пустое множество

С каждым днём становилось так тяжело. Пиши песни, придумай что-то новое. Старайся лучше, до тебя это уже где-то было. Работай больше, пока ты тут ноешь и раскисаешь, так ничего и не успеется. Из-за всего хотелось рвать на себе волосы и просто неделями прятаться под столом, чтобы тебя никто не нашёл и никто больше не трогал. Васе хотелось выть от усталости и бесполезности, потому что ни капли не было ясно - а стоит ли оно этого? А на верном ли он пути? Лучше, Васе определённо нужно было стараться лучше. «Ну возьми же себя в руки» Все вскипают. Сложно, так сложно. Вася совсем не спал и не ел. И без того забот полно, это подождёт. Собственное здоровье подождёт, а пока он снова закроет себя вместе со всеми в студии на всю ночь, затем возвращаясь в свою панельную плесневелую коробку, в надежде хоть немного отоспаться, если соседи не будут слишком сильно шуметь. Это нормально. Он напишет песню про то, как от всего устал. Саша напишет песню про новую жизнь, и Васе очень захочется найти в ней себя, но так и не получится. А там, может, через время и станет лучше. – Ну что за хрень вы тут развели? Максим не переставал сверлить двух парней возмущённым взглядом, ожидая то ли объяснений, то ли ещё чего. Даже Антон устало выдохнул, потому что ситуация была уж совсем никакая. Вася постоянно сбивался, путался в им же написанных текстах, и в конце, окончательно вымотавшись, просто сказал «всё» и рухнул на пол. Саша тоже вскипал от всего этого, пару раз выругавшись на Звёздкина, на что тот среагировал уж очень остро. – Сам ты хрень, - пробурчал Звёздкин, разглядывая свои покусанные пальцы. Ему нужно было просто спеть, даже не играя на гитаре, но он уже просто ничего не мог. Это было так паршиво, такое гадкое ощущение того, что ты уже не можешь сделать то, что было когда-то было единственным твоим умением. – Я не пойму, мы репетировать пришли или так, повыпендриваться? Саша что-то высказал в ответ про то, что кое-кому нужно дать пинка под зад, Антон постарался разрядить атмосферу глупой шуткой, Максим окончательно на всех надулся, пока Вася куда-то выпал из этого мира. Это было так глупо. Глупо, как очередная песня, которую Вася нашкрябал совершенно внезапно и на эмоциях, но зато она получилась какой-то честной, настоящей и отчасти личной. Но, наверное, не настолько личной, чтобы вскоре с какой-то надеждой непонятно на что и волнением не сыграть её Саше. Почему-то, когда Вася пел её непосредственно Беличенко, сама песня будто стала звучать как-то иначе, ещё уютнее и роднее. Это было так странно, и Звёздкину правда хотелось верить, что ему не кажется, что он правда видит это одобрение в Сашиных глазах, что надежда на лучшее правда ещё есть, что... – Ну нормально, пойдёт. – Нормально? – Да. Нормально. «Иди ты нахуй со своим нормально» – Хорошо, я... - «я думал, что ты наконец скажешь что-то хорошее и одобряющее, ты же знаешь, что я не всегда уверен в том, насколько хорошо у меня что-то выходит. Ты же мог сказать хоть что-нибудь, так почему нет? В чём проблема? Тебе не нравится песня? Тебе я не нравлюсь?», – я написал её прям недавно, да. Ну, думаю, можно и не менять. Нормально. Вася тяжело вздохнул, снова не находя себе места. Глупо, как надеяться услышать что-то большее. Надеяться, что всё будет как раньше. Что всё в один миг вернётся на прежние места, и Вася наконец сможет снова чувствовать себя в своей тарелке, так по-домашнему, снова понять, что это всё его, родное, нужное, близкое. Но так и не получилось. Нормально так нормально. Вася, пожалуй, пойдёт и тоже нормально так напьётся где-нибудь этой ночью, чтобы потом вернуться домой под утро и надеяться не на то, что какое-то там абстрактное «завтра» будет лучше, чем вчера, а лишь на то, чтобы не свалиться с ватных ног прямо на лестнице, не дойдя до квартиры. Он, конечно, уже в который раз обещал себе, что такого больше не повторится, но всё, в принципе, нормально. Первый город, второй, третий. Тур огромный, будто