Мир, неужели ты стал идеальным?

«Убей меня, иначе я уничтожу человечество», — сказал Каору. Синдзи было видно только его безмятежное лицо с глазами, в которых читалось, что он уже принял любой выбор Синдзи. Принял самого Синдзи. Глаза Каору были красными, а всех детей с рождения учат, что это цвет опасности и тревоги, цвет запретов, пожаров, крови, безумия и боли, боли, боли. А Каору сделал Синдзи очень больно, и выходило, что предупреждение оправдало себя, и Каору опасен. Каору не заслуживал жить. Но случайно опустив взгляд на его губы, сейчас неподвижные, в памяти Синдзи вновь прозвучало: «Я люблю тебя», звучавшее невероятно просто и честно. Синдзи жертвовал собой ради людей, отдавал все силы, что у него были, но эти слова услышал не от них, от ангела, который произнёс их, не требуя от него никаких усилий. «Он сделал это специально, чтобы сбить тебя с толку», — это была мысль Синдзи, но голос в его голове принадлежал его отцу. Каору не шевелился, даже торчащие волосы лежали спокойно. Из-за тени нависшей Евы-01 они казались пепельно-серыми. «Если бы он хотел уничтожить всех, он не стал бы сдаваться мне. Он не стал бы сейчас покорно ждать», — возразил Синдзи. Со внутренним отцом было проще спорить, чем с настоящим: тот не мог принудить его силой, отобрать управление, выкинуть из кабины пилота и посмотреть, как на докучливую вошь. Зачем слушать такого отца? Зачем спасать его? «Человечество — это не только твой отец», — на сей раз это была Мисато-сан. …Но чем она была лучше? Дома она ему улыбалась, но как только речь заходила об ангелах — точно так же не желала выслушать, а лишь отдавала приказы. Разве она ценила его? Разве доверяла? «Хватит лелеять свои обиды!» — теперь его воображение нарисовало Аску. Которая занималась тем же, в чём обвиняла его. И, в отличие от Синдзи, причиняла проблемы другим, унижала их, кричала, лезла в драку, лгала, что такая замечательная и сильная. А на деле оказалась слабее него, который с самого начала откровенно признавал, что он — ничтожество. Значит, Аска была ничтожнее ничтожества? Да, так и есть, она ведь и себя не смогла защитить, что уж говорить о ком-то ещё. А Синдзи спасал человечество раз за разом. Только для того, чтобы они все его бросили. «Ты точно хочешь этого?» — спросила иллюзорная Аянами. Но ведь настоящей Аянами и не существовало. Она и человеком-то не была. Так разве можно ей решать их судьбу? На прекрасном лице Каору сохранялось спокойствие. Он прождал бы, сколько требовалось. Синдзи не чувствовал себя вправе убить хотя бы одного человека ради себя. Но менять доброго, искреннего Каору на злое, лживое человечество было выше его сил. Синдзи покинул кабину и пошёл по руке Евангелиона. — Синдзи-кун, что ты делаешь? — с лёгким недоумением спросил Каору. Синдзи боялся смотреть в его глаза, но опустить свой взгляд было и вовсе невыносимо: — Ты всё ещё любишь меня? — Люблю, — по-прежнему легко согласился Каору. — А если я тебя не убью, всё ещё будешь любить? — Буду. Но, знаешь, если я останусь, то умрёшь ты. Так что лучше пусть я. Но всё, что следовало за «буду», едва коснулось ушей Синдзи. В его голове зазвучал новый голос, голос мамы, и он не принадлежал его сознанию. «Ты сможешь», — подбодрила она. — Хочешь стать со мной единым целым? Это совсем не страшно и очень-очень приятно, — смутно знакомые слова пришли к Синдзи будто сами собой. Ева-01 разжала кулак, но Каору остался парить в воздухе. — Ах, Синдзи-кун… — его глаза переполняло замешательство. — Давай сделаем это. У меня получится, — ему пообещала мама, а мама не стала бы врать. Она любила его так же сильно, как Каору. — Я хочу этого больше всего на свете, — улыбнулся Каору, — и видя, как ты уверен… Он опять не успел договорить: Синдзи побежал к нему со всей скоростью и влетел прямо в объятия. Синдзи поцеловал его первым, и это было так восхитительно нежно, совсем не как с Аской. — Я тоже хочу этого, — шепнул ему Синдзи, и Каору улыбнулся так, что у того голова закружилась: — Я наконец сделаю тебя счастливым. А потом Синдзи вдруг понял, как снять своё AT-поле, и тут же сорвал его, полностью открывшись перед Каору. На долю секунду, прежде чем тот успел избавиться от своего, Синдзи заметил трепетавший в его глазах восторг. Икари Синдзи и Нагиса Каору перестали существовать. А он — начал. Он был счастливым и цельным, каким никогда не стать ни ангелу, ни человеку, ни всем людям, слитым воедино, ибо ни в одном из них не было и не могло зародиться полного принятия всех и каждого без исключения или даже одного-единственного человека. Человеку не дано первому, без страха, открыться полностью, он может сделать это только в ответ. Ангелу не дано брать чужое тепло, он может только отдавать своё. Только союз из человека и ангела мог достичь полноценного счастья. Но он, купаясь в своём блаженстве, желал приблизить к нему остальных, насколько это возможно. Он заглянул в сердце каждому, ища там подходящие чувства. А если нужного не находилось — он изменял и перенаправлял другие. В сердце Мисато скорбь по Кадзи превратилась в очарованность преданностью Хьюги. А одержимость Рицуко холодным Гендо перенеслась на жаждущую её внимания Майю. SEELE, мечтающих преобразить человечество, он слил друг с другом, позволив тешиться иллюзией об осуществившихся надеждах. Аска вернулась в маму, и они обе обрели долгожданный мир. Он попытался поместить Гендо в кабину Юи, но та вышвырнула из себя капсулу, и Гендо пролился вниз, смешиваясь с LCL. Единственная его неудача. — Он не против умереть, — сказала Аянами, и он кивнул. Он уже выжег из её сердца, как из всех прочих, привязанность к Гендо, так что никто не стал бы скорбеть. Это всё заняло меньше мгновения, и он поднялся наверх. Сотрудники NERV встретили его аплодисментами. Их лица лучились счастьем. Не таким совершенным, как его, но достаточно близким. — Спасибо! — кричали они. В этом чудесном изменённом мире жить будет гораздо лучше. По лицу Мисато бежали сверкающие слёзы, в которых не было ни соли, ни горечи: — Икари-кун?.. Нагиса-кун?.. — спросила она, благодаря, и он ответил: — Имя мне — Любовь.