Дорога в дюнах

Максим быстро спустился к реке, упал на траву и закрыл глаза. Вдыхать свежесть природы, видеть сказки жизни, наслаждаться близостью любимых людей — это не для него. Максим просто убежал после обеда из дома, ибо бабушка хотела его напрячь по поводу: «Хватит уже шататься без дела! Ладно, Артем — он вообще по жизни обалдуй, ну, а ты?» А этот обалдуй тем временем лизался с первой девчонкой на деревне — хрупкой девчушкой Маей, которой только-только на той неделе исполнилось пятнадцать. Ну и что, что сам Артем был всего на два года ее старше? Зато у него были рост, сила и умение очаровывать. У Макса всего этого не было, хотя Артем уйму времени убил на обучение «премудростям жизни» своего лучшего друга. Вообще, люди диву давались, как эти двое могут терпеть друг друга — сказать, что у них теплые отношения, это значит «опорочить их дружбу» по словам Максима: вечные подколки, маты, драки… Но при этом — друзья, ибо вместе и давно. Но при этом — разбить нос, если цепляются. Артем уже не раз вытаскивал Максима из передряг, а тот в свою очередь обеспечивал ему тыл, если тому необходимо было уйти по-тихому. Максим часто размышлял над их отношениями, при этом каждый раз вопросов становилось все больше. Как итог, он, не зная, что еще это может быть, стал считать Артема старшим братом. Потом подумал немного и решил, что «Артемка», а лучше «Тема», звучит приятней… Подумал еще, и у него заболела голова от страшной догадки. А затем началось лето. Недолго думая, два друга сбежали к Максимкиной бабке в деревню, подальше от душной Москвы… Вот и сейчас, лежа возле реки и вдыхая ее прохладный воздух вкупе с запахом луговых трав, он думал только об Артеме: о том, что больше не может видеть, как тот лапается с очередной девчонкой, о том, что не хочет его видеть вообще и о том, что это отговорка от чего-то, чего он сам толком еще не понял… Солнце стало клониться книзу, подул прохладный ветерок, сквозь веки начал просачиваться красноватый, а не белый свет. Максим с неохотой открыл глаза, медленно встал. Ноги затекли, к оголенным локтям прилипло несколько травинок. Немного попрыгав, он побежал к деревне по лугу. Возле ворот бабкиного домика стоит Артем, тиская Маю, явно не в состоянии от нее отлепиться. Максиму стало противно от их лобзаний. — Я в душ. Артем, не отрываясь от девушки, показал другу незамысловатый жест правой рукой. Максим ухмыльнулся, проходя мимо Маи, легонько шлепнул ее по заду и отпрыгнул от Артема, ибо он «ревнует». — Сука, я тебе припомню… — Конечно-конечно, — слащавый голосок, мило похлопать ресницами и смыться, пока тот не справился с желанием. Максим бегом поднялся на их с Артемом чердак, схватил полотенце со стула, примостившегося возле старого стола, под одну из ножек которого была подложена маленькая железная коробочка, внутри которой лежала неизменная пачка «Беломора», на случай, если «припрет». Остановился, подумал. Подошел к старому полуразвалившемуся шкафу в углу комнатки и, кинув полотенце на плечо, с трудом вытащил из-под шкафа не менее старое большое зеркало. Перевернул его лицом вверх и понял, что детские страхи по поводу зеркал в полумраке не отступили. — Вот падла-то, а… Звук собственного голоса возвратил из мира неестественного, вернул к реальности. Максим еле поднял тяжелое зеркало, прислонил к шкафу. На гладкой тонкой пленке отразился почти весь чердак: покатая крыша, голубой тюль на небольшом окошке, стол под ним, две кровати, стоящие друг против друга у стен, старый красно-зелено-грязный половичок между ними на полу… Собственно, в отражении не было только самого покосившегося шкафа и двери. Но Максима это все не волновало: он, скрестив руки на груди, рассматривал себя в зеркало, отмечая из хоть мало-мальски привлекательного лишь ярко-зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами, да уж слишком жесткую линию скул. А если учесть еще и худое гибкое тело… В общем, Макс соответствовал своему внешнему виду: некий уличный пацан. Мать, учителя из начальной школы и еще куча всяких других причитающих теток каждый раз при встрече с ним недоумевали — куда делся аккуратный спокойный мальчик? Откуда это жесткое выражение лица и ежик темно-русых волос? Но бесило Макса совсем другое: «Вот связался ты с этим Артемом зря — портит он тебя, ой, как портит!» Поначалу он слушал все это достаточно спокойно, но после очередной тетки как-то раз взбесился — открытым текстом послал по адресу и ушел. Макс тогда был в шоке, когда эта тетка не позвонила его матери. В итоге он притащился на следующий день к этой дамочке с коробкой конфет, которую и вручил ей, смущенно улыбаясь… Но это все осталось в прошлом — она погибла в автокатастрофе. Макс пытался как-то прийти к ней на могилу, но сил не хватило — казалось, что это осквернение, будто она жива, будто все ошиблись и гроб пуст… Глядя в свои глаза, Максим почувствовал, как что-то внутри дрогнуло. Вспомнилось, как впервые увидел Артема: тот дрался с его одноклассником. Да, мальчишку-второгодника не любили, но он же был «их»… Как итог все закончилось, что называется, «стенка на стенку». А после все стояли в длинном коридоре школы, так как кабинет директора их попросту не вместил бы. Пятый и шестой «А» в знак примирения заставили пережать друг другу руки, как футболистов после игры. И тогда-то Артем, протягивая свою сильную, со сбитыми костяшками, руку, улыбнулся и сказал что-то о том, что не стоит этот придурок так много, чтобы они становились врагами, не успев познакомится. Максим улыбнулся в ответ и запомнил этого мальчика. На следующий день на перемене Артем догнал его, предложил вечером сгонять на Битцу… Так они начали общаться. Первые месяца два Макс боялся Артема, а потом привык и они стали общаться на равных… Мотнув головой, Максим ускользнул из цепких лап воспоминаний и, забыв о зеркале, помчался в летний душ — деревянную будочку без крыши на заднем дворе участка с приделанным сверху на трех жердях бочонком с распылителем, воду в который по утрам из шланга наливали Макс с Артемом, попутно брызгаясь ледяной колодезной водой. Бабушка занималась ужином на небольшой кухоньке, напевая какую-то старую мелодию, из-за ворот раздавался смех Маи — Артем явно еще с ней. Макс скинул с себя одежду на скамеечку возле душа, забрался под теплые струйки воды… В сердце ныло от недоброго предчувствия и желание забрать одежду с уязвимого места становилось все сильней, так что в итоге Максим выключил воду буквально уже через пару минут, выглянул осторожно и, увидев Артема, воровато косившегося по сторонам, явно собираясь незаметно стащить одежду с лавочки, заорал: — О, я как раз закончил! — Ах ты, гаденыш… — Артем задорно улыбнулся и, подскочив к кабинке, схватил одежду Максима, снова показал средний палец и, насвистывая, пошел в дом: — Я же говорил, что припомню тебе Маю. — Да пошел ты, козел… Артем хохотнул и исчез в дверном проеме. Оглядевшись и не найдя ничего подходящего, Максим, как был, нагишом пробрался к сараю, нашел там какую-то старую линялую занавеску, обмотался ею и пошел в дом, с четким желанием отплатить. Но не удалось: Артем, увидев друга, обмотанного на манер женского платья цветастой тряпкой, просто чуть не умер от хохота, периодически произнося «тебе идет!» и «да не, правда класс!». Макс обиженно подошел к нему, отобрал свою одежду и толкнул в спину: «Иди мойся, идиот…» Артем и ушел. А потом не вернулся ни через час, ни через два. Максим хорошо знал его такие выходки и давно привык. Вот поначалу, конечно, бабушку приходилось успокаивать, придумывая различные отмазки, но потом она просто махнула на некогда Темочку, а ныне Артема, рукой и перестала ежеминутно выглядывать за ворота, вместо этого смотря какие-то сериалы. Сейчас она тоже сидела перед телевизором, а Макс вышел на улицу, глядя на первые звезды. Недолго думая, он забрался на крышу дома, лег, подложив руки под голову, и стал искать знакомые созвездия. Нашел и «Ковш», и «Кассиопею», и даже полярную звезду, которую вечно терял, несмотря на абсурд ситуации. Услышав вдалеке смех, спустился на землю и вошел в темный дом, подумав, что бабушка уже спит. Оказалось, ошибся — молилась, стоя в старой сорочке перед иконками. Увидев внука, перекрестила, пожелала спокойной ночи и улыбнулась. Максим улыбнулся в ответ, вдруг особенно ярко понимая, что эта старушка ему дорога, даже несмотря на то, что они мало общаются. Вышел из гостиной и наткнулся на Артема, скрестившего руки на груди. От него жутко несло алкоголем, но взгляд был вполне осмысленным. — Давай кровати сдвинем… Макс кивнул, понимая, что полночи они проведут в разговорах. Поднялись на чердак, осторожно сдвинули кровати, стараясь не тащить их по полу, уселись с картами. — Бля, нельзя ж так пугать! — Что? Артем кивнул на шкаф, и Макс увидел отражение комнатки, только потемневшее. — А, плевать. Сегодня луна будет к нам светить, так что забей. Макс забил. А потом сыграли пару раз в дурака и повалились на кровати, что-то вспоминая, что-то обсуждая. — Душа ноет, понимаешь? Майка такая добрая, светится вся. Принца ждет и дождется ведь… Молоденькая, миленькая… Хочу я ее, блин… — Забудь лучше — всю жизнь ведь потом себя винить будешь… А вообще, давай спать — я уже никакой… Артем фыркнул и отвернулся к стенке. Макс пожелал ему спокойной ночи, на что тот послал его на икс, игрек и еще один неопознанный интеграл, и с чистой совестью уснул. Снилось что-то нереальное. Какие-то цветные пятна, в которых можно было, хотя и с титаническим трудом, но все же узнать здание своей школы, ярко-фиолетовые