добавляя чуть ласковее: — И потом поговорим. А Момо и не собиралась обижаться или злиться, ей всего лишь было неудобно. Она приехала сюда, чтобы разгрузиться, вытаскивая из своей головы горькие воспоминания, а с плеч сбрасывая надоевший груз. Целый дом? Может быть, Сана поступила так, поскольку не хотелось видеть туда-сюда бродящую Хираи? Это возможно понять. Стуки дворников, крутящихся по лобовому стеклу, умиротворяюще звучат в унисон с песней, чей звук заметно убавили. Поездка на машине кажется ненастоящей, пока вокруг всё окружено белым пушистым снегом, а внутри невероятно комфортно сидеть в приятном салоне. Всё всегда можно понять, Момо ведь понимающая. На улице сказка: держащий в строю холод, ветер, способный коснуться ноздрей и дать вдохнуть воздуха так, что понимается значение «зима внутри». Здесь зима везде, на каждом миллиметре отмечает себя, искренне сияя. Природа не может врать. Добираются до нужного дома, вполне обычного размера с горящим светильником над входной дверью, замечая как тихо в этом месте. Словно возможно замереть, наблюдая за окружающей красотой, и не желать мешать ей, отвлекая остальных шумом. Они идут во двор, завернувшись в свои куртки, Момо улыбается себе под нос, пусть её пробирает дрожь, в этом так же можно винить предвкушение неизвестного и страх перед рутиной. — Какой зимний спорт ты больше любишь? — внезапно спрашивает Сана, увеличивая скорость ходьбы из-за боязни замёрзнуть и вновь оборачиваясь на дорогу, где ждут Чонин и его машина. Момо вздрагивает и поворачивается в её сторону, замечая продрогшие пальцы. — Может мне…? — предлагает она в помощи поднятия своего единственного чемодана, и то с самым минимальным количеством вещей, которые она когда-либо брала. — Не дождешься, я же выхватила его, — хихикает и спешит вперёд, выкрикивая для оставшейся: — Лучше ответь на вопрос! — Ну, — тянет Момо, хныкнув, но всё-таки побежав вслед; — На самом деле, я не умею… ничего из этого? Потому и не знаю ответа на этот вопрос. Уставшая она пыхтит, выравнивая дыхание. Минатозаки звенит ключами, ища нужный, уточняя: — Правда? Так и не попробовала? — искренне удивляется, в то время как замок, назло будто, не поддаётся. — Да, — улыбается неловко, начиная следить за тем, как выглядят деревья за спиной девушки; неимоверно завораживающе иней окружает ветки. — Кстати, не верю, что настолько прохладно. Я думала, что зима в этой стране мягкая и ясная. — Не совсем, — опять хихикает, дёргая дверь, — обычно в Швейцарии как раз таки ясная и мягкая зима, но, знаешь, она ведь, — останавливается, чтобы выразить мысль, — зима. — Понятно, — и дверь открывает, представив японке место, где она проведёт ближайшие дни. Волшебство. Волшебство непонятным образом появляется в стандартном гостевом домике с нейтральными цветами, интерьером и видом, но такой впечатляющей атмосферой, которая так и кричит о том, что изменит жизнь японки навсегда. — Спасибо! — порывается девушка к другой, прижимая как только может, чтобы вновь дать своему сердцу шанс успокоиться и осознать, что здесь так же всё реально. Здесь всё линия, которая делит на «от» и «до», а ещё вывод — у её подруги есть хорошие деньги. И у самой Момо есть деньги, которые она потратит без сожалений. Есть время, которое оно может швырнуть беспощадно в угол, самой тем временем игнорируя существование его. Есть желания, которые она хочет исполнить, некоторые только в одиночестве. Так что стоять перед длинным снежным спуском, чувствуя лёгкий ветер старательно дующий в лицо, очень волнующе. Высота такая манящая, зовущая, пока тяжёлая доска в руках не даёт скучать, а тёплые слои одежды — замёрзнуть. Впереди так много всего, глаза смотрят, не боясь, моргают