Мираж

Солнце слетело с катушек к чертям собачьим. Хьюго подумал об этом сразу же, как только очнулся посреди ничего, состоящего из гребаного песка. Пустыня, мать ее, Сахара. Экзотика, мать ее. Нахрен она ему сдалась? Как можно было потеряться? Это третий день — и это удивительно, потому что он думал, что сдохнет от холода уже сегодня ночью. У пустыни два состояния: жаровня или холодильник. Ни то, ни другое ему не нравится — ему нравится сидеть в отельном номере и попивать пиво из мини-бара. Нужно было стоять на месте, как понял, что отстал, а не полагаться на своего внутреннего скаута, которому максимум шесть и который только и умеет, что втюхивать домашнее печенье. Ему как-то даже вручили почетный отличительный знак за это дело — засунь его себе в зад, Хьюго. Когда подохнешь, никто не поинтересуется, сколько значков у тебя было. Хьюго с трудом сел. Обгоревшая, растрескавшаяся кожа саднила — он не знал, что так бывает, что кожа может разойтись в стороны, как шкурка у переспевшего персика, но сейчас увидел и понял, что ему кранты. Вода кончилась вчера утром — маленькая бутылка Evian засоряет пластиком просторы пустыни. Пески занесут ее, как его самого, очень скоро. Хьюго провел языком по нёбу — сухое, будто наждачка. Он бы удавился за каплю воды или удавил кого-нибудь. Серьезно, убийство за воду теперь не казалось ему чем-то противоестественным — казалось вполне логичным. Хьюго представилось, как он подходит к человеку, а у человека на груди кран. Он поворачивает вентиль — и из него льется вода. «Человек на 80 процентов состоит из воды», — говорит серьезно мистер Майерс, школьный учитель биологии, где-то вдалеке, а может, и не говорит. Хьюго плевать. Он подставляется под струю, и в рот набивается песок. Хьюго понял, что упал, но не понял когда. По ощущениям не падал вообще, по факту, похоже, давненько — ноги занесло. Он прошел едва ли пять ярдов. Солнце повисло над ним. Гигантский огненный шар, несущийся в космическом вакууме, выбрал для казни именно его, простого парня из Небраски, который за каким-то хреном приперся в Африку. Хьюго заплакал — получился еле внятный хрип. Шелест пересыпающегося песка проглотил его, как кит глотает планктон.