сугробы, розовое солнце и голубые облака. Абстракция была пугающей; казалось, будто она уволакивает за собой, засасывает, скрадывает рассудок. Позже на смену этому безумию пришла слабо освещенная комната, вместо стен у которой были зеркала. Детские страхи до такой степени участили биение сердца, что резко открыл глаза, с трудом приходя в себя. Максим лежал на своей кровати, глядя в стенку. Сзади него слышалось ровное дыхание Артема. Комната была освещена украдкой пробравшейся в оконце луной. Воспоминание о недавнем кошмаре заставило парня сместить взгляд ниже — зеркало. Он видел в нем свое бледное, испуганное лицо, расширенные от ужаса глаза, быстро-быстро вздымающуюся и опадающую грудь. Сила зеркала не давала отвести взгляд, но и смотреть больше Максим уже не мог. С трудом сдерживая дрожь, он встал. Кожа тут же покрылась мурашками от легкого ветерка с улицы. Подошел к зеркалу, ожидая в любую минуту увидеть в его глубине что-нибудь, чего в комнате нет, затем медленно уложил его отражающей поверхностью на пол и тихонько задвинул под шкаф. На душе сразу стало легче. Максим вернулся в кровать, отметив про себя, что Артем теперь лежит не на спине, а на левом боку: а он ведь даже не слышал, что он шевелился. Холодок ужаса снова пробежал по спине. Парень нервно потрепал свои волосы и лег, отвернувшись от друга. Оказаться в кровати его перепуганное сознание сочло за благо, так что он сразу же уснул. Жизнь очень странная. Иногда читаешь какую-нибудь книгу и думаешь, что все слишком подтасовано, что так не бывает. А иногда читаешь и дивишься: ну почему они еще не поняли, кто убийца, ведь все уже очевидно? Очень редко, когда находишь книги, в которых ничто не идет с тобой вразрез. Что самое интересное, далеко не факт, что если ты нашел близкую по духу вещь, эта же вещь также понравится другому человеку, несмотря на то, что он тебе родной или лучший друг. Когда Максим уснул после того, как убрал зеркало, он видел сон, будто сидит в библиотеке и не знает, какую книгу выбрать. Он все разглядывал полки, думая как раз о том, чтобы найти что-нибудь приятное, родное, а затем с трепетом показать Артему. Видимо, подсознание ждало чего-то, связанного с другом, но разум признаться в этом не хотел. С тех пор, как Максим стал задумываться об их с Артемом отношениях, о нарастающей ревности по отношению к лучшему другу, он перестал так беззаботно относиться к жизни. Было ощущение, что прошлая свободная жизнь осталась в недосягаемости. Перепуганный и ошеломленный своими догадками, Максим ждал от друга каких-нибудь действий, которые бы помогли определиться и понять свои чувства. Но чем дальше, тем больше он отчаивался: Артем жил как прежде, ничего неожиданного не делал и вообще, казалось, не замечал за другом каких-либо изменений. Максим отчасти даже радовался этому, грустно поздравлял себя с успешной актерской деятельностью, но осознание своей преступности и ожидание разоблачения не давали покоя. Дело усугублялось желаниями и мечтами. Задумываясь о будущем более детально, Максим пришел к выводу, что Артем не должен о чем-нибудь догадаться, а потом найдется хорошенькая девушка вроде Маи, в которую можно будет влюбиться и забыть все свои тревоги. Этот сценарий был для Максима оплотом спокойствия. Он знал, что время лечит, и ждал, когда его раны зарубцуются. Сон прерывался медленно, мягко и приятно. Сначала сознание уловило, что свет сквозь веки еще не пробирается, что в комнате прохладно, а под окнами поет соловей. И только после этого Максим ощутил теплые пальцы у себя на шее. Глаза распахнулись, дрожь прошла по телу. Что происходит?.. При этом щеки моментально вспыхнули: Артем, он просто во сне случайно коснулся Максима, а тот, погрязнув в своих тайнах, воспринял это невинное касание за… В общем, по-другому. Стыд накатил лавиной.  — Тебе холодно? Тихий шепот пригвоздил к кровати, забрал дыхание. А пальцы на шее провели плавную дорожку вниз, к копчику. Осознание обрушилось лавиной. Максим внутренне сжался и чуть не заплакал: с таким трудом взлелеянный сценарий его чувств рушился, как засушенный между страницами толстой книги кленовый лист от рук маленького ребенка. Нет, так не должно быть. Не должно! Максим резко повернулся к Артему, гневно вопрошая:  — Ты что дела… Рот зажала сильная рука, светло-карие глаза показали, что лучше не дергаться. Стало страшно. Взгляд в панике метнулся в сторону и выхватил спину Артема в зеркале. Дыхание сбилось напрочь.  — Я подумал, что тебе будет интересно посмотреть… на себя… Только сейчас Максим понял, что его друг успел еще выпить: у шкафа стояла полупустая бутылка водки. Если бы не ножом режущая нервы ситуация, то Артема не миновала бы шутливая лекция о вреде алкоголя на организм подростка. Но сейчас было до слез обидно, что все поворачивается в таком непредвиденном для Максима свете. Точнее, не так: случается то, чего так хотелось и что так манило, но от чего уже успел отказаться, а потому больно терять выстроенные с таким трудом защитные укрепления, проваливаясь в неизвестность. Артем перекинул ногу через Максима, сжал его руки над головой на подушке и пристально вгляделся в наполненные отчаянием от нахлынувших чувств зеленые глаза напротив. Максим не мог себе представить, что же думал в тот момент его… друг? Или как его теперь называть? Слабая надежда, что все обойдется, что это просто глупая шутка, еще теплилась в груди, но с каждой секундой его гасило постыдное безжалостное желание, чтобы все случилось и случилось именно сейчас. А то, что будет потом — это скрытое утренним туманом будущее. Артем как-то рассказывал о своих похождениях, не догадываясь, что его друг каждый раз отчаянно робел и возбуждался не от описания нагой девушки, а от мимолетных фантазий, где его касается сильное тело друга. В голове восклицательным знаком повис вопрос: а будь он трезвым, он бы нависал сейчас вот так?..  — Постарайся, милый мой, быть предельно тихим: не тревожь бабулю. Максима обдало сильным запахом алкоголя, он скривился. Артем лишь усмехнулся и резко укусил парня за сосок. От неожиданной боли Максим дернулся и прерывисто всхлипнул. Лодыжки сжали сильные ноги, руки прижали к подушке железной хваткой — Максим, даже если бы и хотел, не смог бы вырваться. Но больше всего его пугало собственное беспрекословное повиновение. Пока Артем безжалостно кусал его грудь и живот, мял загорелую кожу и зализывал места укусов, Максим выгибался и с силой закрывал глаза, не давая появиться слезам боли, страха и удовольствия; а в голове крутилось вперемешку с детским хохотом «один раз — не пидорас». А если один раз, но при желании?.. Артем с парнем не церемонился: оставил на его теле россыпь засосов и следов от зубов, кое-где прокусив до крови. Резко рванул безвольное тело, кинул на край поперек кроватей и дал пощечину. В ответ обожгло неожиданно сильной волной желания.  — Открой глаза и смотри на себя в зеркало. Сгорая от унижения, стыда, жара во всем теле и осознания, что он этого хочет, Максим послушался. Он смотрел, как его ноги, не помещаясь, свесились, почти доставая до пола, как на нем сидит Артем, продолжая кусать и придерживая руки. Он видел и огромный стояк, когда парень привстал, чтобы полюбоваться на результат своей работы. Да, Максим видел друга голым, но возбужденным — ни разу. Но, самое ужасное: он видел свой вставший член. И даже несмотря на то, что чувства несколько притупились из-за необходимости сосредоточиться на картинке в зеркале, он ощущал дикое желание, чтобы Артем не останавливался. Не успел он подумать об этом, как ему снова отвесили пощечину.  — Посмотри на меня. Максим повиновался, но ужаснулся злому перекошенному желанием лицу Артема.  — Блядь ты, тоже хочешь… Ну так давай, сука, становись раком, да боком-то к зеркалу, к зеркалу. Артем отодвинулся, давая иллюзию свободы. Максим, ощущая, как сильно трясутся его руки и ноги, с трудом поднялся. Его мучило желание прикоснуться к своему налившемуся члену, но он не смел. Опустился на локти-колени, завороженный и безвольный, уперся взглядом в стенку и стал ждать. Его колотила крупная дрожь.  — В зеркало смотри, идиот. Не для того я его доставал. Повернул голову. Увидел, как Артем встал с кроватей, достал из брезентовых штанов на стуле презерватив. Он подошел к Максиму и с силой, до боли, растянул ему рот в ужасающую карикатуру улыбки. «Черт, ну давай уже!»  — Красавчик. Ну, держись, ковбой. Максим видел, как Артем надевает презерватив. Видел, как он встал у него за спиной и ухватил за бедра. Почувствовал, что его слегка развернули так, чтобы Максим мог больше видеть. Но его голову бесцеремонно задрали за волосы назад, а в следующий момент парень уже глотал слезы от дикой боли. Ему показалось, что он всего лишь шлюха, которую сейчас отымеют, обкончают и бросят. Хотелось выть в голос, но получались лишь хрипы. Резкие глубокие толчки сотрясали все тело, желание стало сходить на нет от пережитого. Слезы боли и обиды обвились удушающей змеей и появилось раскаяние: зачем, ну, зачем хотел этого? Вот, получил, и? Артем заставил Максима повернуть голову к зеркалу и смотреть на себя. Он видел, как обтянутый презервативом член резко входит в него, а затем также резко появляется в отражении. И так — раз за разом, бесконечно. Глаза он закрыть не смел. Максим не мог остановить слезы, хотя к боли он постепенно смог привыкнуть — точнее, отказался чувствовать. Артем с самого начала трахал его в безумном темпе, а теперь, казалось, стало еще хуже. Но вот Артем остановился, пережидая накрывший его оргазм. Максим в исступлении кусал губу и отчаянно врал сам себе, что этого всего не происходило, что это было лишь дурным сном. Куда делись несмелые чувства к Артему? Он не знал.  — У тебя кровь. Подожди. Максим замер: голос. Трезвый голос. Артем вышел из безвольного тела, подошел к зеркалу и залпом выпил оставшуюся водку. Скривился, с минуту, наверное, сидел, зажмурившись, потом встал, нашел в шкафу какую-то тряпку и осторожно вытер ею кровь Максима. Ранки от укусов на животе и груди подсохли, он не стал сдирать тонкие кровяные пленочки. Кинул в угол тряпку и свалился на кровать. Максим все еще стоял в коленно-локтевой позе, не в силах шевельнуться. Когда он по дыханию понял, что Артем спит, он встал, шатаясь и ощущая себя пьяной выебанной девкой, убрал зеркало под шкаф. Попытался дождаться хоть капельки водки из перевернутой бутылки, но Артем выпил все, не оставив ни капли. Осталось только выматериться и лечь на свою кровать. Он дивился самому себе: на душе пусто, в голове пусто, да и в теле, казалось, ничего, кроме глаз не осталось. Он посмотрел в спокойное лицо спящего Артема, перевернулся на спину и задумался: что дальше? За окном все также заливался соловей, рядом слышалось мерное дыхание спящего человека, колыхалась занавеска. Максим ощущал, как легкий ветерок ерошит волосы и успокаивает нудную боль после укусов Артема. Понемногу разум начал понимать, что именно только что произошло с телом, в голове которого он живет: его выебал лучший друг, а сам он, Максим, поначалу даже хотел этого. Да что скрывать: он тайно мечтал об этом, но мечты его были неоформившиеся и размытые. Хотелось — близости, а получилось… вот так: будто пьяные подростки на чьей-то вписке, когда все равно, с кем, лишь бы хоть с кем-то… Почему Артем это затеял? Потому что хотел секса. Может, пол партнера ему не помеха, хотя раньше про гомосексуальный опыт он никогда не рассказывал. Более того — Артем был пьян. А точно ли? Ведь потом, после, его голос звучал абсолютно трезво, и сам он сначала допил водку, прежде чем лечь спать. Ему стало не по себе и он решил все забыть? Да, скорее всего, так и есть. Но что тогда делать Максиму? Что тогда с его чувствами? А в целом, причем тут чувства? Разве они остались после такого? А были ли они? Да и вообще: он не остановил Артема, не дал ему кулаком в нос, не попытался вырваться. Он даже не сказал простое «нет». Даже когда тело разрывала боль, а слезы жгли глаза. Он не сказал «нет», он вообще ничего не сделал — будто Артему все можно, будто ему все-все дозволено. Но как же гадко на душе, как же отчаянно больно и еще скребет противное чувство, будто его предали, будто им… воспользовались. Мысли текли вялой мутной рекой. Что теперь делать? Выгнать его утром? Бабушка не позволит, ведь ей ничего не расскажешь. А что, если Артем вообще ничего не вспомнит? Тогда можно будет и самому забыть о случившемся. Но как после такого спокойно смотреть ему в глаза и вести себя как ни в чем не бывало? В любом случае нужно дождаться, пока Артем проснется, а там уж будь, что будет. Как же на душе пусто… Постепенно начало светать, соловей смолк. Максим все также лежал на кровати, невидящим взглядом водя по комнате. Самые холодные часы перед рассветом, поэтому пришлось натянуть одеяло на искусанное тело. Старая ткань неприятно задела ранки и кое-где сдернула темную корочку, но кровь не пошла. Максим не курил, но чем ближе было пробуждение Артема, тем сильнее ему хотелось затянуться и почувствовать, как кружится голова от едкого дыма. Это не могло его не радовать: раз есть какие-то желания, значит еще жив. Максим пробовал рассчитать примерное время, когда все произошло, но у него никак не получалось, хотя раньше он мог наугад сказать текущее время и почти никогда не ошибался. Теперь же он определенно выпал из реальности. Чем больше он уходил в свои вялотекущие мысли, тем сильнее у него замерзали пальцы. Их бы погреть теплым дыханием, но двигаться не хотелось и приходилось терпеть. Максим удивлялся — почему нет слез? Ведь это было больно, да и сейчас не лучше. Выгорело. Вымерло. Вот на этой же кровати, когда в зеркале отражались двое. Давно пропел петух, недавно встала бабушка, послышались голоса рабочих и звуки умирающего мотора. Артем перевернулся сначала на спину, потом лицом к Максиму и открыл глаза. Тот разглядывал трещинки в потолке и не сразу заметил, что друг не спит. Артем напомнил о себе сам: потянулся, зевая, и пробурчал:  — Лучше б не просыпался — во рту так гадко. Где я столько выпил?.. А ты чего не спишь? Синяки под глазами… Максим вздрогнул, мысленно досчитал до трех, а потом только ответил, радуясь, что голос его не подвел.  — Кошмар приснился, не смог больше заснуть. Артем протянул что-то вроде «Мм, понятно», сел на кровати. Увидел пустую бутылку водки, опять задался вопросом, откуда она, и начал одеваться. Максим смотрел, как перекатываются мускулы под загорелой кожей, и с горечью думал, что их обладатель даже не догадывается, что произошло сегодня ночью. А тем временем Артем уже оделся и недоуменно спросил:  — Ты вставать собираешься? Или сказать бабушке, что его высочество не выспалось?  — Я сейчас спущусь, иди. Артем пожал плечами и вышел. Причина, по которой Максим не встал вместе с ним, предельно проста: укусы и царапины. Если Артем не заметил ранки от жуткой улыбки на губах друга, то это не значит, что он не заметит их на его груди и животе. Максим с грустью подумал, что купаться вместе со всеми он теперь некоторое время не сможет. Встав с кровати, он пошатнулся: от недосыпа закружилась голова. Пришлось переждать несколько секунд, а потом уже одеваться и спускаться вниз. Бабушка готовила завтрак, Артем умывался холодной водой из бочки на улице, светило солнце. Как это ни странно, но жизнь Максима продолжалась, и боль и унижение ночи уже не казались такими реальными, как это было еще совсем недавно. После завтрака Артем тут же куда-то убежал, даже не соизволив подняться наверх, чтобы помочь расставить кровати. Максим не стал заморачиваться по этому поводу: просто застелил свою и упал сверху на пестрое покрывало. Спать не хотелось, но и сил что-то делать тоже не было. В душе боролись противоречивые чувства: с одной стороны, то, что Артем ничего не помнит, все облегчает, а с другой… больно. Единственное, что немного радовало, так это то, что тело предпочитало напоминать о себе лишь при особо резких движениях. Это дарило уверенность в том, что не будешь разоблачен. Незаметно для себя Максим заснул. Снилась родная высотка, двор, заставленный машинами и первые прогулки с Артемом. И воспоминания яркие, как картинки: вот какая-то собачница пытается успокоить свою овчарку, которой не понравился Артем, а вот парень постарше делает сальто со спинки скамейки в сугроб. Они тогда попросили его научить. Парень оказался не местным, поэтому успел объяснить им только, что нужно посильнее отталкиваться, чтобы не упасть на спину, а потом вышел его друг, и они вдвоем ушли. Артем после научился делать сальто почти сразу, а вот у Максима на освоение трюка ушло около месяца: он неизменно не докручивался. Протяжно скрипнула калитка соседей, и Максим открыл глаза. Странно, что ему приснилось то время, почти позабытое и стертое годами. И ведь были более яркие воспоминания: например, когда Артем на свое пятнадцатилетие привел всю компанию отмечать на крышу своей девятиэтажки: было начало марта, и руки примерзали к жестяным банкам пива. Несмотря на холод, всем было весело и все были довольны. А потом вся компания грелась у Артема дома, благо родители предоставили ему квартиру, уехав в театр. Вот почему не это приснилось? Не небо в тот день: серое, низкое, бесконечное? Как все непонятно…  — Максим, спустись, пожалуйста! Делать нечего: если зовет бабушка, надо идти, иначе обязательно что-нибудь заподозрит. Войдя в кухню, Максим увидел Маю: она сидела в легком ситцевом платьице и угощалась конфетами. Бабушка же вслух рассуждала, что делать с принесенными Маей баклажанами. Увидев Максима, девушка тут же стремительно встала, как подпрыгнула, и ее светло-русые распущенные волосы слегка взметнулись волной и опали.  — Привет! Пойдем прогуляемся? Максим внимательно взглянул на прощающуюся с его бабушкой Маю и вышел на участок. Взгляд отметил, что нужно покосить траву, но желания это делать не было никакого. Наконец вышла Мая, ухватила Максима за руку и потянула за ворота, что-то щебеча про свою кошку. Только стоя у пыльной дороги, она спросила, совсем по-детски заглядывая в глаза:  — Извини, а ты не знаешь, где Артем? Он обещал прийти в десять, но уже одиннадцать, а его нет. Я думала, что он дома, просто забыл, но тут его не оказалось… На Маю было жалко смотреть: она очень смущалась, открыто признаваясь в том, что Артем ей нравится, и выглядела обманутой. Максиму подумалось, что за последние часов двенадцать его друг сумел причинить боль сразу двум людям. Максим уже собирался что-нибудь ответить Мае, как с конца улицы раздался веселый голос Артема:  — О, ребята! Мая тут же кинулась ему навстречу, а Максим уловил легкомысленное объяснение: «Пошел за сигаретами, но у какого-то мужика машина не заводилась, провозились полтора часа, но заработало. Прости, Маюшик». Артем чмокнул девушку в лоб и куда-то повел по пыльным деревенским улочкам. Максим сверлил его спину взглядом, пока пара не скрылась из виду за поворотом, а потом пошел к реке, пиная каждый мало-мальски подходящий для этого камушек. И почему так много злости?! Почему хочется догнать и задушить этого ублюдка?! Да все просто: потому что отъебал его, а нежничает с Маей, когда он, Максим, даром больше не нужен! Полуденное солнце, как известно, самое опасное, да и зной от него в это время непереносимый. Спастись от этого пекла можно либо у воды, либо в лесу, либо в доме, поэтому улицы деревни были пустынны, и Максиму встречались только куры: даже кошки попрятались в тень. Зато у реки было множество молодежи, купающейся в зеленоватой воде. Максим, хотя и был практически со всеми из них в хороших отношениях, не хотел сейчас никого видеть, поэтому пошел вверх по течению, оставляя деревню, лес, молодежь позади. Он шел по самому берегу, босыми ступнями ступая по мокрому песку. Справа тянулись зеленые луга, увенчанные венчиками зверобоя, коронками пижмы и розовыми рубинами клевера. Максим вдыхал в себя пряный запах трав, слушал стрекот кузнечиков и понимал, что у него снова кружится голова. Прежде чем найти подходящее место, где в воду спускает свои ветви ива, а песчаный берег, чуть отдаляясь от реки, поднимается вверх, становясь травяным, прошло около сорока минут. За это время Максим успел уже снять с себя и футболку, и шорты, а поэтому плечи моментально обгорели. Но ощутил он это уже только после захода в реку, которая показалась ему ледяной: пришлось, стуча зубами, окунуться с головой, чтобы снять головокружение, а потом натягивать на себя одежду, которая тут же пропиталась водой. Максим лег в тень ивы, предварительно убедившись, что на него не свалится никакая змея с ее веток. Вот теперь можно расслабиться. Вдали от Артема, от комнатки на втором этаже, где были убиты зарождающиеся чувства, все казалось простым до невозможности: секс по пьяни, секс по пьяни с другом — вот и все. Забыть и больше не вспоминать. Да, наверное, так Максим и сделает. Тело расслабилось от принятого решения, но где-то в глубине души зародилось сомнение. Однако оно не помешало Максиму, разморенному солнцем и дурманящими запахами луга, крепко уснуть. Проснулся он на закате. Болели теперь не только промежность и живот, но и плечи и затекшие ноги; голова отяжелела от долгого и бесполезного сна. Максим с трудом сел, потер виски, вспомнил, что ему идти обратно почти час и застонал, ругая себя всеми неприличными словами. Он мигом встал и поспешил отправиться домой. Уже по дороге он вспомнил, что никто не налил воды в бак для душа, а вода цветет, и помыться после купания совсем не мешает. Придется мыться под ледяной водой. Кошмар! Последний участок дороги, уже войдя в деревню, Максим преодолевал бегом. Отдышался перед калиткой, зашел на участок. Захотелось воровато оглядеться, чтобы не наткнуться на Артема, но гордость не позволила. Максим закинул шланг в бак, забежал в прихожую и включил насос. Вода тут же полилась на землю, — значит Артем позаботился об этом. Радует. Выключил воду, вошел в дом. Ох, бабушка, наверное, вся извелась. В кухне на столе стоит плошка с салатом, накрытая полотенцем, а на подоконнике сидит Артем с кроссвордом. Заметив Максима, он отложил газету и строго спросил:  — Ну и где мы ходили? Ольга Петровна из-за тебя с давлением мучается. Иди, покажись ей. Ничего не ответив, Максим пошел к бабушке. Артем проводил его взглядом, потом полез в холодильник за запеченным баклажаном. Ольга Петровна, когда внук не вернулся к обеду, сначала успокаивала себя: дело молодое, встретил Артема, ушли все вместе купаться. Но проходило время, примерно к трем вернулся Артем, и Ольга Петровна схватилась за голову: где внук? Она накормила его друга, помыла посуду. Попыталась узнать, не поссорились ли ее подопечные, на что Артем отвечал, что все в порядке, но он понятия не имеет, где Максим. В это время заскочила Мая, и Ольга Петровна не выдержала:  — Молодежь, не знаю, где этот оболтус. Поищите его, а? Эгоист, ох, эгоист… Старческое сердце билось в испуге, надежда, что вот сейчас войдет ее любимая троица и она поведет единственного внука кормить, тлела слабым угольком. Вернулись ребята, но — вдвоем. Перед глазами поплыло, только с помощью Артема добралась до кровати. Мая шустро принесла таблетки и валерьянку. Шло время, а Максима все не было. Ольга Петровна молилась, лежа в кровати. Ей уже стало лучше, — подействовали лекарства, — но тревога не унималась. До полиции идти и идти, да никто и искать не станет — мол, загулял. Так не гуляет ведь!.. Максим тихо зашел в комнату, сразу ощутив острый запах валерианы. Бабушка, усталая, шептала молитву. Увидев внука, она прижала ладонь ко рту, и из ее глаз потекли слезы. Максим подошел к кровати, сел на пол, взял бабушку за трясущуюся руку и прошептал:  — Прости: уснул в теньке. Завтра весь день дома буду, обещаю. Траву надо покосить… Прошло несколько минут, прежде чем Ольга Петровна смогла справиться с собою: ребенок просто уснул, а ты, старая, навоображала себе невесть что, всех на уши поставила! Себя вспомни в молодости: не доискаться же было, а теперь сентиментальная стала, беспокойная.  — Все хорошо, Максим, иди кушай. Тикали часы на тумбе, запах валерьянки больше не дурманил, выцветшие глаза уже прояснились, а Максим все сидел и сидел, держа ее за руки. Он ни о чем не думал, только чувствовал безграничный груз вины. Наконец он встал, слабо улыбнулся успокоившейся бабушке и пошел на кухню. Артем как раз выкладывал на тарелку разогретую еду. Максим глухо поблагодарил и принялся есть, не чувствуя вкуса.  — Ну и где ты был? Язвительный голос. Артем явно недоволен произошедшим. Максим вмиг закипел:  — Не говори со мной, как с ребенком: если мы друзья, то мы на равных. Я же не ограничиваю твою свободу и не устраиваю каждый раз допрос. Артем опешил: глаза округлились, вся фигура слегка подалась назад. Затем он покрутил пальцем у виска и ответил:  — Не сходи с ума — я всего лишь беспокоился, ведь мы разные люди и то, что приемлемо для меня, ненормально для тебя. Пойду, Мае скажу, что высочество явилось. Бывай. Артем встал и ушел, как ни в чем не бывало. Максим жевал овощи и злился, сжимая кулаки. Никогда, никогда еще его друг не ограничивал его свободы! Никогда не претендовал на старшинство! Что происходит? Может, что-то назревает, а ночное происшествие всего лишь опередило эти события из-за алкоголя? Как все сложно в людских отношениях! Максим никогда раньше не думал, что у него будут какие-нибудь трудности в общении с другими людьми. Он беспечно относился к таким вещам как простое несовпадение натур и не старался удержать таких знакомых рядом с собой: общался только с теми, с кем сошелся характером. Но он никогда бы не подумал, что его дружба с Артемом будет под угрозой. Зато злость поможет пережить случившееся ночью. Максим вымыл посуду, вышел на улицу подышать воздухом. Мыться не хотелось, а на небе уже зажглись первые звездочки, и он решил снова посидеть на крыше, ведь он спал весь день и теперь не сможет уснуть. Сначала он пожелал бабушке спокойного сна, спросил, не нужно ли ей чего. Та была рада, что с внуком все в порядке, уже полностью успокоилась и заверила, что у нее все есть. Максим поднялся наверх, расстелил постель, подождал немного, а потом тихо-тихо спустился вниз: даже если она еще не спала, то его не услышала и решила, что он уже лег. Осторожно забрался на крышу и сел, лелея обожженную на солнце кожу. Ну, не дурак ли?! Довольно скоро вернулся Артем. Он выглядел очень тихим и спокойным, наверное, даже серьезным. Максим молился, чтобы его не заметили, но Бог его не услышал: Артем уже поднял голову, увидел друга и полез к нему. Сел рядом, достал сигарету, закурил. От сигареты оставалось уже совсем ничего, когда он заговорил:  — Максим, что с тобой сегодня было? Ты какой-то не такой весь день. Дай-ка, — Артем осторожно оттянул ворот футболки, стараясь не задеть ожог. — Совсем обгорел. Тебя бы хоть сметаной намазать. Больно ведь. Мысль о том, что Артем снова будет его касаться, а потом увидит следы своего буйства, ошпарила Максима, но голос его звучал на удивление спокойно.  — Бывало и хуже. Артем докурил, покрутился в поисках чего-нибудь, куда можно выкинуть окурок, и, ничего не найдя, спрятал его в оторванный от пачки сигарет кусок фольги. Максим же все это время сидел с задранной вверх головой, делая вид, что разглядывает звезды, а на самом деле думал, как сбежать от Артема. Если уйти спать, то придется мучиться от солнечных ожогов, лежа в кровати; а если уйти гулять, то Артем не успокоится. И что делать? Сидеть рядом с ним нет никакого желания.  — Извини, что наехал на тебя тогда, на кухне: я правда переживал и за тебя, и за Ольгу Петровну.  — Да ладно, всякое бывает. Я дурак, уснул просто.  — Тебе редко снятся кошмары. Максим не ответил. Он чувствовал неимоверную усталость от этого разговора, но позволить себе уйти не мог. Артем снова закурил, лег на крышу, закинув свободную руку за голову.  — А все-таки зря отказываешься — лежал бы сейчас так же рядом. Правда здорово.  — У меня не все потеряно. Но потом кожа слазить начнет.  — О, как раз обдирать буду — любимое занятие.  — Как пожелаешь. Артем снова ненадолго замолчал, но быстро сдался:  — У меня в детстве была карта звездного неба. Два таких черных круга: один Южное полушарие, другой Северное. Я как-то забрался на спинку кресла, приделал карту скотчем к потолку так, чтобы плафон освещал Северное полушарие как бы изнутри, и стал ждать, когда стемнеет. А потом пришла мама с работы и ничего не сказала, только покачала головой. Я думал, она ругаться будет, но не стала. Наконец стемнело, я включил свет и… Как думаешь, что дальше?  — Либо карта отвалилась, либо она была слишком толстой, чтобы свет нормально проходил. Артем хмыкнул.  — А вот и неверно: было красиво. Правда, немножко темновато, но сойдет. Я месяц так, наверное, жил, а потом да, карта отвалилась, пока я в субботу в школе был, и мама ее, так как она была выцветшей от лампы, выкинула. Все-таки, мне кажется, что она ее сама сняла, но кто его знает.  — Настоящие звезды лучше и светятся ярче. Артем докурил очередную сигарету и, пряча окурок в фольгу, возразил:  — Ну, не скажи: в Москве их вообще почти не видно. Ладно, ты, может, и выспался, ночной житель, а я спать хочу. Я пошел.  — Бывай. Артем спустился с крыши и скрылся за углом дома. Через какое-то время он снова показался, ополоснул лицо и руки в бочке и ушел в дом. Максим не услышал его шагов. А в голове крутилось: ну и что это было? Все, как всегда, ничего примечательного. Обычный разговор, в их манере. Кстати, Максим раньше и не догадывался, что Артем любит звезды: он никогда даже не намекал на это. А теперь вот вдруг как оказалось. Сколько же еще секретов кроется в этом человеке? А ведь Максим его лучший друг. В душе где-то зародилась легкая обида из-за такого недоверия. Чтобы себя хоть как-то приободрить, Максим аккуратно стянул с себя футболку, подставив ночной прохладе свои красные плечи — стало легче. Хорошая здесь, все-таки, деревня — комаров нет. Максим никогда не задумывался, с чем это связано, просто всегда радовался, что их нет и все. Где-то совсем рядом запел соловей: сначала слабо и резковато, как будто распевался, а потом уже громко, заливисто, красиво. Иногда легкий ветерок шуршал листьями яблонь и рябины. А за оградой, у самой дороги — тонкая березка белеет пятнистым стволом. Трещат кузнечики и кажется, что ты не только видишь звезды, ты их слышишь: они тихо звенят колокольцами, вплетаясь в канву ночной сказки. Максим вдыхал полной грудью ночной воздух, и все неприятности отступали перед магией ночной свободы. В нем плотно обосновалось желание не возвращаться в дом, и он сидел и сидел на крыше, не думая ни о чем, а только наслаждаясь окружающей его красотой. Иногда соловей умолкал, отдыхая, и тогда казалось, что слышно реку. Наверняка это была иллюзия, но Максиму все равно было приятно. Он постелил футболку на теплый шифер и осторожно лег. С трудом, но он устроился так, чтобы не тревожить свои болячки, и согласился мысленно с Артемом: да, так действительно лучше. Мысль о друге впервые после его ухода всколыхнула в Максиме его думы и сомнения. Хотя в основном это было уже глупое переживание прожитого снова и снова, бесконечное количество раз. Вот его взгляд, вот он говорит, что у Максима кровь, вытирает ее. А вот и тот момент, когда Артем кончает, вцепившись в тело под собой. А вот сейчас он извиняется за наезд. Кстати, а где он сам? Вот он: подозрительный прищур глаз, в меру напряженная фигура, красивые руки и язвительный голос. А вот он чмокает Маю и уводит ее гулять. Максим резко сел и схватился обеими руками за голову, пытаясь прекратить поток мыслей.  — Черт, черт, черт… Дыхание сбилось, кожа горела, явно поднялась температура, потому что Максима начало знобить. Он с сожалением огляделся, расстроенный, что прекрасное забытье закончилось, и спустился с крыши. Тихо-тихо, тенью, он поднялся наверх и увидел, что кровати стоят на своих местах, и Артем спит, отвернувшись к стенке. Максим разделся и спрятался под одеяло. Его слегка потрясывало, и он уже не мог понять, от ожогов это или от нервов. Он замер, прикрыл глаза и попытался расслабиться. Полноценно уснуть у него в ту ночь так и не получилось: время от времени проваливался в какую-то полудрему, наполненную пением соловья, но потом просыпался и подолгу просто лежал, не шевелясь. А Артем спокойно видел уже Бог знает какой сон на соседней кровати. Когда начало светлеть, Максим незаметным спустился вниз, нашел в сарае косу. Он прикинул, сможет ли работать с обгоревшими плечами, сделал пару взмахов и зажмурился от боли. Собираясь с силами, он сел на мокрую от утренней росы траву, поглядел в чистое небо. Где-то на окраине деревни ругались муж с женой, чуть ближе слышался лепет двухлетней Арины, игравшей с беременной кошкой, отовсюду раздавались шаги, тихие голоса, звуки проснувшейся деревни. Максим решил, что больше жалеть себя нет времени: высохнет трава и косить будет труднее, а бензин для бензокосилки закончился еще на прошлой неделе. Работать было нелегко: руки возмущались, что их заставляют работать, а плечи жгло огнем. Одно радовало: звуки деревни, пение птиц, шелест листвы отвлекали Максима от его нескончаемых мыслей. Косил он быстро, поэтому к тому моменту, когда встала бабушка, нескошенным остался небольшой пятачок у сарая. Ольга Петровна вышла на крыльцо и, улыбаясь, спросила:  — Ты чем-нибудь завтракал, Максим? Получив отрицательный ответ, она ушла в кухню готовить. Старушечье ее сердце, напуганное вчерашним исчезновением внука, тянулось каждую минуту выглядывать во двор, чтобы проверить, на месте ли он, не ушел ли. Ольга Петровна сама смеялась над собой, но справиться с поселившимся в душе страхом была не в силах. Позже, глядя на то, как осторожно Максим двигается за завтраком, она достала банку домашней сметаны и тихонько намазала внуку больную кожу. Тот дергался, но терпел. Сам Максим же боялся, что когда он повернется к бабушке лицом, она увидит ранки, оставленные Артемом, и начнет задавать вопросы. Не на шутку встревоженный, он отпросился наверх полежать и, прижимая футболку к животу, ушел в комнату. Скрипя зубами, устроился на кровати и затих. Сон не шел к нему, но ровное дыхание Артема на соседней кровати успокаивало, упорядочивало мысли. По правде сказать, мыслей было немного, а со временем они вообще пропали: Максим слушал щебетание птиц за окном, голоса, лай собак и шелест листвы. Через какое-то время Артем заворочался и встал.  — Максим, спишь?  — Нет. Бабушка намазала спину сметаной, вот лежу, жду у моря погоды. Если сейчас усну, просплю до обеда, потом ночь опять буду колобродить. Артем присел возле Максима на корточки, вгляделся в повернутое к нему лицо и откинул с его лба слипшуюся прядь волос.  — У тебя волосы у шеи в сметане испачканы. Максим замер, боясь себя выдать: у него сбилось дыхание, когда Артем начал от доброты душевной стирать сметану, невольно задевая шею. Благо, что эта пытка быстро закончилась: Артем отсалютовал, оделся и ушел вниз. Максим лежал, свесив левую руку с кровати, едва касаясь пальцами дощатого пола, и думал, что можно называть себя как угодно, но прикосновения, взгляды, слова друга все равно заставляют его сходить с ума, а значит это стоит просто принять. День прошел в сонной дымке и бабушкиных тайных страхах: Максим делал что-то по хозяйству, чувствуя себя виноватым, а Ольга Петровна все ждала, когда же ему это все надоест и он уйдет. Но наступил вечер, вернулся с ближайшей деревни Артем, куда ходил с Маей на дискотеку. Когда он проходил мимо Максима, тот поежился — от друга сильно пахло алкоголем. Мысль о том, что все может повториться, и испугала, и неожиданно обрадовала в одно и то же время, но смертельно хотелось спать. Можно было бы, конечно, лечь внизу, но Максим не хотел, чтобы у бабушки появились какие-то подозрения. Пришлось ложиться в свою кровать на втором этаже: слишком близко к пьяному Артему. Максим не помнил, как он уснул: просто лег, укрылся одеялом и все, вот он уже снова смотрит в потолок, а в комнату льется солнечный свет. Чувствуя себя выспавшимся и отдохнувшим, он встал с кровати и тут только заметил, что он один в комнате. Спустившись и поприветствовав бабушку, он вышел на улицу умыться, со стыдом понимая, что жалеет, что Артем не прикоснулся к нему снова. Более того: хотелось хотя бы увидеть его, но друга не было на участке. Максим хотел спросить бабушку об Артеме за завтраком, но она сама завела о нем разговор:  — Ты молодец, помог по хозяйству, теперь несколько дней твоя помощь не нужна. А этот Артем твой только и умеет, что по девочкам ходить: вот сегодня опять поел наскоро и умчался. Хоть воды в душ заставила налить. Ты бы возмутился уже, а то он тебе не помогает совсем. Максим опустил глаза, ответил только:  — Да мне не сложно. Пусть шатается. Я ведь тоже не подарочек, — и замолчал надолго. Ольга Петровна не могла даже отдаленно догадываться о произошедшем между ее внуком и его другом, но после разговора с Максимом стала подозревать, что что-то у них неладно. При этом ответ, на ее взгляд, лежал на поверхности, а точнее бегал сейчас по участку, поливая огурцы. Имя — Мая. Возраст — пятнадцать лет. Для Ольги Петровны она казалась самой главной причиной раздора между ребятами. Память — она же избирательна. Из самых плохих воспоминаний она может оставить только адреналин, тем самым заставляя думать, что все было отлично. А из, например, потрясающего похода в кино останется только воспоминание об испачканной колой футболке, которую, на самом деле, надел в последний раз, чтобы потом выкинуть. Память — она дама капризная и сама выбирает, что помнить, а что спрятать в дальнем углу, не подчиняясь ни логике, ни морали. Вот и Максим из той ночи уже не помнил боли или страха: при мыслях о произошедшем он вспоминал жар сильного тела, животные ласки и какое-то смутное удовлетворение от того, что все это неестественно, даже запретно, но все равно происходит, несмотря ни на что. Необычное и рискованное всегда манит, и Максим понимал разумом, что не нужно ему лезть в эту «гомосятину», что уж если сразу нос не сломал Артему, так лучше забыть обо всем и молчать, что тебя трахнул лучший друг, но тело все тянуло к животному наслаждению, а душу — к Артему, к другу. И весь день Максим просидел дома в своей комнатушке, впервые за все лето притронувшись к какой-то книге из списка школьной литературы на каникулы. Он еще когда-то в детстве, до знакомства с Артемом, любил читать и, в общем-то, любил и сейчас, но прогулки с друзьями вызывали в нем гораздо большее удовлетворение жизнью. Весь день для Максима прошел в «амебочном состоянии»: книга, кухня, умыться из бочки, полотенце, книга, кухня… Артема не было, и нет-нет, а порывался выйти из дома на поиски друга. Наплевать, что он, по сути, сильно провинился — главное увидеть, пойти вместе купаться, понырять, а вечером наловить окуней. В прошлом году, помнится, они каждый день рыбачили, а в этом… А в этом все как-то не слава Богу.  — Максимушка, вы поссорились? Случилось что? Ольга Петровна с опаской смотрела на внука: тем самым взглядом, который для Максима стал за последние дни невыносимым.  — Нет, все в порядке. Другого ответа она, по правде, и не ожидала.  — Как плечи-то? Покажи. Максим послушно отложил вилку, стянул футболку, оставив ее спереди на руках, чтобы не светить почти зажившими, но еще красноречивыми ранками. Ольга Петровна осмотрела внука, похмыкала чему-то своему, села обратно.  — А чего ты с Артемом на дискотеки не ходишь? Конечно, не Москва, но все же хоть какое-то развлечение.  — Пойду, бабушка, пойду — позже. Не хочется пока. Больше Ольга Петровна Максима ни о чем не спрашивала. Она боялась, что внук от ее излишнего любопытства закроется в себе, и тогда вообще ничего узнать не получится. Да и не хотелось узнавать-то, хотелось помочь, а лезть в чужую жизнь нужно аккуратно, незаметно, либо не лезть вообще. Ночью Максим проснулся от скрипнувшей рядом половицы. Раздалось тихое чертыханье, а затем на соседнюю кровать осторожно лег Артем. На душе полегчало — живой и даже не пьяный. Утро. Друг еще спит, на столике раскрытая книга страницами вниз, на улице пасмурно. Максим поежился под тонким одеялом, сжался, чтобы было потеплее. Хотелось подползти к Артему, спрятаться возле него и греться, как змея, у чужого тепла. А ведь было так когда-то: палатка, холод, и согреться можно было только прижавшись друг к другу. И ведь никаких мыслей по этому поводу тогда в голове не было! Да и было это давно, после седьмого класса. А теперь вот десятый на носу, а у Артема — выпуск. Вряд ли они смогут снова проводить вечера вместе, теперь, наверное, они вообще будут видеться только на переменах в школе. Максим лег на бок, разглядывая лицо спящего Артема. Красивый ведь, из тех, которых девчонки любят: в меру мужественный, в меру чувственный. И губы не совсем тонкие, скорее средней толщины. И волосы у него отросли — в начале лета совсем короткие были, колючий такой ежик. А девушка когда у него впервые появилась? Максим задумался. Наверное, ему тогда около четырнадцати было, Артему, значит, пятнадцать. Как ее звали? Лена? Да какая разница? Главное, что она уже была на втором курсе, переспала с Артемом несколько раз и бросила. Любви в их отношениях не было и быть не могло, знакомились они на каком-то сайте ради секса, и Максим еще тогда удивлялся: как девятнадцатилетняя девушка могла обратить внимание на пятнадцатилетнего мальчишку? А вот, могла как-то и даже казалась довольной. У самого Максима девушка была одна, и то всего месяц: Маринка учится в параллельном классе, полгода за ним ходила, а когда сошлись — оба быстро друг в друге разочаровались. Максим помнил, как они впервые целовались: шел снег, падая пушистыми хлопушками на ресницы и плечи, а они гуляли в парке. Вдруг Маринка, хрупкая и в цветастой шапочке, обняла его порывисто, приблизила свое лицо, и Максим, подчинившись, прижался к ее полным губам своими. Он знал, что у нее до него не было парня, но она-то была уверена, что он опытен как Артем. В тот же день, через неделю после начала их отношений, она стала отдаляться от Максима. Видимо, подсознательно искала себе взрослого парня, учителя, а не неопытного одногодку. Возможно, она бы и на Артема переметнулась, но совесть ей не позволила, да и какой-то страх перед его силой. Максим удивлялся: почему его больше мучает не то, что его трахнул парень, а то, что этот парень, его друг, не помнит об этом? Не надо раскаяний, но… Но все равно: безразличие, вот такое, тотальное, оно душило. Видимо, в самом Максиме то чувство, что зарождалось последние несколько месяцев где-то в его груди, перекрыло все муки по поводу секса с парнем, по поводу «голубого» секса. Видимо, Артем ему уже не друг, а кто-то больше. Эх, найти бы свою Лену-второкурсницу… Максим, сам того не заметив, уснул. А когда проснулся — Артема в комнате уже не было, как и во всем доме, что выяснилось позже. Ольге Петровне сказал — ушел к Мае. Максим почувствовал, как в душе завозилась, свивая кольца, змея зависти. Ближе к вечеру распогодилось: выглянуло солнце, умытая трава поблескивала, на улице показалась ребятня. А уже около восьми Максим отложил книгу, устало потер глаза и вышел за калитку. Дождь прибил пыль на дороге, идти было если не в удовольствие, то просто приятно. Хотел пройти к реке, посидеть на берегу где-нибудь, даже ветровку захватил, но на полпути его догнала Мая. Увидев расстроенную девушку, Максим почувствовал одновременно и жалость к ней, и некое злорадство, которое затушить в себе так и не удалось с самого утра.  — Максим, подожди, пожалуйста. Мая остановилась в нескольких шагах от него, уперла руки в коленки: восстанавливала дыхание, согнувшись. Наконец, подняла голову:  — Пойдем к березам, я хотела бы с тобой поговорить. Максим мысленно поздравил себя с первыми в его жизни разборками с девушкой: Маринка никогда не говорила о них с Максимом, а после того злосчастного поцелуя и вовсе потеряла к нему интерес. А теперь вот — явная головомойка по поводу Артема. Жаль, а ведь так хотелось посидеть одному на берегу. Ряд березок был любимым местом девичьих прогулок: здесь тихо, светло, пахнет настоящим лесом, но не страшно. И хотя лесок этот совсем маленький — так, полоса молодых берез недалеко от реки и деревни, — здесь можно найти крохотные лавочки, опорами которым служат сами деревья. К одной из таких лавочек Мая и повела Максима. Села на самый край, перевела взгляд на землю, вздохнула пару раз, пугая парня своей серьезностью, и спросила:  — Ты не знаешь, что с Артемом? Он ни сегодня вечером, ни вчера не пришел, хотя обещал, а позавчера на дискотеке был какой-то задумчивый, рассеянный. Наорал на Мишку из Бояр, чудом избежал драки. Я… Голос у Маи сорвался, на землю у ее ног стали падать слезинки. Максим с тоской глянул на просвечивающее сквозь березы закатное солнце, сел рядом с девушкой и обнял ее за плечи.  — Я понимаю, что у него кто-то в Москве есть — просто не может не быть! Но ведь еще месяц, целый август, разве он не может этот август провести со мной? Максим, неужели я ему так противна? Парень усмехнулся про себя: ага, так противна, что, напившись, страдает от мук совести из-за нее. Но не расскажешь ведь этого. И непонятно — где сам виновник всех проблем? Мая плакала навзрыд. Ей явно не нужны были советы: необходимо было просто выговориться. Максим как-то слышал от бабушки, что Маю не любят деревенские девчонки — красивая она, завидуют. К матери с такой проблемой тоже как-то не пойдешь: был бы хоть свой, местный, а то городской, небось еще и побранит за то, что с ним связалась. А к Максиму, лучшему его другу — можно. Он ведь вроде не злой и на Артема может повлиять. Да, Мая, правильно ты все рассудила: не могла же ты знать, что Максим сам успел хлебнуть эмоциональной дилеммы с этим Артемом… Сидя рядом с плачущей Маей, Максим почувствовал, что злится на друга: ладно, он сам — он парень, он сильный, он может за себя постоять, хотя и сложно, и больно, и обидно — но девчонка-то тут при чем?! За последнюю неделю Артем уже двум людям причинил столько неприятностей, что лучше бы сидел сейчас в Москве и помирал от духоты и жары в городе плавленого асфальта. Все злорадство, вся зависть, весь негатив к Мае исчезали с каждой новой секундой. Максим понял, что хочет помочь ей, как-то успокоить, но он не знал, что ему делать. Под рукой все еще дрожали хрупкие плечи, вдали догорало закатное солнце, а по верхушкам тонких берез прокатился первый порыв ветра. Стало стремительно темнеть, надвигалась буря, такая неожиданная после пасмурного утра и тихого вечера. Мая, немного успокоившись, подняла на Максима заплаканное лицо. Ее покрасневшие глаза молили его о помощи, о том, чтобы ее беззаботное детство вернулось. Максим видел ее алые губы, ощущал хрупкое девичье тело рядом с собой, легкие волосы слабо щекотали ему щеку. Поддавшись какому-то мимолетному порыву, он поцеловал Маю. Та сначала вздрогнула, а затем ее губы стали жадно отвечать на поцелуй, будто стирая этим всю боль, всю обиду. Сильные руки схватили Максима за плечи и оттащили от замершей девушки. Где-то вдалеке прогромыхало, с берез посыпались, кружась, зеленые листики. Максим вывернулся из рук Артема, хотел ударить его под дых, но не успел — его руку перехватили. В начинающейся буре глаза светились недобрым огнем, а голос прозвучал тихо, зловеще:  — Пойдем, надо поговорить. Затем поднял взгляд над плечо Максима, и теперь уже Мае, прижимавшей руки к груди:  — А ты иди домой, не мокни. Девушка не ослушалась: как-то болезненно подорвалась с лавочки и побежала домой, в деревню. Артем проводил ее взглядом и потянул Максима за руку в другую сторону, к реке. Сопротивляться было бесполезно: самому хотелось высказать