быстро, дыхание частое согревает, напоминает. Набатом стучит, что времени мало, возможности опять ускользнут, совсем виду не показав, и Хираи опускает доску вниз, прежде чем чувствует хватку на своих плечах. — Хей-хей-хей, — звучит прямо над ухом на английском немного с акцентом, если можно сказать то о мужском голосе, что говорит через ткань шапки и капюшона, — вам рано ещё спускаться с такой высоты, — ласковый тон отвлекает, давая незнакомцу возможность забрать с собой подальше от спуска с её доской в руках. Кажется, ей нужно было глотнуть свежего воздуха больше, чем она испытывает сейчас. И эта нужда перевесила чашу весов, пьяня и притягивая к себе. Не до конца Момо избавилась от переживаний, разъедающих мозг. Не до конца она ощутила возможность взлететь как птица и распробовать её, свободу. Может быть и рано, она ведь раньше никогда не каталась, но что может произойти? Равновесие держать она умеет, медицинская помощь бдит, а снизу вроде как и не так страшно. Впрочем, её считают спасённой, судя по облегчённому вздоху рядом, и Момо глядит на своего недопринца. Девушка хихикает своим мыслям, замечая только специальные очки и тысячу таких же, как и у неё, слоёв защиты от мороза, что фигуру или внешность не оценишь. Хорошо, что это не так уж и важно. Голос у него звучит мило. Заботливо, незнакомо, по-новому. — А? — запоздало реагирует на его попытки разговорить и глупо улыбается. Может ли он хоть как-то разглядеть лицо для него незнакомки непонятно, но узнать узнал и бубнит уже на корейском, который она знает, опуская доску на землю: — Так это вас наша Сана потеряла. Узнал? Наверняка по этой яркой доске, которую они вместе брали. Кто он вообще? Знает её родную? А это она от этой Саны и сбежала через пару часов, когда подумала, что для своей подруги она ничего особенного и не сделала. Купила билеты, собралась и приехала к ней как какая-то драгоценная гостья, ведь остальное ждало её на блюде с золотой каёмочкой. Непривычно. Момо приучена к мысли о том, что делает мало, недостаточно, не так хорошо с детства. Сама ли или с окружения, только настойчиво данная часть души кричит в моменты подарков, похвал, отдыха и спокойного времени. Что же сделала она, в конце-то концов, чтобы заслужить? Чтобы получить? Чтобы радоваться? В какое-то мгновение просто захотелось доказать себе, что она действительно свободна. Глупо, но искренне. — Ясно, — судя по молчанию, тот что-то понял своё и, достав телефон, кому-то пишет, — я свяжусь с Саной, позвоните ей. Она беспокоится. Хираи подходит ближе, вглядываясь в номер. Действительно, это её Минатозаки Сана. — Напишите, что я с вами, — шевелятся замёрзшие губы, — мне нужно время наедине с собой. — Но, — начинает было, но останавливается руками Момо на запястьях и репликой: — Пожалуйста. Он ищет что-то для себя в её глазах, словно разглядывает их через очки, и кивает медленно, соглашаясь. Слышны крики со спусков, разговоры вокруг, что до того сливались в единый шум, активизируясь лишь сейчас в ушах японки. Незнакомец отходит чуть-чуть и неожиданно громко произносит: — Ким Хичоль, инструктор по сноубордингу, — указывает на снаряжение, — начнём занятие? Момо улыбается: — Хираи Момо. Начнём. На самом ли деле он инструктор? Потребует ли он денежную оплату? Ей будто бы всё равно, будто бы она поддалась ощущению, что, отпустив страхи и сомнения полностью, она сможет обрести хотя бы временную свободу. Ведь, что та сама по себе? Открытие всех возможных и невозможных границ или их полнейшее уничтожение? Но разве не сотрутся в итоге все концепты морали да сознания? Можно ли равнять свободу, очертания которой в виде выборов и ощущения того представляет Момо, со свободой другой, о