Прошу вас, пойдёмте со мной...

«Моя дорогая, обожаемая..! Мы с Вами уважаемые женщины. Мы леди... Мы... куклы, обёрнутые в шелка и выставленные напоказ, словно на витрине. Мы, пряча мраморную кожу, укрываемся от солнца в тени деревьев и под кружевными зонтиками, носим бриллианты и жемчуга. Мы не можем ступить и шагу, не оглянувшись на лица окружающих нас людей. Я прошу Вас, пойдёмте со мной... Мы можем сбежать хотя бы на одну ночь... Хоть раз почувствовать ветер, треплющий уложенные локоны! Хотя бы на секунду ощутить мягкость травы в саду, по которому днём смеем пробегаться лишь взглядом! Хоть на грамм ощутить то счастье и блаженство истинной свободы, которую даже сложно представить в нашей с Вами жизни... Розы сегодня на редкость прелестны... Я падаю ниц пред Вами, умоляю только пойти со мной и станцевать под мелодии вальсов что придут на ум, покружиться среди ещё благоухающих, но уже покрытых росой и заснувших цветов. Я обещаю, Вы сможете оставить дома ваши туфли на каблучках. Вы наденете самое лёгкое платье, распустите волосы, спрячете жемчуга в шкатулку... Вы считаете меня полоумной, я же вижу это в Ваших глазах... Мне представлялась наша прогулка прошлой ночью, позапрошлой, и неделями ранее... Я и правда схожу с ума, я теряю рассудок... Вы! Вы так меня ненавидите, что оставляете одну коротать часы в тени прозрачного ажура колонн беседки..? Вы так меня презираете, что отворачиваетесь при одной лишь дерзкой мысли о вылазке..? Я вижу, Вы смотрите на меня с отвращением... Быть может Вас научило этому слепящее солнце, может это была роза, сворачивающая лепестки при его отсутствии? Я молю, не заставляйте меня плакать о моей горькой участи, мои слёзы - лунный блеск, Вы не вынесите и их... Знаете, я так хочу спасти Вас от Вас самой... Я так жажду свободы для нас обеих... Этот сад так тесен днём, а Вы и не представляете, какой он в сумерках. Вы видите? Я расплываюсь в улыбке, представляя Вас, счастливую, кружащую со мной по мягкой траве. Но вы даже не имеете понятия, какая боль терзает моё сердце, когда вы смотрите на меня удивлёнными глазами, только я заговорю о прогулке... Вы так любите свою мраморную кожу и свои жемчуга... Я так люблю Вас, моя дорогая.» Сынван отложила в сторону столь дерзко написанное ей письмо и смахнула краем платка скупую слезу с лица, не изменив его горделивого и серьёзного выражения. Такие письма она не раз читала, и подобное поведение знатной особы по её отношению казалось ей больше безрассудным, чем смелым или романтичным. Сыльги не первый день всячески пыталась приблизиться к ней, и потому девушка попросила сторожить её внимательнее, но письмо всё равно оказалось на её письменном столе. Легко представить зардевшие щёки Сыльги, когда обожаемая ею леди самолично вышла во двор, чтобы поставить её на место, как и всегда. Она упала у её ног и молча лежала там несколько мгновений. - Леди, не лишайте меня чести справедливо отказать Вам в вашем дерзком предложении. Мы с Вами равны, Вы и себя лишаете всякого достоинства... Сынван не успела договорить, прерванная всхлипыванием Сыльги: - О, горе мне, должно быть, меня околдовали, раз мне чужды честь и достоинство, если я не владею Вашим расположением... Я глубоко сожалею, что моё присутствие Вас тяготит, и не могу дольше Вас задерживать... Девушка, пошатываясь, встала, попыталась одёрнуть платье, уже испачканное в росе и траве, стёрла с лица слёзы тыльной стороной ладони, и взглянула на предмет своей печали. - Только позвольте мне сказать Вам ещё одну вещь. Я знаю, как неприятны Вам разговоры о Вашем муже, но я также знаю, как неприятен Вам он сам. Я могла бы постараться стать вам лучшей компанией, чем он... Сынван серьёзным тоном прекратила речи Сыльги: - Прошу Вас, замолчите. Я не хочу слышать таких гнусных слов в свою сторону. Мне нужно лишь узнать, как Вы смеете предполагать, что знакомы с моими чувствами лучше, чем я сама. И как Вы смеете полагать, что способны спасти меня от чего-либо, тем более от меня самой. Как Вам хватает наглости так дерзко оскорблять меня своим непомерным вниманием, несносным и порочным! Твёрдость характера Сынван колебалась перед трясущейся фигурой порицаемой ею девушки, а сама она уже давно сомневалась в своих ощущениях. С каждым мельком брошенным в её сторону взглядом, с каждым наглым письмом и прикосновением, с каждой мыслью о возможном проявлении грешного в ней она всё больше поддавалась соблазну узнать, что может быть дальше стены, поставленной ею. Сыльги, позабыв о последних крохах своего рассыпавшегося перед Сынван достоинства, схватилась за подол платья девушки, стоявшей перед ней в строгом молчании, и вновь упала к её ногам. Она не пыталась ничего сказать, ей нравилось быть подавляемой, мечтать о большем она не могла. Зная о происходивших у крыльца страстях, помощники и слуги обеих девушек жаждали оказаться им нужными, но приближение к ним в эту ночь было для них под строжайшим запретом. Они расхаживали по залам и коридорам здания, перешёптывались и бранились, представляя грех своих хозяек, позволяющих себе низкие разговоры в одиночестве. Сынван, претерпевая муки размышлений, молча стояла, склонившись над собеседницей. Сыльги так же молча лежала на коленях и обхватив ноги Сынван. Обе они понимали переломность ночи и этого самого момента, стараясь продлить его, чтобы не решать, как поступать впоследствии. - Я не смею говорить таких слов... - Начала Сынван. - Я не прошу слов, Леди. Мне нужна лишь Ваша бласгосклонность... Сынван, помедлив, присела, склонив голову над Сыльги и зарыдала. Её воспитанность не помешала ей в этот раз, и за слезами последовало обьятие - Сыльги подняла голову, которая сразу оказалась обхвачена мягкими ладонями и притянута к груди Сынван. - Я противилась как могла, - слёзно прошептала Сынван, отторгнувшись от девушки и посмотрев ей в глаза, - но Ваша воля оказалась сильнее моей чести. Мы с Вами во грехе, но, надеюсь, будем в нём счастливы. С этими словами она поцеловала Сыльги в лоб и вновь прижала к себе. Сыльги не пыталась что-либо добавить, боясь спугнуть своё счастье и надеясь на лучшее.