Робер и Карваль

Не-кровь. Это - не кровь. Это - капли вина, Что остались на дне бокала. Он разбился, упав со стола, И вино запачкало мрамор. Это - не кровь. Это розы. Лепестки эти сорваны ветром. Всех беспечных прошлых лет грезы Рассыпаются серым пеплом. Это - не кровь. Это - вишни, Замерзающие на снегу. Я умру, когда стану лишним. И я жив - пока нужен ему. Над Олларией повисла ярко-жёлтая луна, и город застыл, как выходец, из которого выпили душу. Но выпила душу и жизнь из него не луна, а тот, чьи волосы и одежды были цвета луны. Тот, кого Иноходец считал другом, тот, в чьё отчуждение прежде невозможно было поверить. Сперва сюзерен стал другом, а потом друг стал сюзереном. Первый маршал Великой Талигойи самым бесстыдным образом напивался, не разбирая, что перед ним: "слёзы" или "кровь". Всё вокруг утонуло в крови и слезах, и больше всех был в этом виноват он сам. Не за это ли Леворукий, Создатель или любимые Альдо истинные боги отобрали у него любовь? Когда его перестали волновать кровь и слёзы девочки с золотыми глазами? Страшно представить, что Альдо сделал с ней, если она решила бежать в такой спешке... Размышления Робера прервал осторожный стук в дверь. Как бы ни хотелось послать всё к закатным кошкам, надо подниматься и открывать, - заперся ведь изнутри, сонный дурак. Пол не поплыл под ногами, несмотря на... Сколько же бутылок он вылакал?! Схватившись за голову от вида комнаты, Робер навалился на дверь и чуть не снёс генерала Карваля. - Монсеньор, Вам плохо? - испугался маленький южанин. - Всё хорошо, - пробормотал Иноходец, но всё-таки оперся на предложенную руку. - Простите, монсеньор, - отчего-то смутился Никола, - если Вы заняты... Остаться в такую ночь одному? Когда всё равно не уснуть, а кошки на душе воют до хрипоты? - Останьтесь, - коротко бросил Эпинэ и плюхнулся на кресло. Послышался звон матильдиного алатского хрусталя. На рубашке верного вассала расплылось тёмное пятно, - Никола, - вцепился Робер в его руку мёртвой хваткой, - Вас ранили? Ряженые кэнналийцы? - Это не кровь, это вино, - пальцы маленького генерала застыли в сантиметре от пальцев маршала. Тот, за кого Никола Карваль, не задумываясь, отдал бы жизнь, сидел, вцепившись в его руку, и смотрел на винное пятно на рубашке, как на выходца. И Леворукий с ней, с рубашкой, пальцы будущего короля Свободной Эпинэ разжимать не хотелось и всё тут. Глупо было бежать сюда посреди ночи. Монсеньор мог спать, а ему так нужен сон. Да и что бы он сказал, спроси кареглазый герцог, зачем генерал к нему заявился? Робер о чем-то вспомнил, вздохнул и устало лег грудью на стол. В такие минуты Никола еле сдерживал желание погладить господина, олицетворявшего кэртианскую скорбь и совесть всего Талига, по голове. - Может, Вам прилечь? - неуверенно предложил Карваль, сам испугавшись своих слов. - Ляжешь тут, - вдруг разозлился на кого-то Эпинэ и стал ещё походить на живое воплощение образов благородства, - присядьте, Никола, ночь обещает быть долгой. Верный вассал осторожно опустился на кресло напротив. И этот человек сегодня устроил такую выволочку Дикону, что тот едва ли не в слезах побежал жаловаться Альдо! Конечно, перед Олларами формально виновен Карваль, поднявший восстание, после которого все дружно перешли на сторону гоганского золота, но Иноходец скорее бы позволил казнить себя, чем своего генерала. Судя по взгляду, Карваль имеет такие же намерения. Посмотри так на него Мэллит полгода назад, не было бы ни восстания, ни Доры, только Чёрная Алати, поля и то, чему нет названия. Робер тряхнул головой. Дурное вино, дурная Луна и выжидающая тишина гнали искать спасения в мыслях, достойных его величества Дивина. Раздражённо сжались кулаки, бакранские козлы сосчитали до 16, но ничего никуда не делось. - Никола, - прорычал Эпинэ, и Карваль чуть не подпрыгнул, - Вам не стоит здесь находиться в такой час. Он устал… Точно устал и никого не желает видеть. Но разве можно бросить его, загнанного проклятыми северянами, одного? - С Вашего позволения, монсеньор, я буду охранять Ваш сон. И пусть только попробуют поднять его завтра с рассветом! Никола задёрнул шторы, будто желая защитить Робера даже от Луны. Как ни странно, без кровавого светила стало легче и спокойнее. Даже огонёк свечи перестал казаться маяком в море и стал больше походить на маленький домашний камин. Почему бы и нет? Почему бы просто не уснуть?.. Карваль никого не пустит до утра… - Охраняйте… - устало-отрешённо разрешил Эпинэ, глядя в пустоту. Несколько минут он собирался с силами, наконец, встал, добрёл до кровати и чуть ли не упал на неё – неизвестное количество бутылок всё-таки дало о себе знать. Генерал закрыл дверь на засов, взял свечу, осторожно сел на пол рядом с кроватью, прислонившись к ней спиной, и поставил свечу на пол. Полумрак комнаты стал ещё гуще и приятнее. Леворукий, он всерьёз собрался не спать всю ночь?! Успокаивающе трещащее пламя освещало половину серьёзного лица. Спросить его? - Никола? - Да, монсеньор. - Расскажите мне, что было дома без меня? Что было без третьего сына Мориса? Надо рассказывать о графине Эр-При, о Маранах, о Гийоме. Но как не хочется! - Было плохо, монсеньор, - Никола сжал кулаки и выдохнул, - без Вас было плохо. Когда вся Эпинэ оплакивала Мориса и Мишеля, было преступно думать лишь о новом графе Эр-При. А не думать было невозможно. - Мой дед... звал меня? Он чувствует себя виноватым. За Дору, за этого ублюдка в белых штанах, чтоб его кошки. - Нет, о Вас в основном вспоминала матушка. - Сказать? Не сказать? - И я. Да, дурак, пока ты бегал по чужим землям и страдал о неизвестных женщинах, тебя вспоминали. Пока ты размышлял о конце миров и ловил Шар судеб. И сразу как-то всё изменилось. Зловещий сумрак стал мягким покрывалом, свечи стали потрескивать тепло и уютно. Иноходец сам не заметил, как опустил руку на плечо Карваля. Какая странная и в то же время приятная пауза, похожая на предвкушение счастья. - Монсеньор... - звучит вдруг голос маленького южанина. - Я за Вас умру.