***

В ладони пустыни неудобно умирать. Эти мысли бились в голове Хьюго последними. Он почти видел, как её длинные пальцы начали смыкаться в кулак. Почему-то в нос ударил запах мирра. Отчётливый, тёплый и совсем близкий. Из последних сил Хьюго приподнял голову, невольно отметив, что кулак пустыни перестал сжиматься, словно остановленный кем-то. Он заозирался по сторонам, насколько это было возможно, и вдруг увидел вдали медленно бредущий караван. Хьюго пытался докричаться до них, но горячий ветер кружил песок, погребая под собой любой звук. У Хьюго не было сил, чтобы подняться и броситься вслед длинной веренице людей и навьюченных животных. Он уже был готов безвольно опустить голову, как слабый огонёк надежды вспыхнул в Хьюго, когда он понял, что караван двигался в его сторону. И вот уже мелодичные голоса бедуинов достигли слуха. Хьюго различил позвякивание медных предметов, перевозимых на верблюдах. Этнические напевы, доносящиеся из глубины каравана, на странном арабском диалекте казались голосом самой пустыни. Кочевники были уже совсем близко, и Хьюго отметил, что они плывут словно по воздуху, не оставляя следов на песке. И они совершенно не замечали распростёртого перед ними человека. Слабый оклик не подействовал ни на одного из них, как бы Хьюго ни пытался привлечь к себе внимание. Верблюды покорно шли за своим вожаком, точно так же не оставляя следов. Хьюго замер, поражённый этим наблюдением. От каравана веяло жаром долгого пути, запахом нагретой шерсти и странной древностью. Перед глазами Хьюго проплывали высокие бедуины в длинных шуруках — древнейших пустынных одеяниях, известных с библейских времён, с самого Хананейского периода. Свободно свисающие концы куфии спереди затеняли лоб и глаза, а по бокам защищали плечи и шею. Подвёрнутый низ скрывал лицо, оставляя обнажённым лишь взгляд путника, направленный только вперёд. У кого-то смуглые лица были открыты, и Хьюго видел на них выражение единственной цели, какое бывает у путника, ищущего пристанище. Таинственные и глубокие тёмные глаза некоторых бедуинов обратились к Хьюго, и тот не смог сдержать дрожи от пронзивших его взглядов. Ему почудилось, что на него смотрели долгие тысячелетия. Ему почудилось, что у всех кочевников был один и тот же взгляд — взгляд первобытной пустыни. Хьюго поймал себя на мысли, что он не хотел бы следовать за ними. Стоило ему об этом лишь подумать, как от каравана отделились две девушки, не нарушая строевого порядка, и плавно двинулись к нему. Его кольнул страх, природу которого Хьюго понять не успел. Девушки подошли к нему с обеих сторон, словно решив окружить, и застыли над ним подобно каменным столпам. От них пахнуло чужеземным жаром, запахом нагретой одежды, долго пробывшей на раскалённом солнце. От них тянулись нити веков, уходящих в доисторическую древность, и это всё казалось Хьюго бредом умирающего сознания. Одна из дев опустилась перед ним на колени и протянула к его лицу ладони, сложенные лодочкой. Хьюго увидел в них чистую прозрачную воду и ощутил непреодолимую агонию жажды. Он облизал сухие потрескавшиеся губы, готовый отдать душу за глоток живоносной воды. Дева неподвижно застыла с наполненными водой ладонями, но стоило Хьюго склониться к ним, как она их раскрыла, орошая влагой плавящийся песок. Несколько капель свежей воды брызнули на горящее, покрытое испариной лицо Хьюго. Он поднял недоумевающий взгляд, наталкиваясь на ответный — тягучий, как анчарная смола, взгляд кареглазой девы. Вблизи её красивое смуглое лицо казалось восковым, безмолвным, без единой примеси эмоций. Хьюго перевёл взгляд на вторую деву, различая в ней то же нечеловеческое бесстрастие. Подобно первой, она протянула ладони с водой. Вязь рун покрывала её длинные пальцы и тянулась вверх по кистям и запястьям, и дальше, скрываясь под широкими рукавами шуруков. Красное золото искусным плетением кольцевало её запястья, внося различие между ней, и первой девой, руки которой были свободны от тёмных рун и украшений. Хьюго не выдержал, склоняясь к ладоням девы, но всё повторилось вновь — вода скатилась по песку, исчезая из виду. Хьюго не понимал, что всё это значило. Ему стало страшно и горько. Он не был уверен, что застывшие перед ним девы вообще были людьми. Ему хотелось оказаться как можно дальше от них. И, тем не менее, ему не удавалось сдвинуться с места, будто тонны песка приковали его к себе. Невесть откуда взявшаяся темнота начала сгущаться, накинув на палящее солнце чёрную вуаль. Нельзя сказать, что снижение температуры не обрадовало Хьюго, но секундное облегчение исчезло, когда он заметил застывший караван, от которого отделились девы. Сначала Хьюго подумал, что они просто дожидались этих странных женщин, но после того, как они обе сомкнули цепкие пальцы на его запястьях, он с ужасом понял — ждали они его.