которой говорят или могут говорить остальные? Осилить бы гравитацию, стать и вправду парящей, открывшись ветрам. Стать бы свободной. Невероятные склоны после облегчения душевного открываются с новой стороны, тот самый чистый воздух чище и немного экстрима для начинающих будоражат. Для новичков трудно словить все детали, но, кажется, Хичоль-щи изъясняется так ясно, что Момо в ту же минуту готова спускаться вниз без помощи, получая снег повсюду на одежде. Даже неудачные попытки, сопровождаемые смехом начинают внушать ей успокоение. Но где же всё-таки можно найти ответ на все волнения девушки? Извне или изнутри? — Ай! — рука болит, когда, поднявшись на спуск вновь, она опускает доску вниз. Инструктор тут как тут, начинает спрашивать про состояние руки, но тогда отмахиваются, говоря о том, что уже хватит занятий, спрашивая, сколько времени прошло. — Не так много, час-полтора. — На больше меня не хватит, — сдержанно выносит вердикт и хмыкает, поднимая внезапно горящие глаза спустя секунду: — Хотите прогуляться? Держит за руку; не почувствуешь кожу, отличаются ощущения совсем от того, что бывали раньше от прикосновений у неё, однако мысль развивается очень быстро и позволяет девушке подумать о «безумном». Ранее под запретом находящемся. Также о том, как приятно быть спасённой. — Я, — он мнётся, отступая чуть назад, опять смотрит вперёд и переспрашивает: — Что? Они в отдалении от других, не мешая движению, пересекаются взглядами, если можно так сказать со специальными очками на лицах, и она вздрагивает, бурча: — Пожалуйста, — но в этот раз не работает, он словно возвращает её на землю после минутного полёта, и через несколько минут японка связывается со своей подругой, чтобы отправиться в съёмный домик. Девушка не прощается с Хичолем, только едва кивает, получая в ответ такой же взволнованный. Снежинки кажутся гораздо тяжелее, чем были до того, ветер наоборот виноватым, лёгким. Как можно остановить сказку от конца? Минатозаки почти ничего не говорит, когда они обнимаются и поддерживают светскую беседу про работу, погоду, еду, блюдо, что приготовила, в то время как Хираи каталась. Она только просит в следующий раз предупреждать, а после выходит, как допивает свой чай и доедает суп. В доме прохладно, а за окном волшебство голых ветвей деревьев под покровом инея. Свет не горит, ведь его отключают, желая погрузить комнату в темноту. Момо так давно не высыпалась. Ей не снились кошмары, но сны её беспокойны в большинстве случаев, тревожные какие-то, что из-за любых мелких шорохов, уставшее сознание девушки просыпается, после не имея сил заснуть. Сегодня ей хотелось бы спать хорошо, чтобы завтра провести продуктивный день. Пожалуйста.그려만 왔던 지금 내 모습
아직 난 믿기지 않아
© Taeyeon — Feel so fine
(Не могу поверить, что нынешняя я
Та, о которой только мечтала)
— Здравствуйте! — кланяется, здороваясь со знакомым лицом. Хичоль-щи оборачивается резко и, хотя улыбается, показывает ей своё немного взволнованное лицо. Кланяется в ответ, замирая, когда пересекаются взгляды. У него красивые глаза, отмечает Хираи. Непривычно видеть друг друга без нужного снаряжения в такой обычной одежде в фойе ресторана. Момо выбрала для похода тёплые джинсы и свитер, что, удивительно, так же и на теле мужчины. И он, если не ошибается подсознание, гораздо старше её. — Здравствуйте, а где ваша подруга? — от напряжения оглядывается он, заставляя её рассмеяться и прикрыть губы ладонью: — Я не ребёнок, чтобы меня кому-то вверять. Хотите пообедать? Я приглашаю. — Не думаю, что получится, — он хмурится, — меня сюда позвала знакомая, сказала, что срочное дело… Момо резко вбирает в себя воздух: — Я попросила. Собеседник цокает, не поверив своим ушам, и