горизонт

      Старая бумага приятно шуршит между грубых пальцев бунтаря. Всего лишь какая-то мелкая бумажка, местами скомканная и рваная, но вызывающая столько тепла, что внутри грудной клетки становится слишком тесно.       Рафаэль делает глубокий вдох. Его рёбра расходятся в стороны, а легкие набираются влажным воздухом убежища, и замирает, перечитывая буквы ещё раз.       «Лишь миг, Рафаэль»       И всего лишь маленькая записка, на которой этот миг оставлен. Раф хмыкает и осторожно проводит кончиком пальца по аккуратному почерку младшего братишки. Донни иногда оставлял странные послания, будто он вырвал несколько слов из потока своих бесконечных и запутанных мыслей. Сколько же всего там хранилось? Сколько слов и идей?       Почему-то Рафа пустили в это хранилище, старое, пахнущее книгами. Библиотеку с массивными колоннами и бесконечным лабиринтом стеллажей. Каким образом это всё помещалось в этой голове, Раф не знал, догадывался только. А Донни продолжал оставлять свои послания. В самых невероятных местах.       Однажды он сказал:       «Книги хранят не только наши слова, но и секреты, которые никто никогда не прочтёт».       Чуть позже Раф нашел первую записку в книге, его любимой. Среди затертых старых страниц он обнаружил небольшую бумажку:«Не прыгай в кроличью нору без меня».       Рафаэль не любил много читать, но после этого частенько стал заглядывать и в другие книги, ища в них новые послания.       Донателло хранил между страниц цветы. ***       Иногда Донни приходилось пропадать днями в мастерской Гарольда или на вылазках с Кожеголовым. Рафу же оставалось сидеть на попе ровно и ждать, потому что Рафаэль и лаборатории вещи очень несовместимые. И хотя он и любил всякого рода эксперименты из той огромной книги его младшего брата, но в реальной лаборатории он каким-то чудом умудрялся что-то задеть. Просто потому что, когда ему становилось скучно, он становился ужасно невнимательным.       В общем, он сидел дома. Но даже так Донни оставался с ним.       Чертов гений.       А Рафаэль чувствовал себя до глупого счастливым, когда находил очередную записку, накрученную на рукоять одного из его саев.       «Я знаю, ты скучаешь, но я рядом»       Рафаэль чертовски скучал. Настолько, что какая-то маленькая бумажка заставила грудь распирать от боли и странной щекотки, будто там росли цветы. Много маленьких незабудок, которые Донни так любил. ***       Определённо, Раф был грубым, местами неуклюжим, но бесконечно осторожным, когда дело касалось книг Донни. Грубые пальцы с чуждой для них нежностью сжимают тонкие стебли мелких цветов. Скоро эта красота найдёт свой вечный покой между страниц, а пока Рафаэль просто смотрит. Смотрит на нежную красоту в своих пальцах, ломкую, как вся их жизнь.       Перед сном бунтарь обязательно прячет цветок в книгу. Завтра утром Донни должен вернуться, и Раф хотел выспаться, чтобы встретить любимого первым, но, будто назло, сна нет, даже сонливости, хоть прямо сейчас иди и морды поганцам начищай. И Раф мог бы, никто ведь не остановит, но он остаётся в кровати, потому что в этой самой книге, куда он ранее спрятал цветок, нашёл ещё одну записку.       «Я думал, что потерял тебя»       Черт.       Это было не так и давно, и даже раны на его теле недавно покрылись корочками. Они часто играют со смертью, частенько ходят по рубежу. В этот раз Рафаэль просто получил по башке, не новость, но Донни переругался не на шутку. То ли усталость дала о себе знать, потому что гений всю ночь перед этим работал, то ли просто при виде раненого в голову Рафа потерял самоконтроль, но он преувеличил степень ранения старшего.       Сон не идет совсем, и единственное, что показалось Рафу безопасным, это пиво. Он редко когда позволял себе пить, только с Кейси за просмотром баскетбола или, в крайнем случае, когда не удавалось уснуть. В холодильнике у него всегда была припасена банка на такие вот случаи. На ней он находит ещё одну записку, и это даже веселит его.       «Не спится, Рафи?»       — Вообще не.       Пиво Рафаэль так и не открывает, записку забирает с собой, а банку возвращает назад в холодильник.       Донни точно маг, не иначе. ***       Полки в лаборатории давно прогнулись под грузом книг, распечаток и проектов с множеством колб, механизмов и статуэток. Стеллажей было настолько много, что в них можно было спрятаться, и найти покой среди редких изданий книг или в руках самого обладателя этих книг.       В этот раз Донни вновь сидел за работой, что-то бурчал себе под нос и изредка шикал на Рафа, дабы тот вёл себя потише, но старший ничего не мог с собой сделать. Его руки тянулись к старым атласам и картам звездного неба с заметками, сделанными Доновой рукой. Сколько слов, рассказывающих о звёздах, скоплениях. Сравнений Рафа с квазаром, разрушителем вселенных, и старшего это забавляет, а ещё тешит эго, почему-то. Донателло не романтик, а записки лишь способ общения, детали его мыслей, доверенные только Рафу.       Так много звёзд, которых они не видят и которые спрятаны под сотней других карт и книг по астрономии, которые Рафаэль таки достаёт и перелистывает. Слова его мало волнуют, его взор привлекают яркие иллюстрации планет и туманностей, похожих на причудливых существ.       Рафаэль вдруг дергается, будто упал во сне. Он переводит взгляд на безразличное лицо Донни и встречается с ним взглядом. Внезапная мысль окутывает мозг так быстро, что выталкивает все остальные. Вдруг Донни бог? Как Доктор Манхэттен, к примеру. Иногда казалось, что младший и правда в одно и то же время находился в прошлом, будущем и теперешнем. Знал все ходы наперёд, развитие каждой ситуации, поэтому он так ловко подкладывал записки и появлялся тогда, когда нужно было.       Ну, а сам Донни, подперев голову рукой, рассматривал старшего, сидящего среди кучи книг и карт, ранее разложенных по алфавиту.       «Иногда ты такой ребёнок»       Иногда Донни так сильно раздражал своей непроницательностью, что бесил даже больше, чем сам Мистер я-такой-лидер-моя-морда-кирпичом. Если самого Лео можно было как-то вывести из себя, и Раф знал, куда нужно давить, хотя и это не гарантировало положительного результата, то с Донни было не так. Никаких чувств не отражалось на его лице, будто он какая-то машина, а сорвиголову это бесило. Попытки вывести гения на хоть одну эмоцию всегда заканчивались ничем. Поэтому Раф стал отвечать тем же, безэмоциональным ничем. Под конец дня он получает записку:       «Ты сегодня слишком нагружен, что случилось?»       Видимо таки, у Лео нужно взять пару уроков контроля своих эмоций на лице. Может, у самого Рафа и не получается держать себя в спокойствии целый день, и всё его "спокойствие" на автомате перешло в режим постоянной хмурости, но он все же получает то, чего хотел.       Грубая кожа моментально покрывается мурашками, когда теплое дыхание Донателло щекочет шею, а затем идет мягкий поцелуй, и все, Рафаэль расслабляется, тает почти. Его тело горбится, а глаза закрываются, когда младший сверху чуть наваливается и обнимает за шею. Донни не был тактильным, впрочем, как и сам Раф, но последний нуждался в этом чутка чаще, и, когда вот такие моменты происходили, когда младший касался или целовал, Рафаэль прекращал своё существование как отдельный индивид. Всё его тело становилось продолжением тела Донателло.       Рафаэль чуть приподнимает голову, подставляя шею под чужие руки, мягкие и чутка прохладные, утягивающие куда-то за черту. ***       К динозаврам у Донни была особая страсть. У него была просто уйма всяких разных фигурок этих рептилий. Иногда он даже умудрялся рисовать брахиозавра на записках, больше похожего на Лохнесское чудовище в профиль, с улыбкой и глазом-бусинкой. Эдакий маскот гениального брата.       