for me for you time devours passion`s beauty
- Еще раз, я никак не могу понять. - Да что тут понимать, черт тебя дери?! Ты только что чуть не потерял, возможно, единственного во вселенной человека с такими же тараканами в голове, как у тебя самого. Второй раз за твою чертовски длинную жизнь! И кто тогда сидел бы с тобой и разбирал все твои тайны и секреты, раскладывал их по полочкам, проводил бы в твоей голове влажную уборку с кондиционером раз в неделю? - Успокойся. - Я спокоен! Я спокоен, как утопленник. - Не надо про утопленников. - Да, погорячился. Извини. - И ты извини. Я просто никак поверить не могу. Два синхронных взгляда в сторону свернувшегося в одеялах и подушках клубочка. Туомас сокрушенно выдыхает, откидывая волосы с лица и, протянув руку, осторожно касается лба Кайи, которая, к общему счастью, пришла в себя несколько часов после неудачной попытки узнать, что же там между мирами происходит. И если бы Марко не вышел покурить на улицу, если бы не успел заметить вовремя и не вытащил почти нырнувшую в ледяную воду в порыве очередного приступа Кайю, то секрет о жизни в другой вселенной был бы раскрыт. Правда, рассказать им она бы уже не смогла. Холопайнен выдыхает, убирает руку и заботливо укрывает девушку одеялом. - Жара вроде нет, что странно. - В общем-то, с одной стороны это даже хорошо. Пока до сюда доедут реаниматологи, мы успеем сбегать до озера и сплавать туда-обратно. Раз двадцать пять. - Не смешно. Почему – с одной стороны? А что там с другой? - Для человека, который только что чуть не откинулся, она выглядит слишком спокойной. Туомас снова вздохнул, потирая указательным пальцем переносицу и воззрился на друга красноречивым взглядом. - Внутри ее сознания сейчас происходит настоящий ад. И я даже подробно могу рассказать, как и почему это происходит. Марко морщится, откидывается спиной на спинку стула, делает большой глоток виски прямо из горла. Протягивает Холопайнену, но тот качает головой. Тогда басист усмехается. - Не рассказывай. Я и так все очень хорошо помню. Ты такой же был, когда… - Когда узнал, что Тарья выходит замуж за этого аргентинца проклятого. - Точно. А потом был еще наряднее, после того дня, когда мы ей письмо вручили. - Я тогда в ужасную темнотищу летел. Не напоминай. Все еще не могу избавиться от мыслей, что все могло бы быть по-другому. - Могло бы быть. Но случилось так, как случилось. И смотри, как все обернулось – тебе подвернулся человек с твоими же закидонами. Человек, который был в состоянии выслушивать твои пьяные бредни, копаться в них и выискивать среди всей этой грязи истину. Человек, который готов часами сидеть и слушать твои рассказы «о-том-как-было-раньше» и находить при этом слова, чтобы тебя еще сильнее не прикладывало. Человек, который знает, что такое этот твой маятник, который остановится только после смерти. Где ты бы еще такого искал, скажи мне? - Всегда есть ты. И ты всегда был и будешь моим другом. - Всегда есть я. Но ее-то не было бы. Клавишник зажмурился, потер глаза и резко распахнул их. Перед глазами пошли красно-желтые блики, но внезапное помутнение и тьма расступились. Холопайнен потянулся за бутылкой и, забрав ее у друга, глотнул, поморщился от обжигающего гортань алкоголя. Затем снова кинул взгляд на подозрительно тихую плодругу и поднялся на ноги. - Пойдем-ка покурим. - А..? - В ближайшие часов пять она точно не проснется. Вспомни меня. - Ну хорошо. Пойдем. Возле самого выхода из комнаты Марко все равно оглядывается и на секунду замирает, пристально вглядываясь в лицо спящей финки. На какое-то мгновение ему кажется, что по ее векам и впалым щекам скользнула подозрительная тень. На всякий случай басист оставляет дверь открытой. На крыльце дома все еще блуждает рассеянный ветер. Не такой сильный, как на злосчастном берегу озера, но все равно заставляет вздрагивать и невольно запахивать тонкую куртку, наспех накинутую на плечи. Конец октября. Скоро придут прощупывать почву острым инеем первые заморозки, скоро черная гладь озера покроется серебристой коркой льда. Туомас затягивается, думая о том, что по окончанию сведения последних песен альбома он снова вернется в компанию четырех стен собственного дома, в котором его ждет трехмесячный слой пыли, серость и голое одиночество. И, возможно, очередные приступы ненависти ко всему живому и к самому себе в первую очередь. Марко, задумчиво прислонившись к стене