По любви

      Зима еще только начинала вступать в свои права. Совсем недавно выпал первый снег, кое-где покрыв рыже-золотой ковер опавших листьев и окончательно ознаменовав начало самого ленивого и томного периода года. Конечно, не для всех он таковым являлся, но для Фир так точно. Ни работы, ни развлечений, лесная живность по большей части либо впадала в полусонное состояние, либо озлоблялась. В общем — никакой романтики, то ли дело весна… или осень… или любое другое время года!       Именно поэтому девушка сидела у окна, подперев голову кулаком и разглядывала облысевший лес с такой непередаваемой тоской, что с ближайшей ели начали обваливаться пожелтевшие иголки. Кошку что ли завести? Или мужика? Ну, старшие ведьмы обычно так делают, чтобы скрасить скуку. Но о животных, как и о мужиках, нужно было заботиться, а в этом Фир, мягко сказать, всегда была не слишком хороша. Ну, по издохшей на третий день жабе это можно было понять.       А единственные друзья как-то обзавелись семьями. Марта переехала куда-то с муженьком, Вальдер пропал еще в начале лета и, если бы он не был древним злобным вампиром, Фир бы даже попробовала за него поволноваться. А так смысла особого не было. Ну пропал и пропал, значит есть причина, в конце концов, он только пару раз подбрасывал ее до дома после особо удачных шабашей и зимовал один раз. Кстати, это была зима довольно нескучная.       Вздохнув, ведьма отводит взгляд, пока елка не стала окончательно лысой. Надо было заняться пополнением запасов, отправиться в ближайшую деревню… Но, как и обычно, апатия давила сильнее голода. Хотя охота ей будет потом тащиться по сугробам?       Аккуратный чайничек стукнулся носом о чашку. Немного ягодного настроения и вперед. Нечего тут в лесу хандрить, еще три месяца для этого будет, а вот вино скоро все разберут, из чего потом глинтвейн варить? Травки зимой не росли, разве что какие-то особенные, так что с зельями особо не побалуешься, истощать запасы не хотелось. А скоро еще лед встанет, можно будет на коньках покататься.       Кажется, сладковатые красные ягоды придавали девушке какой-никакой оптимизм, по меньшей мере вытаскивая ее из хандры.       И еще эта новенькая соседка. Фир ее заметила еще в конце лета, но что-то все не успевала познакомиться. Только видела следы в лесу, дымок над избой, да слышала перешептывания в деревне. Говорят, красивая была… Впрочем, там про всех так говорили, у кого хотя бы немного грудь торчала. Ну то есть не про нее.       Тряхнув рыжей гривой, девушка вскакивает на ноги. Перспектива сходить в город становится все более радужной. А если приготовить что-то вкусное, то можно и к соседке заглянуть. Та, наверное, тоже хандрит, а вместе можно ого-го что наворотить! Да хотя бы заколдовать снежки и пойти ими в деревенских детишек кидаться.       От представлений предстоящего веселья ее отвлекал только один факт. Редко кто из других ведьм одобрял ее способы развлечения. Ну, нет, из молодых-то почти все таким баловались, но, а что если эта… Скотт? Вроде так. А что если она тоже не из молодых?       — Не умеешь — научим, не хочешь — заставим.       Фир ворчит, натягивая поверх платья теплую накидку и закрывая гриву капюшоном. Ей безусловно нравится идея кого-то заставить что-то делать. Особенно если этот кто-то «красивая молодая девушка». И что все вокруг нашли в этих мужиках? Настроение, видно под влиянием напитка, меняется слишком уж часто, так что через пару минут, прикрыв дверь, девушка шагает по лесу, мурлыча под нос какую-то глупую детскую песенку и едва не подпрыгивая в такт.       