История одного самоубийцы.

      Ночь. В одном из ближних от города трактиров горел мягкий свет, слегка проскальзывающий сквозь маленькие щёлочки в деревянных створках. В трактире играли барды на своих лютнях, развлекая местных горожан, забредших сюда для того, чтобы расслабиться и забыться в хорошей компании за кружкой ядрёного пойла. В обычные вечера трактир был забит под завязку, сегодняшний день был особенным. Все люди праздновали окончание всем известной эпидемии, что унесла за собой в могилу многих: от самых богатых, до самых бедных. Все, кроме одного доктора, тихо приютившегося в уголочке.        Лицо его было скрыто капюшоном, а под рукой, на столе, лежала маска ворона с красными выпуклыми линзами. Он то и дело, что склонял голову назад, а то и вовсе вперёд. Да и во всем он был не таким приметным, сколько подозрительным: вечно сжимал в руках кожаные ремни маски, поднимал голову и оглядывался, а потом снова прятал лицо. Доктор долго не задерживался, он быстро надел на лицо маску и прежде чем уйти из шумного места, достал из небольшого мешочка на поясе два медника, небрежно бросив их на деревянный стол. Монеты звонко ударились о дерево, и под звон медняков он подхватил рядом лежащую трость. Никто и не заметил, как мужчина исчез из трактира. Впрочем, никого это не волновало.        Мужчина в маске ворона тихо брёл по грязным улицам. Он не помогал себе тростью при ходьбе, как будто она служила ему просто аксессуаром, который так и так всё равно был бы испачкан не грязью, а оставшимися заражёнными. Ведь чума не всех поубивала, остались дети и некоторые люди пожилого возраста, а что до остальных, то они либо выжили, либо скончались от невыносимой боли.        «Осталось совсем немного...» — с некой грустью подумал он про себя, сжав со всей силой трость; ему никак не давало покоя всё это: чума, дневник и всё, что было с ним, когда он только прибыл сюда.        Всё что с ним происходило до этого, было словно кошмарным сном; даже его коллеги предупреждали о том, что там творилось невесть что. Весь город поразила чума, от малого до великого. Но больше всего он не хотел вспоминать те холодные глаза, такие спокойные и бесчувственные, как будто их владелец давно уже как мёртв.        Чумной доктор не собирался оборачиваться, будто если он обернётся, то его схватят за горло и прямо за углом одного захолустного дома начнут душить, вспарывать брюхо для того, чтобы пробиться к сердцу, вырвать его, пока оно ещё издаёт ритмичный стук, сорвать маску и затолкать её прямо в глотку.        От этого наваждения, врача бросило в жар. По всему телу пробежались мурашки, заставив волосы на руках встать дыбом. Мужчина ускорил темп ходьбы и тут же зашёл в приоткрытую дверь, на верхушке которой красовалась небольшая вывеска с изображением маски ворона.        В привычном для него помещении находились все предметы, которыми он лечил простых смертных, а так же были и его друзья – те, что смогли пережить чуму. Из друзей у него остались Анна и Джон. Анна – медсестра, помогающая своему «любимому» доктору везде и во всём. Она не скрывает своих чувств к нему, не часто дарит ему засохшую ромашку и отводит взгляд. Под маской не видно того, как она стесняется, поэтому некоторые вещи остаётся додумывать самому. Что не скажешь о Джоне. Такой теплоты к главному доктору он не испытывает, а скорее относится к нему с неким недоверием. Даже иногда сам мужчина задаётся вопросом: когда это он успел подружиться с таким типом, что вечно таскает на спине заколоченный гроб, в котором покоится его любимая.        Тяжело вздохнув и расстегнув на маске ремешки, он скинул её с себя. Под маской скрывалось лицо мужчины. Не сказать, что он выглядел старше своих лет или моложе, но он много знал, и сказать о нём, что он был идиотом, почти ничего не сказать. Он долгое время не стригся, из-за чего успел отрастить себе пушистую гриву медных волос, а на подбородке красовался небольшой пушок, похожий на бородку в какой-то степени. Склад его телосложения был худощавым, да и при всём своём желании много есть, он себе не позволял, как говорил Джон: «Следил за фигурой…».        В помещении они были совершенно одни. Все окна и двери были закрыты: всё в целях санитарии – доктора старались следить за своим внешним видом, и прежде чем идти к больному, они тщательно проверяли своё снаряжение.        Самого же доктора звали Ромео. Он поднял маску с пола и тут же направился в свою комнату на втором этаже. Там он скинул с себя балахон, сумку же, положил рядом с табуреткой. В его комнате находились односпальная просторная постель, письменный стол, один табурет и шкаф. В шкафу хранились некоторые вещи, но как правило, для лечения: бутыль с пиявками, разные примочки и склянки с настойками из разных целебных растений.        