дома и забыв напрочь об обжигающей пальцы сигарете, только чертыхается, когда яркий огонек недовольно касается кожи. Стряхнув пепел, басист затягивается, выдыхая голубоватые струйки дыма. Ветер радостно подхватывает их и уносит далеко-далеко, за озеро, за пределы осточертевшего леса. В казалось бы всегда стройном и рациональном сознании у Хиеталы впервые в жизни хаос и неразбериха. Мелькают образы, воспоминания, какие-то незаконченные дела, играет пианино. Пианино. Басист переводит взгляд на точно такого же задумчивого друга, стоящего напротив, и мрачно усмехается. - Неужели никак нельзя помочь? Неужели этот чертов маятник действительно остановится только в том случае, если оппонент двинет ноги? Холопайнен дергается, вспоминая, что он здесь не один и, вообще-то, думать о своих привычных тараканах и загонах в ситуации, подобной этой, как-то слишком эгоистично. А с другой стороны – когда еще о них думать? - Можно. - Можно?! И ты молчал все это время!?! - Ты не то, чтобы особо спрашивал. - Холопайнен… - Вряд ли ты меня убьешь, я все еще твой начальник. И по совместительству лучший друг. - Как минимум, два повода уже есть! Туомас мрачно улыбнулся, выкидывая окурок, который тут же смело яростным порывом ветра. - Ты, кажется, помочь хотел? - Говори давай. - Так вот, способ есть. Но он тебе не понравится.~~~~~~~~~~~
- Сэйя! Через лес бежать нелегко – всюду торчат извилистые корни деревьев, которые норовят подставить свои изгибы под ноги. Падать – больно, да и останавливаться нельзя. Дыхание сбито, ноги устали, но останавливаться ни за что нельзя. - Сэйя, подожди! Она бежит впереди и смеется. Ее длинные блестящие локоны цвета расплавленного золота сплетены в две толстые косы-колоска и сейчас задорно хлещут по спине и голым рукам. Платье цвета спелого персика развивается от быстрого бега, Сэйя оборачивается и машет рукой прямо на ходу, не останавливаясь. Сэйе всего десять и она – самое светлое существо в пределах ограниченного пространства вселенной. - Сэйя! - Догоняй, Кайя! Кайя тормозит, опираясь рукой о толстый ствол раскидистого дуба и тяжело дышит. Вредная привычка, которую она не взяла в расчет, давала о себе знать. Горло отчаянно дерет, хочется выпить целое озеро, а еще лучше – океан, если вода будет не такой соленой. Девочка сплевывает в сторону вязкую слюну и осторожно сползает по стволу дерева, усаживаясь прямо среди извилистых корней. Кайя откидывает с лица короткие каштановые пряди, зачесывает их за ухо и сдавленно шипит, чувствуя невыносимую боль в боку от долгого бега. Финка морщится и стягивает через голову черную толстовку с логотипом любимой группы, оставаясь в одной майке с изображением оскалившегося волка. - Кайя, так нечестно! - Я больше не могу бежать. - Ты обещала! - Сэйя, я серьезно. - Ну, хорошо. Младшая сестра подходит ближе, садится рядом, с неподдельным интересом разглядывает волка на тяжело вздымающейся груди Кайи, дотрагивается до серебряной цепочки на ее шее. Кайя раздраженно отмахивается. Отчаянно хочется курить, но при Сэйе делать этого категорически нельзя – не хватало еще выслушивать от и так постоянно вопящей матери о том, что мерзавка прививает обожаемой доченьке вредные привычки. Кайя снова сплевывает и, заправив за ухо в очередной раз упавшую на глаза вьющуюся прядку, закрывает глаза. - Расскажи историю. - Отстань, Сэйя. - Я хочу услышать про эльфов! - Отвали. - Кайя, пожалуйста, я так люблю твои истории! В них много магии и тайн, а еще там – совсем не так, как здесь. - Поищи себе какое-нибудь другое занятие. - Ты не хочешь делиться своим миром со мной? - Именно. - Но почему? Кайя раздраженно поворачивает голову в сторону младшей сестры и сталкивается с удивленным взглядом глаз цвета глубокой осени. Глаза матери. Волосы матери. Руки матери. Кайя чувствует себя гадким утенком в душном пластиковом пакете, который несут, чтобы выбросить на помойку, да все никак не донесут. Метнув бешеный взгляд в сторону младшей сестры, девочка все-таки достает пачку сигарет из кармана черных, драных в трех местах, штанов и закуривает. Сэйя не отстает. - Кайя, но почему? Кайя! Кайя Аврора Туула Хямяляйнен! Подавившись дымом и резко вскочив на ноги, Кайя ошарашенно смотрит на выросшую прямо перед ней из ниоткуда мать. Ее золотистые волосы потускнели со временем, из темно-карих глаз пропал прежний огонек веселья, но тем не менее, это не сделало ее менее