вообще бесконечный. Улицы, бары, концерты, концерты, концерты, улицы, машина, дороги. Ни на секунду нельзя спокойно вздохнуть, но это даже как-то встряхивает, заставляет почувствовать себя живым и активным, забыть о том, что было немного ранее. Вася пьёт. После концертов, с Максимом, с левыми людьми, втайне ото всех в гримёрке, чтоб не выглядеть на глазах у ребят настолько жалким. Но всё, в принципе нормально, не так плохо, ему даже это нравится. Он только вытирает нос рукавом свитера и возвращается к остальным. Всё не так плохо. – Не понимаю, зачем ты тут сидишь, - наконец на выдохе произносит Вася, прижимая ноги к груди. Саша протирает пальцами переносицу, тоже тяжело выдыхая. Да, они уже давно отыграли концерт. Да, все уже ушли в бар продолжать вечер. И да, Саня отказывался от нихуёвой такой пьянки, просто чтобы побыть рядом с Васей сейчас. Он бы хотел ответить что-то вроде «ты ведь тоже тут сидишь» или «я тебе мешаю?», но это всё не то, это звучало бы сейчас не к месту. – Не хочу напиваться, - «хочу быть рядом, потому что ты не в порядке, Вась». Вася пожимает плечами, вжимаясь в диван и мысленно всхлипывая от какой-то режущей обиды или тоски, он не разбирал. Просто было плохо, и за это стыдно. Он не мог сдержать слёз прямо во время концерта, перед толпой людей, которая ведь должна отрываться под любимую музыку, а не слушать его надрывный голос. Саша всегда всё слушал. Просто слушал и от этого было легче. Саша вообще был замечательный. Вася словно нашёл в нём своё божество, иначе ни с чем нельзя было сравнивать его восторг и отчаянную привязанность к Беличенко. Вася был готов делать что угодно для него, отдать всё без остатка, ничего не прося взамен, разве что только присутствия в его жизни Саши, возможность видеть его, слушать, и совсем немного, будто случайно и не нарочно соприкасаться пальцами или плечами, но тут же отталкиваться. Нужно было держать дистанцию, ведь никто из них не подразумевал ничего особенного в этом всём, верно? Дистанция. Это была ледяная сталь, холодный мокрый металл, который по сантиметру прорезал последнее, за что Вася мог хвататься. Его это мучало, выводило из себя, бросало в холод и заставляло грудь глухо сжиматься и нервно сглатывать каждый раз. Обычно при этом он ещё говорил «Да всё нормально». – Нет, если хочешь идти, то я не держу, - настойчиво говорит Вася, отчаянно стараясь не смотреть на Сашу. Он любил, он обожал, ему просто нравилось, когда Саша был рядом, но порой его «люблю» резало острее металла. Так не хотелось нагружать Сашу своим бредом, он же такой замечательный, пусть у него всё будет в порядке, а Вася сам как-нибудь справится. Всё же не так плохо, он всегда как-то сам справлялся. Саша опять вздыхает, оглядывая Звёздкина, и наконец осторожно придвигает его ближе, настолько медленно и с такой аккуратностью, будто тот вот-вот рассыпется, прижимает к себе. Вася тихо утыкается носом в его грудь, прикрывая глаза. У Беличенко в руках будто был его домашний котёнок, за которого он нёс огромную ответственность. Внезапно Саше становится так стыдно, так хочется извиниться тысячу раз за свою холодность, за то, что они почти не разговаривали после концертов, Саша просто был где-то там, недалеко, но ещё и не рядом. Было сухо в горле и как-то вязко и горько от мыслей о Васе. Саша хотел просить прощения, хотел знать, что всё в порядке, хотел сказать много-много, но он понимал, что это ни к чему не приведёт. Никак у них не складывалось, вечно было что-то не то. Вечно было страшно, скомканно, сорвано и будто вообще ничего не было. Это заставляло их понемногу уставать друг от друга, выгорать и просто отдаляться. Но эта дистанция не была решением проблемы, а лишь её последствием. – Саш, я так не могу. Мне так, так... Вася не договаривает, просто тихо скулит и жмурится. Саша тоже ничего не говорит. Ему уже тоже «так». Хочется позвать его, сказать Вася, Васечка, что же ты с собой делаешь, как же так получается. Так хочется его вытащить, так