Ромео сел на край кровати. Ему никак не давала покоя сумка и её содержимое. В ней находился дневник одного самоубийцы и каннибала. Тот, что якобы терроризировал целый город. Всё это была ложь, все люди имели сквернословные языки и нравы. Они желали больше для себя, чем для других. Оклеветать Графа им не удавалось: люди находились на его стороне, они больше знали и видели действия того, кого считали мерзавцем и холодной куклой без чувств. Ведь все в нём видели лишь безмозглую марионетку, не имеющую ни чувств, ни эмоций, и ни капельки сожаления.        Доктор раздумывал об этом очень долго. Он не слышал, как к нему постучалась Анна и то, как она тихо вошла в его комнату и присела на одну постель рядом с ним. Из размышлений его вывел поцелуй "сестры". На лице мужчины заиграла нежная улыбка, а на щеках появился лёгкий румянец. Он тут же закрыл лицо руками, а потом и вовсе волосами. Ромео тут же поднялся на ноги и встал рядом с табуретом. Он был очень смущён и в какой-то степени счастлив, ведь не каждая девушка хотела поцеловать в щёку такого "красавца". Ведь Ромео понимал, что он не так красив по сравнению с другими мужчинами,а как никак девушек привлекал в первую очередь, внешний вид партнёра.        Он аккуратно расстегнул ремешок на сумке, отбросил верхушку и достал из неё дневник, похожий на толстую книгу, конец которой был забит гвоздями, и чтобы его открыть, нужно приложить немало усилий. Страницы дневника были украшены рисунками и заметками о том, как следует совершать собственное самоубийство. Некоторые страницы приходилось разлеплять, так как они были покрыты кровью, которая уже очень давно запеклась и засохла. Не хотелось испортить страницы, ведь доктор очень хотел знать о Графе, поэтому и выкрал этот дневник.        Анна, нахмурив брови, подошла к своему возлюбленному и заглянула ему в глаза, на что последовала та же реакция смущения. Девушка мягко прикусила губу и, тут же схватив за грудки рубашки, нежно поцеловала. Сухие губы не шли ни в какое сравнение с нежными женскими, явно смазавшими до этого жиром, смешанным с пряными ягодами и листочками мяты. Девушка вела себя немного капризно в поцелуе, старалась как можно сильнее прижаться к груди мужчины, обхватить его за шею и немного углубить поцелуй, а буквально через пару минут отстраниться и обдать губы горячим дыханием. Мужчина сам того не ожидал, что получит настолько нежный и сладкий поцелуй.        Ромео отвёл взгляд от девушки и попросил выйти. Даже поцелуй не способен растопить его сердце, хоть ему и было приятно, его мысли всё равно были забиты тем, кто же такой граф, почему же он поедал людей, больных чумой. — Анна, я умоляю тебя, уйди. Я всё понимаю, ты очень....кхм...соскучилась по мне, и я по тебе тоже... Но... я пока немного занят, — он виновато посмотрел на неё. Та мягко и даже понимающе посмотрела на него в ответ. Для любимого человека она готова пожертвовать всем. — Я всё понимаю, милый, — но прежде чем уйти, она одарила его ещё одним ласковым поцелуем, а после скрылась в дверном проёме.        Мужчина облегчённо вздохнул. Он так устал после долгого пути, этот дневник стоял ему жизни. Граф мог и не поскупиться отнять её в любое время, но сейчас доктор не подозревает о том, в какой опасности он находится и то, что он ведёт за собой смерть. То, что хранится в конце дневника, очень важно для Графа. Однако чумной подозревает, что навлёк на своих друзей скрывающуюся в тени беду. А пока ему остаётся надеяться на то, что это случиться не до того, как он прочтёт последние страницы, написанные кровью самого Графа.        Он с осторожностью осматривается по сторонам. Облизывая указательный палец, откидывает переплётную крышку, аккуратно поддевает несколько страниц. Ромео замечает за собой, что он торопится. Он горит от желания быстрее узнать всё, поэтому, отпустив вторую страницу, открывает первую.        Первым, что он видит, это отвратительный детский подчерк, заставляющий представить ужасного мужчину милым ребёнком с бледными губами и розовыми щёчками. От таких мыслей врача передёргивает, и он начинает трясти головой, невольно ловля себя на мысли что, прямо сейчас представил себе милую версию Графа.        Он закрывает глаза, сам того не замечая, прикусывает губу, и от мыслей ему становится жарко, по телу снова пробегают приятные мурашки, а внизу паха постепенно становиться тепло и тесно. Ромео невольно сжимает ноги и из глубин памяти слышит до жути знакомый голос:        «Извращенец...» — который заставляет доктора в буквальном смысле прикусить губы до крови, а ноги сжать сильнее.        Но, к несчастью, мысли вместе с возбуждением сняло как рукой, когда к нему постучалась Анна.