Мальчишка

Атос сидел за столом в своей комнате и смотрел в лицо лежащего на кушетке гасконца. Глаза у того были закрыты, на лбу выступила испарина. Жар уходит, это хорошо. Просто замечательно. “Вы долго не протянете, молодой человек, если будете так подставляться”, - в который раз мысленно обратился мушкетёр к д’Артаньяну и опрокинул в себя очередной стакан бургундского. Этот мальчишка третьего дня снова спас ему жизнь. Только на этот раз менее удачно для себя самого. Обычная стычка в кабачке, пара поломанных лавок, побитая посуда и д’Артаньян с дыркой в боку. Они тогда счастливо успели улизнуть до появления патруля. Атос притащил гасконца к себе. Точнее, даже не притащил, а привёл. Парень сам мог идти, даже пытался шутить, только тяжело приваливался к плечу товарища… И даже кровотечение удалось быстро остановить. А к ночи открылся жар. Послали за лекарем. Тот осмотрел рану, вскрыл, промыл, зашил, наложил повязку и развёл руками. Мол, сделал всё, что смог. И вот уже третьи сутки Атос без сна сидел у постели молодого друга. Отлучался накануне на дежурство и вернулся обратно. Протирал мальчику лицо прохладным полотенцем; когда тот начинал метаться на подушке, брал за руку и говорил успокаивающие слова. Всё остальное время Атос пил. И понимал, что если этот парень умрёт, для него самого, для Атоса, тоже всё будет кончено. Вины за смерть этого мальчика он уже не перенесёт. Тогда уж он найдёт способ покончить со всем раз и навсегда… В углу комнаты всхлипывал Планше. Лакей д’Артаньяна тоже всё это время находился рядом со своим молодым барином и, надо сказать, отлично исполнял роль сиделки. Атос вылил последние капли в стакан. - Ещё вина, чёрт побери! - пробормотал мушкетер. Верный Гримо, стоявший на своём посту прямо за дверью, неслышно оказался возле стола и в который раз сменил пустой кувшин на полный. Портос и Арамис, разумеется, тоже заходили по нескольку раз в день. Предлагали своему старшему товарищу отдохнуть, поспать, пока они побудут с гасконцем. Но друг только мотал головой и наливал им бургундского. Ведь это именно его, Атоса, бросился тогда защитить мальчишка! Неожиданно, стремительно, хотя и ситуация была, в общем-то, совершенно рядовая. Атос снова и снова вспоминал ту стычку. Это и боем-то сложно было назвать. Четверо против шестерых. Привычное чувство опасности разжигало кровь. Азарт схватки будоражил и делал чувства острее. Мушкетер помнил, как одним движением правой руки со шпагой отстранил нападавшего спереди и в следующий момент собирался развернуться ко второму - подскочившему слева… Атос знал, что успеет поднырнуть под его руку и встретить его клинком кинжала - прямо под пятое ребро! А если бы и не успел, - не велика была бы потеря для полка... Но гасконец успел раньше. Молнией метнулся между Атосом и гвардейцем, единственным выпадом пронзил противника и, в тот же момент получив от него удар шпагой в бок, рухнул на пол. А потом мальчишка лежал без памяти в комнате друга и бредил. Во сне бравый гвардеец роты Дезессара звал матушку. Атос усмехался, а у самого сердце сжималось от жалости. Совсем ребёнок ещё. Пары месяцев не прошло, как отчий дом покинул, уехав навстречу приключениям и славе… Неужели так быстро всё и закончится? Нет, не таков этот гасконец, чтобы так просто сдаться. Всё будет хорошо. Вон, уже капельки на лбу. Значит, на поправку пошёл. Д’Артаньян открыл глаза. Попытался глубоко вздохнуть, скривился от боли. Остановил блуждающий взгляд на лице Атоса, слабо улыбнулся. - Мы их всех?.. - поинтересовался гасконец шёпотом, не совладав с собственным голосом, напрочь позабыв, чем кончилась та история. - Почти, - невозмутимо ответил Атос, в душе ликуя от этого простодушного любопытства. - Один сдался, последний сбежал. - Жаль, - д’Артаньян снова прикрыл глаза. - Следующий раз этого труса найду и проткну… - Помолчите лучше пока, - сказал Атос, легонько пожимая руку товарища. - А в следующий раз видно будет... Д’Артаньян уснул, в этот раз спокойным сном выздоравливающего человека. Мушкетёр всё ещё сидел и смотрел на него, и впервые за последние… сколько же лет?... ощутил в сердце странную лёгкость. Удивительно, ему хотелось смеяться! Мальчик будет жить. И это было для Атоса сейчас важнее всего во всём мире.