А ещё в его лаборатории стояла модель солнечной системы, и единственным, что могло посоревноваться с динозаврами, был космос. Донни мог говорить о нём так же бесконечно. Рассказывать всё, что знал и что успел вычитать. В своё время Раф честно пытался вникнуть и понять, что же такое парно-нестабильная сверхновая, но не, это уже слишком сложная для него материя. И он вроде понял, но не понял совсем. Донни тогда лишь снисходительно покачал головой и сел назад за свои проекты, а Рафаэль терялся в чувствах и собственной несостоятельности как астронома, с которым можно поговорить.       Раф любит небо и звёзды, но ни черта не смыслит в астрономии.       «Если бы ты был человек, я клянусь, у тебя были бы родинки, очень много родинок»       И гением быть не нужно, чтобы понять, на что Донни намекал. Это даже смешно, но Раф задумывается над тем, как бы ходил с соединенными чёрной ручкой родинками.       На ферму тетушки Кейси они выезжают в середине декабря, чтобы увидеть рассеянное скопление. Зимой эту красоту можно лицезреть невооружённым глазом. Вдали от яркого города небо обретает именно тот вид, который нынешние люди вряд ли увидят.       Стоя под бесконечным куполом звёзд, Рафаэль чувствует себя незначительным, даже бессмысленным, пока его пальцы не сжимает Донни. На лице младшего широкая улыбка, а в глазах отражаются звезды. Вдруг всё вокруг обретает очертания и смысл в виде Донателло.       «Только это наш секрет»       Обещаю, Донни. ***       С возрастом Донни только хорошел. Он обзавёлся красивыми лучиками-морщинками в уголках глаз, а когда он улыбался, ямочки на щеках становились отчётливо глубже. А ещё очки, теперь их приходилось надевать чаще.       Рафаэль с возрастом стал более спокойным и усидчивым. Он мог часами слушать рассказы брата и даже что-то умудрялся понять. Признаться, он не пытался вникнуть в саму суть, просто голос младшего стал чутка хриплым и более мягким, и Рафаэль обожал его слушать.       Они с годами стали только ближе.       Возможно, тогда они уже чувствовали плохое.       «Интересный факт: множество звёзд над нашими головами умирают и продолжат умирать после нашей смерти»       В тот день Донни ходил напряженный, отвечал одним-двумя словами, что не особо радовало Рафа, ведь такой тип ответов присущий больше ему, чем младшему. Оказывается он не мог найти устройство, которое делал на заказ, и сегодня должен был отдать Эйприл, но само устройство просто испарилось.       — Ты отдал его ей пару часов назад. — Старший немного склоняет голову к плечу, смотря вопросительно.       — Нет, я... Я бы помнил...       Рассеянность и Донни применимы только в том случае, если младший сильно устал, но чтобы забыть то, что ты делал пару часов назад, это уже совсем несовместимые вещи, и Рафа это напрягает. Он же не спятил?       Проходит ещё несколько дней, и Донни вновь забывает, что ранее положил книгу под подушку, чтобы прочесть перед сном. А Раф всё реже получает свои мелкие записки, младший попросту забывает о них. Он забывает слишком много, и из-за этого паникует.       Донателло стал плакать чаще. ***       Поход к Кожеголовому не был запланированным, просто Рафу это надоело. С его партнером было что-то не так, и это не простое переутомление, хотя лучше бы это было оно. Слово «деменция» мало о чем говорило сорвиголове. Тот лишь нахмурился, смотря на двух ученых перед собой, один из который выглядел слишком подавленным, и Раф очень хотел прижать его к себе, может, поцеловать в лоб и увезти назад домой, а этот разговор забыть. Но его тело замерло, пока крокодил говорил о болезни Дона. Напрасно он старался, ведь Раф почти ничего не запомнил, только: «болезнь», «осталось жить», «болезнь», ещё раз «болезнь», «вылечить нельзя», «болезнь».       Ну, не так же.       — Ты должен умереть не так, — хрипит тихо Раф, а Донни вдруг хихикает и смотрит хитро, будто ничего сейчас такого страшного они не узнали:       — А как? В бою? Как настоящий воин, а затем попаду в Валльгаллу на пир и буду пить и гулять с остальными, а на рассвете в бой опять? Нет уж, Раф, спасусь от такой участи.       