***

Звезды означали свет. Хьюго смотрел на них, и они покачивались в такт его движению. Темнота между звезд казалась очень черной, как вода в самом сердце океана. Бесконечное плаванье. Миллионы смертей, дрейфовавших до земли сотни тысяч лет. «Я точно умер, — думал Хьюго, — и я среди них, но пить все равно хочется». Мысль о воде сдавила горло. Язык, прилипший к нёбу, завалился дальше, и Хьюго задохнулся. Незнакомая речь, похожая на эхо, на призвук, когда не можешь настроить радиостанцию и постоянно сбиваешься на помехи, окружила его. Говорили женщины — Хьюго вспомнил девушек в золоте и татуировках, вышедших из пустыни вместе с караваном. «Мне кранты», — в очередной раз пронеслось у него в голове. Чьи-то пальцы залезли ему в рот и вытащили язык, а потом в губы ткнулся край посуды, кажется, глиняной, но Хьюго было все равно, потому что кто-то сказал с сильным акцентом по-английски: «Пей» — и Хьюго подумал, что от золота не отказываются. Пить — это роскошь. Когда он вернется в штаты, он всем об этом расскажет, и пусть ржут. Но видит Бог, ничего лучше с ним в жизни не случалось. В воде заключена надежда, а для пустыни — это главное. У Хьюго болело тело, кожа чесалась и ныла, но в целом стало гораздо легче. Оказывается, он лежал на самодельных носилках, типа санок, впряженных в верблюда, и его тащили много часов, прежде чем он очнулся. — Я Амалу, — сказал человек в ярко-синих одеждах, сидящий у костра. Лицо его было закрыто. — Ты кто? — Я Хьюго, — отозвался тот. — Ваш караван меня напугал. — Три верблюда. Не караван, — констатировал Амалу, когда женщина принесла ему тарелку и села рядом. Глаза ее блестели от пламени. Другая женщина принесла тарелку Хьюго, но даже не посмотрела на него и отошла в сторону. Она была моложе, кажется, но также одета в синие одежды, выгоревшие на солнце. — Может быть, другой. Я не знаю. Есть тоже роскошь. Хьюго ел, загребая еду руками, пока его не стошнило. Амалу покачал головой. Женщины отвернулись. Хьюго вытерся ладонью, и в рот опять набился песок. К костру подсели еще трое девушек. За ними Хьюго увидел и двоих мужчин, лица которых были закрыты. Видимо, Амалу был старшим, раз говорил только он, хотя, может быть, только он знал английский. — Семья, — сказал Амалу. — Мы кочуем. Тебе повезло. Ты был на тропе. Хьюго подумал, что никакой тропы он в глаза не видел, только бесконечный песок, но промолчал. Нечего распускать язык в чужом монастыре. — Расскажи, что было, — сказал Амалу и подложил в костер скрюченную ветку. — Ну, — замялся Хьюго, — мне голову напекло, наверно. Привиделось. Вообще я потерялся. Три дня блуждал. А потом караван увидел, которому конца нет. И девушек в золотых браслетах. Не мог выпить у них воду из ладоней. Амалу нахмурился. Старшая женщина наклонилась к нему и что-то шепнула на ухо. Амалу кивнул. — Тебе повезло, — повторил он. — Призрачный караван мог бы тебя унести. В Джаханнам. — Не знаю, что это, но такое себе местечко, наверное, — попытался пошутить Хьюго, но Амалу как будто не услышал его. — Это старая легенда. Караван, погибший в песках, вечно бродит по пустыне и подбирает путников, которые вот-вот должны отдать душу. В горле снова пересохло. Хьюго сглотнул, но кроме привкуса сухой земли ничего не почувствовал. — С пустыней шутки плохи, — сказал Амалу. — Много опасностей. Нужно спать. Женщины поднялись — золотые браслеты сверкнули в темноте — и скрылись в палатках. Мужчины остались. Хьюго закрыл глаза. Завтра его проводят в Мерзугу, а там и до дома недалеко. Всего лишь перелететь океан, состоящий из воды, а не из гребаного песка. Никакой больше экзотики. Только дом, милый дом. Родная Небраска, где кукурузники, говядина и деревосажатели.