кладёт руки по бокам: — Я женат, — сразу устанавливает, тогда поднимая ладонь, но, какая неудача, на пальце нет кольца. — Неправда. — Откуда знаешь? — он переходит на довольно неофициальную речь, отбрасывая рамки вежливости на корейском, чем вгоняет собеседницу в краску. — Спросила у Саны. Мужчина застывает, переосмысливает что-то своё в голове и, облизывая губы, серьёзно уточняет: — Ты знаешь сколько мне лет? Что я делал? Как сложилась моя жизнь? О том, где у такого старика, как я, семья? Смотрит прямо в глаза, нужно ему обязательно знать знает ли она. Глупыш. Смотрит, сама того не ведая, как принуждает её раствориться в его шоколадных глазах. — Нет, не знаю, — как ровно звучит её голос, что уверенность его тает от чужого спокойствия, — но это и не важно, аджосси. Подмигивает, указывая на один из столиков, ожидая где-то секунду-две, прежде чем он усмехается и проходит. От одного обеда с настойчивой туристкой ничего не случится. — Мне, кстати, тридцать пять, — бросает, проходя мимо, и она уж слишком довольно улыбается. Впрочем, одним обедом это не ограничивается. И вряд ли ограничилось бы в любом случае, потому что, имея такую разницу, у них есть темы для разговоров, среди которых чаще мелькают расплывчатые, философские. О впечатлениях после разных стран. Он делится моментами из своей жизни в Корее, не затрагивая личных событий, и ведает про то, какой у него любимый ресторан с ттокпокки. Какие красивые улицы, парки, где он бывал, восхищаясь природой. Она же говорит о том, что училась по обмену, была год, но быстро выучила язык, ведь у неё есть склонность к изучению, (таким образом и английский в её копилке). — Я скучаю, — внезапно добавляет с грустной улыбкой, отрезая кусочек мяса, — так давно не был. — А почему не сходишь? — любопытствует, сложив руки на подбородке. — Нет возможности, — пожимает плечами и подмигивает: — А что, хочешь со мной? — Пф. О Японии, о том, как там всё выглядит и устроено, как девушка должна была себя вести, о моралях, традициях, устоях, красивых пляжах и, может быть, чуть-чуть о самой себе и своей душе. О жизни, смысле, совести, опасениях, страхах, обязанностях, неудачах, свободе, ошибках и любви. Он милый по её мнению, интересный собеседник, хороший инструктор, создающий приятное впечатление. Так важно знать его биографию, дабы получить позволение сблизиться? Они делят счёт пополам, только потому что Момо разрешила. Так же она пригласила его прогуляться, заранее сообщив, что узнала о гибком графике мужчины. Куртки поверх, и они отправились покорять курорт Швейцарии пешком. Приятно ходить рядом, затрагивая неважное, неличное и ощущая открытость со свободой. Момо так надеется, что ничего не путает и не ломает, находясь здесь и сейчас, в какой-то момент переплетя с ним пальцы. Так ново, словно она открывает границу, а может стирая, чувствуя себя по-другому, обновлённой, отдохнувшей и близко с кем-то, кто готов её в данные мгновения разделить время. Хотя не говорят они ничего такого, или так кажется только ей, ведь чем больше слов, тем чаще Хичоль хмурится и погружается в раздумья. Но почему беседы не с Саной? Почему не родители? Японка не знает, что тянет её к Киму, но знает, что перед Саной было бы гораздо страшнее. Всегда так, что тайное своё, сидевшее внутри в отдельном уголке, не хочется показывать родным, что были, видели в разных обстоятельствах её, но не заслуживали таких пряток. Скорее всего, перед нею не хотелось признавать, что тайные так и оставались тайными, не желая доверяться. В курорте есть горячий источник, судя по стендам, на которые попадают её глаза. И почему-то хочется зайти, что она тянет за руку мужчину и показывает, как ребёнок: — Взглянь! Пойдём? — Хочешь