Эмпатия

swaying blade my lullaby - Бросай курить. - Сомнительная просьба. - Тебе совершенно не идет. - Кто бы говорил. - Мне прибегнуть к стандартному аргументу или придумать что-то оригинальное? - Начни со стандартного, мне даже интересно, который из них ты выберешь. Тяжелый вздох летит, гонимый легким северным ветром над гладью черного озера, растворяясь в ночной тишине, нарушаемой только шепотом переговаривающихся между собой голых веток. Слышала бы только эти звуки и ничего больше – была бы самой счастливой на планете. И не нужно ничего: только убрать из головы лязг и скрежет от разрезающего пустоту заточенного железа. - Ты же девочка? - Действительно, максимально стандартно. Не-а, не убедил. - Кайя, тебе правда не идет. - Мне много чего не идет, Холопайнен. Еще один тяжелый вздох. Щелчок колесика зажигалки и тонкая струйка сизого дыма от еще одного огонька сигареты. С той стороны озера, наверное, огоньки выглядят как кроваво-красный взгляд какого-нибудь чудища из скандинавской мифологии. «Хорошо бы,» - думает Кайя, наблюдая, как медленно пепел от почти дотлевшей сигареты падает на влажные листья и сырую осенне-желтую траву. Хорошо бы, если бы чудища, монстры и агрессивные призраки действительно существовали. Можно было бы сунуться в темный лес и пропасть там навсегда. И никто особо не удивится – была девчонка, да по глупости своей в лес ушла ночью, ну что с нее взять, дура и есть дура, давайте лучше пообедаем, сегодня на обед такая вкусная индейка. «Хорошо бы,» - думает Кайя. Да только все монстры и чудовища существуют не дальше, чем в ее голове. Да только все монстры и чудовища попрятались от нее самой и от ее вечного остро заточенного полукруглого спутника. Откуда он только взялся – знать бы, да так сразу и не скажешь. «Кажется, это началось давно,» - думает Кайя, затягиваясь. «Кажется, у меня шизофрения,» - думает Кайя, выдыхая сизый дым через ноздри и чувствуя, как легкие неприятно дерет от второй подряд сигареты. - Стоишь в одной толстовке. - Мне не холодно. - Середина октября! - Мне все еще нечего терять. - А мне – искать новую сммщицу? - Недолго будешь искать. На плечи опускается тяжелая кожаная куртка, резкий запах одеколона бьет в ноздри. Финка морщится, но не препятствует такому проявлению заботы, лишь задумчиво провожает взглядом вальсирующий по водной глади лист. Здесь, на берегу, действительно прохладно. С той стороны озера стеной стоит черный лес, являя больному сознанию то чудовищных размеров тени, то просто каких-то кикимор с разноцветными глазами. И объясняй - не объясняй, что это всего лишь огоньки домов и фонарей из расположившегося за лесной стеной поселка, да вот только разум упорно отказывается признавать, что он здоров. И рисует новые и новые картины – руки, тянущиеся из черной бездны озера, серебристый хвост сирены, мелькнувший где-то в водяной толще, а главное – отдаленный грохот монотонно раскачивающегося в разные стороны лезвия-полумесяца с узорами на боках. Грохот порой становится невыносимым, заставляет зажимать уши, стискивая тонкую кожу пальцами, и машинально прятать голову от мнимой опасности. «Кажется, у нормальных людей такого не бывает,» - думает Кайя, равнодушно наблюдая за приближающимися из-за леса сумерками. Голые ветви деревьев сиротливо трясутся, сухие листья с хрустом ломаются под тяжелыми ботинками, а озерная гладь, которая так зовет к себе и притягивает с каждым приездом все сильнее и сильнее, все еще не покрылась острой кромкой льда. Серость дней сменяется туманными ночами и Кайе кажется, что где-то она уже видела такую же картину. Точно так же – ранняя зима, снега нет, вокруг сыро, мрачно, но, почему-то, тепло, по-домашнему тепло, и пахнет свежей выпечкой, и на душе как-то радостно-весело. «Хорошо бы,» - думает Кайя, - «перестать вспоминать». «Хорошо бы,» - думает Кайя, - «не пытаться вспомнить». А в голову лезут образы. Светлые, ясные, яркие – такие, какими они были когда-то очень давно, когда деревья казались действительно большими и высокими, трава в лесу – по самое колено, солнце светило так ярко, что казалось, что можно ослепнуть от одного только взгляда на яркий диск. Воспоминания лезут из черного омута памяти, но стоит им хоть чуть-чуть стать более ясными, как их тут же разрезает на мелкие лоскутки огромный полукруглый нож с узорами по всему корпусу. Боль мешается с отчаянием и паникой, разрывает голову и ужасно, ужасно сдавливает виски. И еще – чуть послабее – где-то в районе грудной клетки, слева, где, говорят, находится самый важный человеческий орган. - Ты чего вообще сюда пришел? - Захотелось. Мы на сегодня вроде бы все доделали. - Надеюсь, без дедлайнов? На губах появляется добрая усмешка, граничащая с нервным смехом. В прошлый раз весь СММ-штаб группы сидел две ночи кряду, чтобы адекватно придумать текст для поста на сайте, дабы оправдать задержку сингла. - Не как в прошлый раз. - И на том спасибо. В голове упрямо отзывается тревожный колокольчик, намекая, что может произойти что угодно, даже война в галактике – и тогда снова придется мучительно придумывать оправдания. Кайя мысленно отмахивается от него и снова погружается в темный омут своих мыслей, при этом машинально начиная ковырять носком ботинка промерзшую прибрежную землю. Туомас докуривает, отточенным движением отправляет бычок сигареты в свободный полет. Туомас знает, о чем думает стоящая рядом финка. Над ними двоими качается один и тот же маятник – точно такой же, как в той злосчастной песне, которую он сам написал в далеком прошлом, чтобы вырвать из себя то, что мешало вздохнуть полной грудью. Песня написалась, а вот боль, почему-то, никуда не ушла, наоборот – разрослась до таких размеров, что хоть плачь, хоть вой, хоть кричи – все одно не поможет. Как-то раз Кайя невесело пошутила, что среди всех людей на многотысячном стадионе от этой песни панически вздрагивают только два человека. Вздрагивают и усиленно пытаются не зажимать уши руками – настолько отчетливо слышится во всей этой какофонии звуков визг рассекаемого воздуха заточенным узорчатым лезвием. Холопайнен мотает головой и зябко передергивает плечами. - Пойдем? - Пойдем. Только Кайя не двигается с места – лишь продолжает молча смотреть на чернеющую гладь озера. Из глубины к ней тянется множество полупрозрачных рук, кто-то зовет ее по имени и ласковым, давно забытым голосом приглашает сделать один-единственный шаг. Финка сжимает зубы, сильно зажмуривается, до красно-оранжевых бликов перед глазами, машинально тянется к карману, в котором притаилась наполовину опустевшая пачка сигарет. Холопайнен замечает это движение, резко останавливает ее руку и чуть сжимает трясущиеся пальцы. Кайя, будто очнувшись, переводит на него васильковый взгляд. - Все нормально? - Да. Зная, что она лжет – сам с такими же демонами боролся, - Туомас осторожно тянет ее за руку и уводит прочь от зовущей к себе темноты.