хочется успокоить и найти в нём своё же спокойствие. Но он ничего не говорит, никак его не зовёт. Всё, что он может сейчас сделать - осторожно поглаживать подрагивающую спину Звёздкина и не отпускать его. Вася, Васечка. Просто больше всего сейчас хотелось, чтобы по щелчку пальцев все выстроенные между ними стены за секунду рухнули, чтобы Саша мог почувствовать наконец уверенность и стабильность своих чувств, уверенно держать Васину руку и говорить ему «да, я с тобой». Просто хотелось вернуться к самому началу, когда он только-только узнавал Звёздкина и восхищался им с каждым днём всё больше. Как Вася вечно смеялся и будто невзначай придвигался ближе, показывал свои новые тексты, и они вместе писали песни, а потом на репетициях показывали Антону и Максиму, а те одобрительно кивали и приступали к записям и заучиванию партий. Хотелось снова поймать эту атмосферу вот-вот наступающего утра после бессонной ночи, выйти всем вчетвером на балкон, и, пока они будут курить, по обыкновению встать рядом с Васей. Со своим Васей. Под противный дым от сигарет, который Саша никогда не любил, слушать рассказ Антона об очередной легенде про химиотрассы, услышать удивлённый выкрик Васи «точняк!», проследить взглядом, как он выкидывает недокуренную сигарету с балкона и убегает обратно в комнату студии, судорожно что-то чёркая на листе, полностью заполняя его еле разборчивым текстом, не реагируя ни на что, а после с гордостью показывает новую песню. – Как назовём? – Не знаю, придумаем. – Текст грустный, - заключает Саша, всматриваясь в кривые буквы. – Значит пока будет грустняшка! Теперь Вася сам стал ходящим черновиком какой-то дурацкой грустной песни. Сколько бы раз он ни обещал себе перестать хвататься за прошлое и перестать якорем цепляться за Сашу, он снова и снова возвращался к этому. Он просто хотел быть в порядке, просто хотел, чтобы эта зима внутри с ледяными холодами наконец закончилась и хотел к Саше. К Саше-Саше-Саше. Он раз за разом гулял по этому кругу. Возвращался домой пьяным среди ночи, раз за разом всё равно обессилено засыпал прямо на лестнице, будучи не в состоянии дойти до квартиры. Он понимал, что всё это не есть хорошо, но ничего не делал. Вася просто тонул в этом липком болоте собственных мыслей и холодной боли, через которое раньше всегда умудрялся как-то перескакивать или обходить мимо. Ему тошно от себя в зеркале, он отчаянно хочет вернуть всё назад и отчаянно ненавидит себя за это. Он постоянно, каждую минуту думает о Саше. Думает, как бы ему было хорошо с Сашей. Сам Беличенко только вздыхает, понимая, что это правда ни к чему не приведёт, и пора бы начать что-то делать. У Саши уже давно девушка, свои планы и своя, в конце концов, жизнь. Он несомненно для Васи друг, он и не хочет рвать с ним все связи и блокировать его во всех соцсетях, он просто хотел бы остаться другом. Он правда думает, что хотел бы. – Ну всё-всё, эй, - он легонько встряхивает Звёздкина за плечи, и тот будто по инерции отшатывается от Беличенко, одёргивая себя за рукава кофты и возвращаясь на место рядом. Саша вздыхает. – Я понимаю, что у тебя сейчас всё складывается не лучшим образом, но ты же знаешь, что это всё пройдёт, да? Звёздкин слабо кивает, а мысленно истерично усмехается. Интересно, из-за чего, или из-за кого же это? Саша встаёт, рассеянно хлопает его по плечу и уходит. Вася даже на него не смотрит, но он прекрасно знает, что тот поджал губы в этот момент. Звёздкин вздыхает сам, снова утыкаясь носом в собственные колени и обещая себе, что это всё точно закончится. Он обязан, чтобы это всё закончилось, чтобы стало лучше. Но когда? Что с ним будет дальше? На самом деле, он понимал, что всё было не так трагично, как могло казаться сейчас. Они откатают тур, вернутся домой, и что потом? Май поменяется июнем, и, может быть, тепло станет не только снаружи, но и наконец внутри. И Васе остаётся только жить дальше. Всё ведь, в принципе, нормально. Ему без Саши ещё жить и жить, никак не умирать.