купаться? Сейчас? Но у нас ничего нет! — только кричит, но не делает ничего, чтобы остановить её, держащую за руку и бегущую внутрь. Свободно! Время незаметное, ступающее на носочках, не подаёт виду, а Хичоль и Момо купаются в одном из прекрасных горячих источников, дабы дать пройтись игривости и приятной спонтанности после данного решения мурашками по телу. Японка чувствует себя так странно, хотя на душе внезапно селится тепло, когда он брызгается шутливо водой, а она защищается. Тёплая успокаивающая вода, невероятный пейзаж вокруг, что может быть лучше? Ей нравится. Очарование, вибрирующее за их честными разговорами, можно схватывать на лету как мелкие хлопья снега на улице. Он такой вежливый и очень милый, когда закатывает глаза на подкалывания девушки по поводу возраста, что её губы так и тянутся в нежной улыбке. Он так хмурится при её назойливом «аджосси», а она продолжает хихикать каждый раз. И уже, сидя на скамейке, в окружении молчаливой природы с редкими машинами и прохожими, Момо проваливается в чужие объятие, сладко улыбаясь. — Хей-хей-хей, — мило повторяет мужской голос, чуть похлопывая по плечу, — не спи. Мне надо кое-что сказать. — М? — сонно шепчет она, глядя как постепенно темнеет окружающая их панорама, раскрывая таинства вечера. — Нам не следует больше встречаться, — что будит её окончательно, заставляя раскрыть широко глаза, — пока был в раздевалке купил билеты, уезжаю завтра утром. — Что? В Корею? Зачем? — она паникует, словно хотят отнять у неё то, что быстро стало драгоценным, никак до того не подготовив, что бьёт под дых. — Не думаю, что ты планировала выйти за меня или иметь длительные отношения, а сейчас это не отношения вовсе, — усмехается, хватая за плечи, прося взглядом успокоиться, — не нужно тебе это. Как он может решать? — Откуда знаешь? — голос хриплый, в неверии отрицающий. — Как ты можешь решать? — Ты решила попробовать начать, я попробую закончить. Это не нужно было мне, — и получает удар кулаком в плечо. — Придурок, — она не била сильно, но даже если бы попыталась, то его защищает зимняя куртка, так что это злит. Мужчина лишь вздыхает, снимает перчатки, которые надел, когда стало холоднее, и протягивает ей голую ладонь, чтобы вновь соприкоснуться с её ладонью. Та смотрит, дышит неравномерно, думает обо всех разговорах, смыслах и значениях. Что же она сделает? Что же она может сделать? В любви или привязанности клясться не будет, будет ложью великой, тогда остаётся лишь… отпустить. Она переплетает с ним пальцы, поднимая глаза и встречаясь взглядом. — Проведи время со своей подругой, она заслуживает этого. Она не заслуживает того, чтобы её боялись. Понимаешь о чём я? Понимает. Момо кивает, поджимая губы. Холодные пальцы касаются лица девушки, напоминая о том, как важны секунды. Холодные пальцы касаются лица девушки, напоминая о том, как иногда важно хранить воспоминания о чём-то сокровенном. Эта поездка для неё будет сокровенной. Снег начинает идти медленно, закручивая спираль нужной страницы их судеб, а темнота, опускаясь, закрывает шторы и оканчивает встречу заключительными словами. — Не провожай меня, обещай, — сглатывает, сильнее сжимая её руку, и просит ответа. — Обещаю. Свободно, но с горькими последствиями. Следующие дни они так и не пересеклись, значит, он и вправду уехал, с Саной на эту тему не говорили, на этот раз и вправду навёрстывая упущенное. Глядя ей однажды в глаза, Хираи вспоминает, что чуть их любовь не разбила. Как поразительно бывают близки люди, как поразительно бывает страшно перед ними, но не перед знакомо-незнакомыми «аджосси». Как поразительно бывает грустно. Она любит снег с детства и наверняка будет любить до конца своей жизни.