По пути в логово Донни ещё раз объясняет, что с ним происходит, и в этот раз Рафаэль слушает. Где-то внутри мозга младшего взорвалась звезда. Став сверхновой, она постепенно обрастает яркими цветастыми облаками, которые во всей красе и ужасе этого момента можно будет лицезреть только спустя годы.       — Моё сознание распадается, Раф. Бесповоротно.       У них есть от семи до четырнадцати лет. Этого вряд ли хватит, чтобы смириться с тем, что самый дорогой тебе человек умрет, осознать это. К этому не подготовиться даже точно зная приблизительные сроки. Штука просто в том, что Донни будет умирать постепенно. Точнее, его мозг.       Рафаэль ещё долго смотрит на дверь лаборатории, где ранее закрылся младший. Донни просил не беспокоить его, пока он сам не выйдет.       Проходят дни. Три, если быть точным, и за эти дни гений ни разу не выходит к ним. Рафаэль терпит, понимает. Отвлекается на готовку и избиение груши или мудаков на улицах Манхеттена. Но чаще он остаётся дома, дожидаясь своего партнёра.       Ещё через день Донателло таки выходит из лаборатории и встаёт перед Рафом, переминаясь с ноги на ногу.       — Я закончил.       Рафаэль подаётся вперёд немного и ладони опускает на чужие бёдра, сжимая их. Младший в ответ смеётся тихо и сжимает плечи брата.       — Прости, что заставил долго ждать.       А Рафаэль не винит, не за что просить прощения. Донни нужны были эти дни для сохранения всех проектов, которые после уйдут Кожеголовому, дабы тот закончил их.       Младший закрывал свою пережитую жизнь, будто чистил компьютер ото всех файлов с названием "моя прошлая жизнь". Они оба понимали, что Донни ещё не раз вернётся к тому, над чем работал, и не одна идея сформируется в его мозгу, но, определённо, наука перешла на второе место, полностью освобождая место для Рафа.       Годы проходят быстро, и последние из них превращаются в тягучую чёрную смесь.       Донателло забывает свою жизнь, забывает Рафа. Почти каждый день они знакомятся по-новой. Это было интересно даже, поначалу. Донни выглядел чутка смущенным из-за того, что не помнил сидящего напротив мутанта. Рафаэль приносил кучу фотографий и записок, а младший каждый день влюблялся снова.       «Вашим глазам не идёт грусть»       Это первая записка за последние несколько месяцев, и Раф улыбается. Донни обращается с ним на "вы", и сорвиголова чувствовует себя каким-то профессором, совращающим студента.       Донни так много забыл, но записки остаются. Они становятся неотъемлемой его частью.       Он перестаёт писать тогда, когда они перешли черту, точку невозврата.       «За горизонт событий»       Первым серьёзным признаком была невозможность писать. Донни забывал, как это делать. Вторым было чтение. Его руки больше не держали книг, а глаза не бегали по тысячам слов. Разговоров стало ещё меньше, как и самой жизни.       Его Донни умер вместе с весной, осталась только оболочка.       Когда звезда умирает, газообразное облако, образовавшееся от её взрыва, мы увидим лишь спустя годы. Смерть звезды это одно из самых прекрасных событий во вселенной, смерть Донни одно из самых трагичных, что переживал этот чертов мир. Оболочка умерла через месяц после разума.       Рафаэль не плакал. Он опустел. Остался под землей вместе с Донни, где и было его место, рядом. Несколько дней прошли в пустоте, вне времени и пространства. Пустое место.       «Я так давно не писал тебе, ты заметил?»       Записка находится случайно. Небольшой кусочек бумаги Раф находит в небольшой ложбинке между кирпичами в своей комнате. Случайно. Он прочитывает слова ещё несколько раз, перед тем как его уставшие глаза наполняются слезами. Донни будто нашёл способ вытолкнуть брата из-под земли, вернуть назад к жизни, вернул возможность чувствовать.       Сквозь множество записок, что Раф находил, Донни будто говорил с ним. Рассчитал всю Рафову жизнь наперёд, чтобы всегда оставаться рядом. Рафаэль ошибался, очень сильно. Возможно, звезда его брата давно погибла, но свет от её взрыва он будет видеть всю свою жизнь, ловить в словах на старых комках бумаги.