красивой. И опасной. Хелка смотрит на первую дочь с презрением и настоящей злобой. Кайе кажется, что вот-вот – и она кинется на нее, разорвет зубами кожу на шее, начнет драть дальше, до самой гортани, вырывая острыми клыками мясо и мышцы, ломая пальцами тонкие кости. Старшей дочери страшно, но она стоит, гордо вздернув подбородок и глядя в лицо возможной опасности. Хелка презрительно кривит губы в усмешке и вдруг начинает увеличиваться в росте и растет, пока не достигает высоты девятиэтажного дома. Кайя с ужасом понимает, что бежать почти бессмысленно – мать догонит ее в любом случае, но все равно инстинктивно пятится назад, спотыкается, падает спиной во что-то мягкое и липкое. Что-то мягкое и липкое вяжет, затягивает и шепчет в уши гадкие слова про нее саму. Хелка надвигается, сжимая в руках что-то большое и сверкающее. - Ты омерзительна, Кайя Аврора Туула Хямяляйнен. Твое существование – моя непоправимая ошибка. Девушка в ужасе смотрит на мать широко раскрытыми глазами василькового цвета. Длинные волосы налипли на лицо, половина погрязла в вязкой черной жидкости. Кайя пытается встать на ноги, но вязкая бездна не отпускает. Над головой смеется в безумно-озлобленном приступе совсем поехавшая мать. - Не надо таращить на меня глазенки своего отвратительного папаши, дорогая моя! Ты – как он! Даже умереть нормально не можешь! Ни силы воли, ни духа, ничего. Ты бесполезна. Ты омерзительна. Умирай!! Умри!!! Только теперь Кайя понимает, что блестящий длинный предмет в руках у матери – снятый с основания и значительно увеличившийся в размерах маятник. Острое полукруглое лезвие сверкает на палящем солнце. Хелка замахивается в безумном приступе смеха, лезвие опасно свистит, рассекая воздух. Кайя в ужасе зажмуривается, слыша, как где-то на периферии сознания плачет и зовет мать маленькая Сэйя. Проходит значительное количество времени, прежде чем Кайя осознает, что громкие звуки куда-то пропали. И плачущая Сэйя, и обезумевшая мать, и свист рассекаемого воздуха. Проходит еще больше времени, прежде чем Кайя решается приоткрыть глаза. И резко садится, щурясь от непривычно ярко светящего прямо в глаза солнца. Мать, опасный кусок железа, раздражающая и вечно плачущая младшая сестра – все это действительно пропало, кануло непонятно куда. Финка оглядывается, с восторгом вдыхая чистый лесной воздух, вслушиваясь в пение птиц и шелест ласковых зеленых листьев. Длинные растрепанные пряди гладит ветер, перекидывая с исцарапанных (откуда только) плеч за спину. Кайя, будто опомнившись, осматривает свои руки и сдавленно охает. Костяшки рук разбиты, на плечах застыли глубокие красные рубцы. - Что за… Воспоминания накатывают, как волны с озера в ветреный день. В тот ужасный ветреный день, который должен был стать последним. «Умирай». «Ты ни на что не способна». «Умирай». «Все, что ты делаешь – никому не нужно. Ты никому не нужна». «Умирай». «Маятник не остановится, пока ты не умрешь». Маятник. Кайя вскакивает на ноги, ошалело вертит головой и вращает глазами. Голову сдавливает дикая боль, заставляет зажать руками уши и стиснуть пальцами виски. - Нет. Поднявшийся ледяной ветер резко срывает сочные зеленые листья с ветвей, бросает их под ноги, смеется в безумном порыве. - Нет! Издалека слышится свист рассекаемого воздуха и скрежет болтов. Кайя продолжает крутиться на месте, запутавшись в собственным не заплетенных волосах. В груди нарастает удушающее чувство паники. - НЕТ!!! С ужасным хрустом острое лезвие рассекает пространство напополам, ломая ветви и стволы деревьев, скашивая молодую зеленую траву и, самое ужасное, рассекая на две равные части ярко горящее в небе солнце, которое тут же гаснет, падая с небосвода. Лезвие опасно кренится в сторону словно вросшей в землю Кайи и она, опомнившись, пятится назад. Темнота оплетает со всех сторон, обволакивает, погружает в себя и заглушает сдавленный крик. Кайя открывает глаза и резко садится на кровати, тяжело дыша, сглатывает вязкую слюну. В глазах все еще темно – девушка усиленно трет их руками, пока не начинают появляться красно-желтые блики, а за ними – очертания шкафа, стоящего напротив кровати, стены с большим зеркалом от пола до потолка и маленького квадратного окошка. Кайя рвано выдыхает и падает обратно на подушку. Она в своей комнате, в доме-студии. И она все еще жива. Подавив очередной крик, девушка тянется к лежащей на тумбочке пачке сигарет.