Путь в деревню был неблизкий, но по дороге удалось нарвать уже засохших травок, которые Фир находила под слоем листвы. Дождей было не много, так что там, где ветви деревьев закрывали от снега, было достаточно сухо. У ручья она подхватила парочку уже начавших загнивать грибов. Ядовитые, как раз то, что нужно. Может и стоит почаще выходить даже в такое время. Если бы она была более запасливой, у нее бы уже был забит весь подвал.       В очередной раз укоряя себя за расточительность, ведьма и не заметила, как вышла на поле, пересекая его и петляя между плотно стоящих домиков. Пару раз пришлось перепрыгнуть изгородь, но сейчас тут почти ничего не росло, так что деревенские не столь зорко следили за своими дворами. А так пару раз и палками грозили, хотя не брала она у них ничего. Ну, может яблочко сорвала… ну парочку… десятков. Так разве ж это много для целой деревни.       С приходом холодов на улочках стало куда свободнее. Детвора предпочитала отсиживаться в теплых домах, пока снега еще было мало и ни на санках покататься, ни в снежки поиграть не было возможности. Фир их, если честно, понимала. Но ей нужно было на рынок, а после еще и в таверну. А потом тащить все это домой.       Эти мысли девушка старалась отгонять, бодрым шагом добравшись до центра деревеньки и, пристроившись к ближайшему прилавку с овощами, придирчиво оглядела товар. Последнего было не так чтобы много. Основное распродали сразу после сбора. Что-то отвозили в город, что-то оставляли себе. Но и выбора у нее не было, надо было раньше думать.       Поторговавшись за картошку, лук и прочие корнеплоды, Фир перешла к другому прилавку, с двойным подозрением разглядывая мясо. Это нужно было всегда выбирать тщательно, чтобы вместо нежной свининки не подсунули жесткую старую конину. А уж в мясе она разбиралась едва ли не лучше, чем в травках. Просто потому что даже в сыром виде на пробу могла разобрать где что.       Побродив после покупок еще немного, девушка разжилась сладостями, медом, фруктами и даже, поборов жадность, купила себе очаровательный вязаный шарф из блестящей серебряной пряжи. Где торговка такую добыла так и осталось неизвестно, потому что молчала та как рыба, но Фир поставила себе зарубку в памяти, что нужно обязательно вызнать, где такие блестящие овцы обитают и завести себе. А лучше парочку.       Утепленная и довольная, ведьма направилась в таверну, где ее привычно-улыбчиво встретил старик за стойкой. Он помнил Фир еще совсем девчонкой и когда-то даже угощал сладкими калачами.       — Вечер добрый, — она опускает тяжелую сумку на стойку. Уменьшить размер покупок знаний хватало, а вот вес — не особо. Поэтому нести было удобно, но все равно дико тяжело, — вина. Хорошего. Да побольше, хочу из дома до весны не высовываться.       — Вина это можно, — мужчина оглядывается на новую девчушку-официантку, которая тут же убегает в погреб, — а ты все хорошеешь. Не будет ли пары зелий, которые я обычно беру? Так, чтобы обмен был ровный?       Фир прищуривается, а после радостно усмехнувшись, ставит на стойку в ряд пять флакончиков, полных мутной белесой жидкости. Для опохмела, если по-простому. Разведешь в воде — никакой боли и недомогания, вещь по утрам в таверне незаменимая, особенно в деревнях, где мужику, даже самому завалящему, работать надо.       — Отчего ж не будет, дядечка, — она усмехается, а после ставит рядом шестой флакончик, поменьше и с ярко-розовой жидкостью, — а это, значится, для вашего мужского здоровья. Просто в подарок по старой памяти.       — И чего же ты за это хочешь?       — Ничего особенного, разве что… расскажите-ка мне что-нибудь про соседку мою, которую у вас Скотт кличут?       Трактирщик убирает зелья под стойку, прищурившись.       — Выжить ее хочешь?       — Упаси лес, — Фир поднимает руки перед собой, — просто интересно узнать, что за человек, раз так близко нас судьба свела. Ну и познакомиться собираюсь, не без этого.       — А это ты еще подумай, — мужчина качает головой, — странная она. Слепа на один глаз, волосы белесые, худая что твоя смерть, да и взгляд похож. Как зыркнет, даже мне не по себе становится. Но вроде никого еще не сглазила, Бог миловал.       — Та кто ж будет явно гадить там, где живет? Да и мужики говорили, что собой хороша.       — Явно не явно, но ты не слушай, что пьянь по улицам несет. Они бы и корову выдрали, если бы быков не боялись. Говорю тебе — глаз у нее дурной. Хотя тебе, наверное, это не так страшно, как нам.       Фир задумчиво кивает, принимая принесенные девушкой бутылки и заталкивая их в сумку ко всему остальному.       — Что еще расскажешь, дядя?       — А ничего почти про нее неизвестно. Бывает редко, покупает все только по нужде, зельями не торгует. Разве что если у кого беда со здоровьем, то помогает. Молча. Недавно вон Динку после родов выходила, дала ей каких-то отваров и была такова. Деньги, которые предлагали, взяла и ушла.       — Знахарка, значит? — Фир стучит пальцами по стойке, — интересно. Спасибо, дядя! Я побежала, а то ночь скоро, а впотьмах могут не узнать да под юбку полезть.       Мужчина смеется, маша ей рукой, а девушка уже скрывается за дверью, стараясь не особо медлить в пути.       Дома она устало сбрасывает с плеча сумку, решая, что разобрать все это можно и попозже. Достает бутылку вина и, отхлебнув глоточек, выливает остальное в котелок на печке. После слов трактирщика ей еще сильнее хотелось побыстрее увидеть эту знахарку. Фир всегда тянуло к таким. Загадочным. Молчаливым. К тем, кого хотелось разгадать.       Следом за вином она отправила в котелок сухих ароматных травок, сладкого-сладкого меда и, запалив огонь, осторожно срезала с ярко-желтого сочного фрукта корочку, бросая ее туда же. После процеживания должен был получиться отличный глинтвейн, с которым уже будет не стыдно пойти в гости. А запахи-то какие витали вокруг, аж голова кружится. Так бы и выпила все сама, но привычное желание общаться брало верх.       Пока напиток набирал крепость вкусов, ведьма успела слепить тесто и запечь в печи аккуратные печенья в форме человечков, рассудив, что такие должны всякой понравиться. Особенно если дорисовать им органы и одежку поверх. И сладкие… не удержаться.       Заточив около половины, Фир собрала оставшееся в мешочек, процедила и перелила глинтвейн в бутыль и, снова накинув теплый шарф, вышла в ночной лес. Найти другую ведьму, особенно когда та этого не хочет, не так-то уж просто, но нет ничего невозможного.       Клубок зеленой нитью вел ее между деревьев, подскакивая на корнях и даже не думая сбавлять ходу, когда Фир запиналась обо что-то. За ним нужно было либо поспевать, либо искать потом след нити в листьях. И предпочтительнее было явно первое. Ветер гулял в ветвях деревьев, изредка девушка замечала петляющих зверей, будь то зайцы или волки. Однако, те не обращали на нее особого внимания, предпочитая не связываться с колдовством. Мудрое решение, не всякому человеку по силам.       Выведя ее к едва заметной тропинке, клубок распался, а Фир, выдохнув, ступила на чужую территорию, покрепче держа сумку. Тут, внезапно, еще холоднее, чем во всем остальном лесу. Да и снега, кажется, еще больше. Странная эта ведьма. Сама Фир до последнего старалась вокруг своего домика сохранить тепло и зелень. Впрочем, это дело вкуса.       Она бредет по тропинке, пока не оказывается прямиком у аккуратного, но не слишком украшенного домика. У нее самой жилище больше напоминало заросшую часть леса, увешанное травками, поросшее плющом, с цветущим под окном вереском и склоняющими к окнам ветви деревьями. Может быть, они не сойдутся? Да нет, глупости.       — Эй, хозяйка, — девушка стучит в дверь, — открывай, я с гостинцами пришла!       Какое-то время ей отвечает только тишина, но, видно поняв, что настырная девчонка никуда не уйдет, из-за двери слышится.       — Откуда пришла, туда и уходи.       — Да ладно тебе, я же для тебя старалась, — Фир потрясает сумкой, — знакомиться пришла, по-соседски.       — Не нужны мне такие знакомства, — Скотт все же подходит к двери с той стороны и, щелкнув замком, отворяет ее, глядя на Фир немного свысока, — жили хорошо, так что начинать-то теперь?       — А будем жить еще лучше, коли ты меня в дом пустишь, — ведьма оглядывает ее с ног до головы, отмечая, что дядька был и прав и не прав. Высокая. Взгляд страшный, но краси-ивая. Волосы цветом словно хризантемы желтые, глаза как сталь, — да не бойся, зла не желаю, чем угодно клянусь.       — Еще бы я боялась, — женщина фыркает, — и на такую глупую провокацию тоже не куплюсь.       — Ну пожалуйста, — Фир щурит на нее глаза, доставая из сумки бутылку, — я ж чисто по-соседски. С подарком, понимаешь!       — Нет и еще раз нет, — Скотт скрещивает руки на груди и Фир невольно следит за тем, как собралась ткань на простом платье. Не то что у нее, все яркое и корсетом блестящим перетянуто, просто платье, но как на фигуре сидит. — Иди домой.       — Ну и ладно, — девушка обиженно дует губы, — но ты не думай, что я сдамся. Все равно подругой моей будешь. А может и чем поинтереснее.       — Это вряд ли.       Дверь перед ее носом захлопывается, и Фир, недовольно пробурчав что-то, разворачивается на каблуках, громко топая и направляясь обратно по тропинке. Нет, конечно, ей было обидно, но с другой стороны — ее пустили. Более того, даже вышли лично поприветствовать, а это уже о многом говорило. Может быть, Скотт не нравился алкоголь?       Эта мысль засела в ее голове, и девушка всерьез стала прикидывать, чем еще можно «подкупить» новую знакомую. А, точно, печенье!       — Если что, это тебе, — она вертится на месте, не зная, откуда конкретно следит за ней Скотт и следит ли вообще, — они точно не отравлены, даже без травок!       И вешает мешочек на дерево, почти у самой кромки чужой территории, только жалея, что не спохватилась раньше. А идти назад было бы уже невежливо. Ну ничего, наверняка Скотт найдет их, даже если и не сразу. Все же это было ее место, даже малейшие проявления чужой магии, а ведьмы вкладывают магию во все, что делают, она будет ощущать.       Так что с чувством выполненного долга Фир продолжает путь домой. А эту недоступную она еще доступит. Когда-нибудь.       Такие мысли преследуют ее ближайшую неделю. Даже привычная зимняя хандра не является, хотя снег уже выпал, даже морозы начали нарастать. Наверное, на пруду уже встал лед. И можно сходить покататься. А вдруг еще и получится вытащить соседку? Хотя вряд ли. Последнее время, сколько бы Фир не пыталась и какие бы способы не выдумывала, заветную тропинку найти у нее не получалось. Что ж, это было справедливо, хоть и немного обидно.       Но взять две пары коньков это ей не помешало, тем более в такое прекрасное утро. Солнце уже осветило небосвод, золотыми лучами скользя между голых веток деревьев, вокруг стоял колючий мороз и запах невероятной зимней свежести. А может на озеро и кто из деревенских заявится? Хотя они предпочитали бывать там под вечер, боясь… точно!       Фир едва не подпрыгнула на ходу, перехватывая сумку удобнее. Точно-точно, когда солнце опускает лучи на твердую воду, из-под припорошившего её снега бывает вырастают редкие цветочки. Их немного, но они очень красивые, а главное используются в зелье от всяких неприятных зимних болезней. А значит Скотт может быть там! Да вон же, сквозь деревья на глади виднеется силуэт.       