другу все, что наболело, да и обстановочка подвернулась подходящая. Максим только руку свою вырвал, предпочитая идти свободным. Шли недолго, шли молча. Ветер с каждым новым порывом становился все сильнее, на берегу уже никого не осталось. Остановились у самой воды, где обычно засиживались, рыбача. Артем резко повернулся к Максиму и ударил его в нос. Тот не успел увернуться и потому согнулся, сжимая зубы от боли, проверяя, не сломан ли. Хлынула кровь, но кость оказалась целой. Максим, не выпрямляясь, схватил Артема за ногу, повалил его на песок. Тот успел дернуть его за руку на себя, и они, сцепившись, покатились по берегу. На мгновение все озарилось молнией, где-то над головами прогромыхало, и начался ливень. Максим чувствовал, что холодная вода перемешивается с кровью, заливается в глаза, нос. Руки скользят, головокружение все сильнее. Артем покрепче перехватил ослабевшего парня, привстал и протащил Максима за плечи ближе к реке, чтобы его голова оказалась полностью в воде. Почувствовав, что больше нечем дышать из-за речной, переболомученной ливнем воды, Макс испугался: неужели Артем решил его утопить?! Рванувшись, он открыл глаза, пытаясь приподнять голову и вдохнуть, но сильная рука грубо надавила на лоб, не давая выбраться. Руками царапая Артема, ногами пытаясь добраться до его спины, Максим с ужасом чувствовал, что начинает всерьез задыхаться. В последний раз, вцепившись в плечи парня, он рванулся, уже ни на что не надеясь, поддаваясь инстинктам, и тут же закашлялся, отплевываясь от речной и дождевой воды, вперемешку затекающей в рот, нос, глаза. Судорожно дышал, уже не замечая все также льющейся из носа крови, смотрел на Артема, не зная, чего от него ждать. Встать бы, убежать домой, так не успеет даже дернуться: снова окажется в воде. А глаза у Артема — сожалеющие? Максим дернулся, когда его бывший друг стал приближать к нему свое лицо. А вот то, что у него губа разбита, понял, когда провел по ней языком, отвечая на поцелуй. Кровь из носа мешала, заливалась в рот, придавая происходящему какой-то животный, дикий колорит. Максим с трудом понимал, что он делает, почему не отталкивает Артема, почему поддается. А он, воспользовавшись слабостью Макса, дернул его к себе, укладывая, затем перевернулся, подминая под себя. И, сдавив ему ноги коленями, с силой ударил Максима под дых, отчего тот попытался согнуться, но не смог, и теперь лежал, зажмурив глаза от острых стрел дождя и, не обращая внимания на дрожь и воду, открывал и закрывал рот, пытаясь вдохнуть.  — Ты думаешь, я ничего не помню? Стянутая вместе с застегнутой ветровкой футболка, после чего Максим больно приложился о землю и прикусил себе язык до крови, чтобы не заскулить, как щенок.  — Ты думаешь, мне наплевать? Укусил за ключицу, лизнул укус.  — У меня крышу сносит уже почти год, а тогда — не удержался. Заметил, что Максим сумел вдохнуть пару раз, снова удар в сплетение.  — Я не знал, что делать, не знал, как быть с тобой. Новый укус — правый сосок. У Максима голова кругом — вдохнуть, выжить! А тут — такие слова.  — Мы же педики с тобой, дружище! Нам понравилось трахаться друг с другом — и не ври, что нет. Максим чувствует сквозь пелену помрачнения, как Артем расстегивает ему ширинку, и с какой-то апатией понимает — не вдохнуть больше, не выжить.  — Я прятался от тебя, думал. Маю видеть не мог. Хотел тебя сегодня найти, объясниться, а… Артем прервался, резко, болезненно перевернул теряющего сознание Максима на живот.  — … а ты с ней. Максим смог вдохнуть. Закашлялся, из глаз потекли слезы — Артем ведь больше не видит. Сипло, с трудом сказал:  — Уебок. Ей плохо без тебя… Артем одной рукой приподнимал Максима за таз, а другой водил по своему члену, вызывая стояк. Парень под ним заново учился дышать, а ливень усиливался, когда, казалось бы, это уже просто невозможно. Вода прижимала к земле, было сложно двигаться. Артем вошел резко и до конца, Максим прикусил себе губу — язык было уже жалко. Голова кругом, боль во всем теле, холод, ливень, ветер и Артем, которого успел простить, успел возненавидеть.  — Ведь люблю же тебя, сука, а… Максим не ответил. Молча и безразлично дождался, когда Артем кончит, царапая ему бедра. Макс тут же рухнул на жесткий, пропитанный водой песок, прижимая согнутые руки к груди. Где слезы, где дождь? Где кровь, а где живое тело? Максим дышал с трудом, но все же дышал; из носа кровь, казалось, уже не текла; прокушенная губа, гематома на груди, ссадины, синяки… И боль от того, что в природе называется коротко и скупо — секс. Холодно и пусто. Артем застегнул джинсы и лег рядом, лицом вверх. А ведь хотелось — уйдет, оставит, бросит; тогда забудется, возненавидится, отплатится… А он лежит рядом и не двигается. Когда Максим попробовал встать, все тело свело судорогой, и он заскулил, чувствуя скрип песка на зубах и болезненно сжимая пальцы. Рядом тут же оказался Артем, осторожно стал растирать плечи, спину, ноги. Боль не уходила, и Максим скулил раненым зверем. Из глаз текли слезы, а разум отстраненно отметил, что ливень превратился в обычный дождь. Когда руки Артема приблизились к ягодицам, разминая поясницу, Максим справился с собой и прошептал:  — Уйди. Боль стала отступать, и он смог, шатаясь, перевернуться и сесть. Артем стоял рядом на коленях с грязной футболкой в руках. Максим не мог разглядеть его лица из-за наступившей ночи («Хотя какая ночь? — отстраненная мысль. — Всего около одиннадцати, наверное…»). Забрал дрожащими пальцами футболку, натянул на себя. Потом снял ее, стянул до конца джинсы вместе с кроссовками и пошел в реку. Артем тут же подорвался, вскочил, но пошел рядом, боясь за Максима и не смея его останавливать. А тот зашел в воду по грудь, поводил руками по телу, смывая песок и прибрежную грязь, которые дождь лишь размазывал, и вышел, стуча зубами от холода. Взял одежду, вернулся в реку, прополоскал все и только потом, прямо в воде, оделся, двигаясь с трудом. Артем все это время был рядом, стерег. Когда вышли на берег, Максима снова скрутило, но теперь не судорогой, а какой-то болью в груди, которая проснулась лишь при движении. Он упал бы снова, но Артем успел его подхватить. Зачем-то накинул на него промокший насквозь капюшон ветровки, потом присел, Максим забрался ему на спину и вцепился онемевшими пальцами в плечи. И только когда половина дороги до дома была пройдена, у Максима началась истерика. Из глаз текли невольные слезы, он постоянно повторял «Зачем?..» срывающимся шепотом, утыкался в шею Артема носом и винил себя за слабость.  — Зачем?.. Зачем?.. Зачем?..  — Максим? Он не ответил, но и свое «зачем» не произнес.  — Сможешь дойти до дома сам? Не стоит Ольге Петровне волноваться… Максим завозился, осторожно слезая со спины присевшего Артема. Они стояли у ворот на участок. Артем оглядел обоих и, придерживая Максима, повел его в дом. Как только открыли дверь, тут же вышла Ольга Петровна. К этому времени оба ее подопечных уже улыбались, изображая довольную усталость.  — Извините, буря застала нас в пути. Как тепло-то дома! Печку затопили? Нам бы помыться горячей водой, высушиться… Ольга Петровна провела их в кухню, тут же подвинула к печке. Принесла тазики, ковшики, полотенца.  — Голодные, поди… Ну, помойтесь сначала, пока будете сушиться, разогрею чего-нибудь. И хотя видно было, что старушка волновалась, она была намного спокойнее, чем в тот день, когда Максим пропал. Ольга Петровна вышла из кухни, плотно закрыв дверь. Максим тут же начал дрожать, стуча зубами. Артем хотел раздеть его, но он не дался. Сам забрался в таз, протянул было дрожащую руку к ковшу, но Артем опередил его, развел воды и стал поливать Максима. Тот грелся, закрыв глаза, ощущая запах родного дома. Постепенно унялась дрожь, онемевшие пальцы перестало покалывать, дышать стало легче. Но боль никуда не ушла и уходить не собиралась. Выйдя из таза, Максим подошел к небольшому зеркалу на стене: глаза красные, губа с небольшой ранкой сбоку, на груди огромный синяк. Больше разглядывать себя не хотелось. К тому времени, как смог обмотаться полотенцем, Артем уже вымылся, обсушил волосы и убрал тазы и ковшики на место. Не взглянув на парня, пошел наверх. Из комнаты тут же вышла Ольга Петровна, и Максим запаниковал — вдруг увидит?! Артем спас: вернулся с лестницы, стал наступать на старушку, заставляя ее отступить обратно в комнату под предлогом найти в ее аптечке «что-нибудь вроде парацетамола». Максим тут же взбежал наверх, достал из шкафа какую-то одежду. Оделся медленно, но тщательно и тепло. Мир воспринимался странно. Стало ясно, что Артем его бы не задушил, но зачем, зачем он так жестоко? Он сумасшедший? Да нет, всегда был нормальным. Так зачем сейчас? Здесь, на втором этаже, было шумно: дождь бился о крышу над самой головой. Максим не услышал, как в комнату поднялся Артем, а когда его заметил — хмурого, с преданными глазами, — ничего не сказал, только спустился вниз. Бабушка усадила за стол, и Максим безразлично подумал о том, что она сейчас будет его расспрашивать, но она сама стала говорить:  — И чего вас за Бояры унесло? У нас у самих природа красивая. Посмотреть решили. Вот и попали в бурю. Кушай-кушай, я сейчас вам в бутылки горячей воды налью. А хорош Артем, обо всем позаботился. Да, природой они любовались, природой. Максим поел быстро, и когда спустился Артем, он уже желал бабушке спокойной ночи. Взяв импровизированную грелку, он ушел наверх. Лег и задался вопросом: что он чувствует? Артем подошел к Максиму, и тот моментально открыл глаза, будто и не спал вовсе.  — Утро.  — И без тебя знаю. Странно, но Максиму даже не больно, даже не обидно, только хочется, чтобы он исчез.  — Тебе помочь встать? А под глазами-то круги, не спал. Максим сам понимал, что выглядит сейчас не лучше, но на душе — безразличие, поэтому наплевать на внешний вид.  — Убирайся. «Ведь люблю же тебя, сука, а…» Разве с теми, кого любят, поступают — так? Когда после, утром, они же, эти любимые, тебя посылают? Разве это — то светлое чувство, любовь? Да нет, конечно же. Максим безразличным взглядом смотрел на потолок, а Артем — на него. С улицы доносился запах озона, в комнате было прохладно, а под ножкой столика все также лежала коробочка с пачкой сигарет. Артем протянул было дрожащую руку к лицу Максима, но в последний момент отдернул. Вскочил, заметался — спешно начал скидывать вещи в сумку. Звякнул молнией и спустился вниз, пока Ольга Петровна спит. Максим остался один, лелея свое тело. Через какое-то время Артем вернулся, закинул сумку в шкаф и, ничего не сказав, куда-то ушел. Максим с отголоском разочарования понял, что сегодня Артем не уедет. Позже, когда лежать дольше было уже неприлично, Макс встал, тщательно спрятал одеждой побои и спустился вниз. Бабушка как всегда накрыла на стол, попричитала по поводу прошедшей бури и отпустила внука. Выйдя на улицу, Максим тут же натолкнулся на Маю: поникшая девушка явно шла к ним.  — Привет! Максим, ты в порядке?  — Да.  — А я… Я видела, как Артем с вещами на автостанцию ходил, но дорогу, там, где она проселочная, размыло и не уехать будет. Говорят, автобус до нас там застрял. Максим… Прости меня. Значит, если погода будет стоять сухая, еще несколько дней Артем будет в деревне. А Мая — она же ни в чем не виновата, зачем извиняется?  — Ничего, все в порядке. Девушка явно чувствовала себя обязанной сказать что-нибудь еще, но по ее лицу было видно, что слов подобрать она не может. Максим, ничего ей больше не сказав, ушел. Добрался до того места, где уснул несколькими днями раньше, и просидел весь день на берегу в странной позе, в которой ничего не болело. Вечером Артем пришел поздно, пьяный. Упал на кровать, отвернулся к стенке. Максим с сожалением поглядел на его спину: «Лучше бы его тут не было». Артем не уехал ни через день, ни через два. И хотя он все время уходил куда-то, возвращаясь лишь на ночь, Максим все равно злился, и эта злость все усиливалась, в то время как синяк на груди менял цвет. Усугубляла дело Мая, делавшая слабые попытки заговорить то с одним, то с другим. На четвертый день, когда Артем снова вернулся с вокзала, Максим не выдержал.  — Блядь, да выметайся же ты отсюда! Пройди ту долбаную проселку и поймай попутку! Заебал уже своей рожей тут светить! Артем молчать не стал:  — Ты, блядь, думаешь, что мне в кайф тут торчать?! Как я уйду, если бабушка твоя за меня в ответе? Каким хуем думаешь?! Артем с силой кинул сумку на кровать и пулей выскочил из комнаты. И только еще через два дня он смог уехать: услышал накануне вечером, что пустят утренний рейс. Ольге Петровне сказал, что родители позвонили на мобильный, срочно зовут зачем-то домой. Старушка расстроилась, запричитала, надавала домой какой-то зелени и огурцов. Артем с Максимом же сумели разыграть прощание двух друзей: рукопожатия, прощальные улыбки, обнадеживающий смех. Мая, завидевшая, как вся делегация идет на остановку, выскочила со двора за ними и наблюдала украдкой, выглядывая из-за угла. Потом уже только, в последние минуты осмелилась выйти.  — Пока, Маюш, счастливо тебе. Артем улыбнулся ей, махнул рукой. Не обнял, не поцеловал. Да и попрощался как с какой-то кошкой. Без Артема Максим почувствовал себя намного спокойнее: сдвинул кровати, стал зачитываться целыми днями, ел и приходил в себя. Первые несколько дней после отъезда Артема мыслей в голове совсем не было, их заменяли книги. А вот потом… Потом начал задумываться. Если все, что произошло, и есть любовь — тогда зачем она вообще нужна, такая? Столько бед. И ведь Артем всегда нормальным был, не жестоким и даже добрым. Лучше забыть это все, выкинуть из памяти, как страшный сон. Забыть хотелось, по-настоящему хотелось, особенно ночами середины августа, когда снилось, что голова твоя под водой, а на лбу — сильная рука. А еще — тот страх, когда снова и снова не мог вдохнуть, там, уже на берегу. И это странное, дикое признание «Ведь люблю же тебя, сука, а…» Возвращаясь от бабушки с полными пакетами гостинцев, Максим чувствовал, что остался теперь один: ни лучшего друга, ни внутреннего «я», ни своих желаний — ничего. Москва, несмотря на стоявшую на пороге осень, встретила Максима все также — унылой духотой, смогом и горячим асфальтом. Родители же сразу огорошили радостью и новостью: с третьего сентября у матери отпуск, а с четвертого — у отца, и они поедут к бабушке, в деревню на две недели. В голове билось только: «Один…» Первое сентября, хлопоты, проводы родителей — и Максим остался предоставленный самому себе. Он видел Артема на переменах, но не отвечал на его слабые виноватые улыбки. Забыть так забыть. Конечно, друга не хватает, но не вернуть все назад, не отмотать время, человека за несколько дней не воскресить. Ложился Максим поздно, зачитываясь; как следствие — не высыпался и клевал носом на уроках. После школы подолгу бесцельно бродил по окрестностям, а где-то в десятых числах сентября простудился и часам к семи очередной пятницы уже лег спать, спасаясь от головной боли. В дверь звонили долго, настойчиво и тревожно. С трудом открыв глаза, Максим, пошатываясь, пошел открывать. Даже не глянул в глазок, просто открыл дверь, лишь бы трель звонка замолкла. На пороге стоял Артем. Он не решался войти без приглашения, и Максим, чувствуя сквозняк с площадки, посторонился, закрыл дверь и ушел к себе обратно в комнату. Под одеялом лежать было гораздо приятнее и теплее. Артем вошел к нему, сел возле кровати на колени и заглянул в слезящиеся глаза.  — Тебе принести чего-нибудь? Спекшиеся от жара губы удалось разлепить не сразу.  — Нет. Артем осторожно, боясь спугнуть, дотронулся до лба Максима, покачал головой и ушел в кухню. И только от этого невинного движения Макс понял, как ему не хватало друга, его молчаливой поддержки, его самого. И страх задохнуться, боль судороги, безразличие стали блекнуть. Ругал сам себя за это, за глупость, за слабость, за отсутствие инстинкта самосохранения, но с замиранием сердца ждал, когда на пороге появится Артем с таблетками и стаканом воды в руках. Такой он и появился: сочувствующий, неся реальную помощь. Максим приподнялся, ощущая мерзкий озноб во всем теле, потянулся за лекарством и случайно задел своей рукой запястье Артема. Того как громом поразило: резко отдернул руку, чуть не расплескав воду на одеяло. Максим удивился, а Артем опустил глаза. Противно, когда прохладная вода льется по пищеводу лихорадочного тела, и Максим содрогнулся, запивая аспирин. Поставил стакан на пол у кровати и укрылся одеялом. Артем снова сел на колени, но уже не решился даже взглянуть на Максима. А тот, щурясь от пелены, застилающей глаза, его разглядывал: снова коротко стриженый, то же красивое, загорелое лицо, те же губы, те же руки. Эти руки могли зачем-то почти смертельно ранить, а могли совсем ненароком, едва коснувшись, заставить тело трепетать от восторга, как тогда, в случае со сметаной. Некстати вспомнилась соседская кошка: когда ей хотелось ласки, она льнула ко всем подряд, а когда ей никто не был нужен, то хоть накорми ее до отвала, она все равно не даст себя погладить. А может, и не совсем некстати вспомнилось… Максим поспешно, как ему показалось, а на деле осторожно вытащил руку из-под одеяла, коснулся горячими пальцами плеча Артема. Тот поднял на него глаза, и Максим подумал, что если ему хочется тепла — почему его нельзя получить из-за старых обид? Он слабо улыбнулся.  — Прости… Максим, прости… Не мог понять, не мог принять, загнал себя в угол мыслями и сорвался на тебе. Осознал, принял, но не знаю, можно ли все вернуть. Хотя бы приятели, но не враги… Максим чуть шевельнул пальцами, будто подбадривая, и Артем слегка подался вперед навстречу несмелой ласке. Видя, что на большее он не решается, Максим прошептал:  — Иди сюда… Артем медленно, будто сонный, приподнялся, сжимая руку Максима в своей, приблизил свое лицо вплотную. Несколько секунд с мольбой заглядывал в мутные от болезни глаза, а потом осмелился — прижался к сухим, с белесыми катышками в уголках, губам, раздвинул их языком, приблизил свободной рукой за шею. Целовались неспешно, привыкая друг к другу. Один выпрашивал прощение, другой старался поверить. Но в какие-то моменты Максиму казалось, что Артему он отчего-то может все простить, и даже после всего случившегося спокойно доверит ему свою жизнь. И не предательство было тогда, в первый раз, да и во второй тоже — это было другое, это было сильнее: страх перед собой, перед своими мыслями, перед чувствами. Для парня, особенно такого, как Артем — это действительно серьезно.  — Спи, я останусь с тобой.  — Ложись рядом, я мерзну. Артем спорить не стал, да и не хотел: быстро разделся, скинув одежду прямо на пол, и забрался под одеяло. Максим повернулся к нему спиной, как бы требуя, чтобы его обняли, прижали к себе, согрели и подарили уют, и Артем не смог отказаться. Несмотря на температуру, на слабость во всем теле, Максим был рад. И уже не стучало приговором: «один», лишь ощущались тепло и трогательная забота. Засыпая, Максим все же подумал: «Ладно, сочту то «Ведь люблю же тебя, сука, а…» за настоящее признание». Артем, будто прочитав его мысли, расслабился.