Теперь главное было не спешить. Не спугнуть «добычу» раньше времени. В какой конкретно момент Скотт перекочевала в разряд «добычи» Фир старалась не думать. Да и вообще. Она замерла, наблюдая за тем, как женщина бродит по озеру, осторожно, носками туфель отодвигая снежок и нагибаясь, чтобы подхватить очередной тонкий белоснежный цветок с голубой сердцевиной. На ней было такое же простое платье, как и в прошлый раз, на плечах короткий полушубок, а волосы завязаны в косу.       — Эй, Скотти, — Фир успевает надеть коньки и встать на лед, ее соседка слишком увлечена своим делом, чтобы заметить ее, — как жизнь?       — И тут ты, — женщина вздыхает, оборачиваясь, — я закончила почти, потом можешь собрать, коли что-то еще найдешь.       — Да я не за этим, — скользя по льду, девушка смеется, делая красивый пируэт вокруг Скотт, — просто такое утро приятное, что грешно было не выйти.       — Тогда не мешай.       Надув губы, Фир нарочно пускает из-под коньков снег прямо в грудь Скотт и, не слушая ее проклятий, уезжает в сторону, наслаждаясь отблесками солнца на гладкой середине озера. Она катается, краем глаза следя за соседкой, пока та не начинает решительно двигаться назад, к берегу.       — Погоди!       Может быть, девушка и хотела добавить что-то еще, но не успела, потому что именно в этот момент Скотт поскальзывается и, если бы не «удачный» порыв магического ветра, позволивший Фир преодолеть расстояние куда быстрее, точно бы копчик еще весь вечер болел. А так женщина оказывается в горячих объятьях, подхваченная со спины и поставленная на ноги. Пожалуй, ведьма держит ее даже немного дольше, чем нужно было, прижавшись к телу и вдыхая чужой запах. Так найти ее будет проще.       — С-спасибо.       Скотт отстраняется. Но не так, чтобы слишком резко. Не особо понятно, что у нее на уме, но Фир это кажется добрым знаком. Хотя в ее понимании «плохим» знаком было бы получить пощечину. Или настоящее проклятье.       — Для такой красоты я готова свернуть небольшую гору, — она кланяется так, что волосы свешиваются по обе стороны от лица, почти закрывая его.       — Не неси глупости, — Скотт отводит взгляд. Пожалуй, слишком поспешно.       — Правду говорю, ой есь, правду, — Фир бьет себя кулаком в грудь, — не составишь компанию?       Она снимает с плеча сумку, показывая вторые коньки.       — Воздержусь.       — Да ладно тебе, — звучит чуть более обиженно, чем Фир того хотела, — хоть недолго!       — Нет, — Скотт снова смотрит на нее сверху, чуть поджав губы, — однако… коли сильно хочешь, то приходи сегодня ночью к моей тропке.       Поникшая было девушка вновь радостно улыбается. Вот те на. Не ожидала, что в гости позовут так скоро. Не зря рано утром проснулась! Пока она радуется, Скотт, пользуясь случаем, все же добирается до берега, обернувшись уже у самых деревьев.       — И спасибо за подарок, — она едва заметно, самым уголком губ, улыбается, — вкусный был.       Фир чувствует, как краснеют покрытые веснушками щеки, а после, Стоит только Скотт скрыться за деревьями, взвизгивает от счастья, кружась по льду. Словно бы обычная влюбленная девчонка. Когда только успела?       Время до вечера тянется неимоверно долго, а когда солнце уходит, Фир уже стоит на пороге, одетая в своё самое красивое платье. Она даже немного припудрилась, чтобы не казаться слишком уж сильно бледной. И Губы. Более яркие.       — Аки к любовнице собралась, — ворчит сама на себя, а в душе думает «чай и правда любовница», — ой, да была ни была.       За день снег успел завалить утренние следы и Фир, хрустя каблучками, спешит по запаху, почти безошибочно находя дорогу к тропинке. На этот раз ее ждут, так что это не составляет особого труда. И ждут где! У самого входа.       — Какая ты…       И правда, глаза оторвать было сложно. На Скотт было длинное до земли белое платье, из-под которого торчали носки сапожек. Волосы собраны в причудливую прическу, подобранные свежими цветами.       Заметив восхищение, с которым Фир ее разглядывала, женщина немного смущенно мнется, тут же беря себя в руки.       — Идем же, — она излишне торопливо берет девушку за ладонь, утягивая куда-то с тропки.       — Куда?       Фир поспевает за ней, вцепившись в поданную руку и только надеясь, что Скотт не заметит, как у нее потеет ладонь. Это просто от неожиданности. Она совсем не волнуется. Не волнуется! В сумке предательски звякает бутыль, но, кажется, никто этого не замечает. Ну нужно же ей было… для храбрости!       — Пришли, — Скотт отвечает на вопрос только когда они оказываются на поляне, — нравится тебе?       Фир оглядывается, не слишком понимая, что именно тут должно ей понравиться, а после поднимает голову к небу и пропадает. Бесконечное число звезд смотрят на них с высоты. В эту ночь луны нет, только звезды точками мерцают во тьме неба. И костер. В центре поляны внезапно разгорается костер, растапливая снег.       — Коли уж ты хотела, — судя по всему, женщина истолковала ее молчание по-своему, — я решила предложить тебе иной танец.       Ее прерывает восхищенный вздох и теперь уже сама Фир тянет Скотт к костру, обнимая за талию. Она теплая. Даже не смотря на мороз вокруг, согревает своим теплом и улыбается настолько счастливо, что не улыбнуться в ответ просто невозможно.       — Это лучшее, что я только ожидать могла, — она начинает танец, ведя неторопливо, словно бы прислушиваясь к музыке. — Такая прекрасная, словно снежинка.       — Брось.       Но Фир не бросает, заглядывая в чужие глаза и мурлыча под нос, кружа женщину по поляне.       — Слышишь? Звезды играют нам, — она покачивает головой, перебирая тонкими ногами, скользя пальцами по нежной ткани платья, будто бы действительно слышит музыку. — Слушай же!       И Скотт слушает. И слышит. Внезапно для себя слышит тонкий перезвон, словно бы выстраивающийся в мелодию, в которую вплетается ритм их танца. Так близко. Фир теплая до одури. Ласковая и близкая. Впору начать таять, но Скотт не может себе такого позволить. Или может?       Танец длится и длится пока, наконец, Фир не прижимается совсем уж неприлично, приподнимаясь на носочки, и целует. Нежно. Трепетно и словно бы испуганно, касаясь губами губ и сминая их, не прекращая движения. У Скотт холодные губы. У Фир горячие. И ее не отталкивают, на секунду прижимая ближе и осторожно отвечая на поцелуй. Как в сказке.       И вокруг них внезапно распахиваются белоснежные крылья, обхватывая и защищая от ночного холода. Они… кажется, они принадлежат Скотт.       — Многое себе позволяешь, — тяжело выдыхает женщина, когда ее, наконец, отпускают.       — Ты сладкая, — совершенно беспечно отвечает Фир, утыкаясь носом ей в шею, чувствуя, как перья касаются лица. — И красивая.       — И вот что с тобой поделаешь?       Фир смеется, когда ее треплют по волосам, утягивая на теплое бревно рядом с костром, а после сама не замечает, как задремывает в чужих руках. Слишком переволновалась.       И утром она просыпается в своей кровати. Несколько минут приходит в себя, оглядывая домик, полный пряных ароматов трав, а после, уловив знакомый запах, тихо смеется. Не приснилось, значит. Скотт была тут. Принесла ее ночью. И поцелуй, значит, был?       Девушка касается пальцами губ, покрываясь краской до ушей и зарываясь под одеяло. Такой приятный. Хотелось еще! Прямо сейчас! Наброситься и не отпускать до весны. А она заснула, как дурочка…       — Скотти!       Фир подскакивает и, даже не одевшись, выбегает на улицу. По снегу, по следу запаха.       — Скотти?!       Она мечется в поисках тропки, но той и след простыл. А что если ее больше после этого видеть не захотят? А что если она все испортила? Мысли, больше похожие на панику, охватывают Фир, унося здравый смысл, и девушка бьет кулаком в дерево, обдирая костяшки и пачкая руку в чем-то золотом. Не отпустит! Нельзя отпускать! Скотти?       — Скотти?!       Но лес ей не отвечает, да и голова что-то начинает кружиться. Но нельзя же все так оставить… Нельзя же!       Фир прикладывает похолодевшие пальцы кол лбу и внезапно понимает, что… ей холодно. По-настоящему холодно. Ноги едва ощущаются, а голова горячая, словно твоя печка. И надо бы брести домой, если она хочет вообще еще хоть раз Скотт увидеть. Надо бы, но… что-то сознание уплывает. Сколько она тут бегала?       Снег встречает ее мягкой периной, девушка прикрывает глаза. А может и до весны так можно протянуть? А потом Скотт ее найдет, как цветочек.       Глупо хихикнув, Фир понимает, что перестает что-либо слышать. И видеть. И понимать.       — Фир? — голос пробивается сквозь вязкую пелену больной дремы, — Фир?! Глупая ты девчонка, Фир?! Вижу же, что проснулась!       Глаза не хотят открываться, а когда Фир все же продирает их, то едва-едва что-то видит за слоем противного зеленоватого гноя.       — Сейчас я уберу, лежи, — кто-то с голосом Скотт подносит к ее лицу влажную тряпку и Фир послушно замирает, позволяя протереть свои глаза, — как ты умудрилась-то, дура, зайти на поле мутное? Да еще зимой? Там же по всем деревьям грибы словно золото светят. Совсем голову потеряла?       — Я… тебя искала, — просто отвечает Фир, понимая, что Скотт в её глазах двоится и плывет. — Уж думала, ты бросить меня решила.       — Да, в озеро бросить, — шипит та, злоба в голосе явно просто от нервов, — в деревню я ходила. Чтобы приготовить тебе чего-то, когда проснешься. А пришлось по лесу плутать, еле нашла.       — Прости…       Скотт только бормочет что-то про глупых молодых девчонок, вливая ей в губы зелья и шепча что-то, подняв руки над грудью. Фир только сейчас понимает, что раздета. И это бы даже возбудило, не будь ей настолько плохо. Или хотя бы смутило…       — А чего ж ты в погреб не залезла? Там еда есть, — слабо уточняет Фир, пока женщина колдует над ней, от напряжения снова выпустив крылья, которые стелятся по полу за ее спиной. — Али…       — Еще я дурочка молодая, чтобы по чужим домам без хозяйки лазать, — Скотт надменно фыркает, кладя руку ей на лоб, — молчи, Фир. И поспи еще немного. Я никуда не уйду.       — Поцелуешь? — Фир едва ворочает языком, явно магией ей уснуть помогают, — пожалуйста…       — Воздержусь.       Сознание почти ускользает, но Фир все же чувствует прикосновение холодных губ ко лбу, прежде чем снова провалиться в беспамятство.       И когда она просыпается снова, Скотт все так же рядом. И еще много-много раз позже тоже рядом, а после, когда болезнь отступает, женщина все же уходит, оставляя ей возможность приходить в любое время. Которой Фир и пользуется, заглядывая к ней почти каждый день всю зиму. Это и правда веселее. Ей удается уговорить Скотт заколдовать снежки и заставить их летать за пьяницами в деревне. А потом и вытащить на озеро, где последняя разбивает-таки нос, а после краснеет, пока Фир с удовольствием слизывает кровь.       Но морозится. Морозится словно бы и не было того поцелуя под звездами. Сколь бы Фир не была настойчива, ей не давали снова коснуться ТАК. Только в лоб. Или в щеки. Или в виски. В общем — куда угодно, только бы не в губы. Обидно! Почти обидно.       А весна пришла даже быстрее, чем обычно. Снег стекал ручьями, журчащими среди жухлых погнивших листьев. Вернулись птицы, щебеча под окнами, появлялись из-под снега первые цветы. И в один из этих вечеров Фир все же уговорила Скотт вновь пустить ее на ту поляну. Больно уж там было красиво. Да и воспоминания…       Они сидели на раскинутом среди мокрой листвы одеяле, поедая то, что смогла приготовить Фир. Алкоголь Скотт и правда не нравился, так что теперь в кувшине был сладкий до дури отвар на сушеных ягодах и травах. В воздухе витала свежесть, ветерок становился все менее холодным. А если уж спрятаться под крыло…       — Кто ты все же? — внезапно спрашивает Фир, — ведьма ведьмой, а с крыльями. Раньше про таких я не слышала, да и не видела ни разу.       — А это важно? — Скотт лениво жует, щурясь на небо. — Казалось мне, я тебе всякой мила.       — Всякой-то всякой, — Фир тихо смеется, обвивая ее рукой за талию, — да интересно мне, любопытство съедает.       Женщина рядом с ней скашивает глаза, но привычно молчит.       Ну молчи-молчи.       — Ты чего?       Фир отставляет корзинку, перелезая через чужие колени и нависая над Скотт, глядя ей прямо в глаза.       — Тайны свои таи, — она наклоняется все ниже, — но мила ты сердцу моему, что мочи нет. Так спросить хотела, не согласишься ли стать женой моей?       И, пока Скотт только глазами хлопает, она достает из кармашка накидки тонкой работы кольцо, которое еще в начале весны выкупила у проезжего торговца.       — Коли просто ты не хочешь моей становиться, так я покажу серьезность, — продолжает Фир, протягивая ей кольцо. Короткая, не по погоде, юбка задирается на ней, открывая бедра куда выше колен, — и буду с тобой всегда. Когда хорошо и плохо. Когда радостно и грустно. До смерти и за гранью.       Она замирает ожидая ответа, даже, кажется, зажмуривается, когда чувствует, как ее руку накрывают чужие пальцы.       — Дурочка, — Скотт качает головой, — подумай еще…       — Не хочу я думать, — Фир зло вспыхивает. От обиды. От пронзившей сердце боли. — Только ты мне за все время мила была. Только с тобой я хотела остаться!       — Фир.       — А я, получается, так же тебе не люба?       — Фир…       — Что Фир? Я уже двадцать лет, как Фир, — девушка всхлипывает, — и люблю тебя, дуру надменную.       Она сглатывает слезы, бросая кольцо в траву рядом. Сердце бухает в груди.       Скотт вздыхает.       — Этого ты хочешь? — она хватает рыжую косу, грубовато притягивая к себе заплаканную девушку и целуя в губы. Без какого-либо намека на нежность, — этого ты добиваешься?       Фир тихо стонет, не в силах проронить ни слова, только продолжая всхлипывать. Но даже через это пытаясь отвечать на поцелуй, обхватив Скотт руками за шею и зажмурившись. Только бы не бросила. Пусть так. Пусть грубо и больно будет. Только бы не бросила.       — Хочешь меня? Моей любви? Такой любви?       Фир вскрикивает, когда Скотт тянет ее рубаху вниз, оголяя грудь и даже не краснеет, только затравленно смотрит, боясь что-то сказать. Не так она это представляла. Не так этого хотела. Нет, так тоже хотела, но не сейчас…       — Придумала сама себе что-то, — Скотт подается вперед, кусая пискнувшую Фир за шею, оставляя на ней неаккуратный синяк. — А потом я…       Она не заканчивает, видя, как дрожит девушка перед ней, как пытается натянуть назад рубаху и прячет глаза.       — Не этого ты хочешь.       Скотт поднимается на ноги, делая шаг в сторону, но Фир вцепляется в ее ноги.       — Хочу! Хочу, как ты скажешь хочу! — она всхлипывает. Трясется от рыданий, — только не уходи! Только не бросай! Пожалуйста! Я-я-я все тебе отдам! Только не уходи!       Она теряется в словах, продолжая только глухо всхлипывать, уткнувшись в юбки Скотт и ревя уже в голос. Рубаха съехала к животу, волосы растрепались, прядями, выбившимися из косы, падая на плечи.       — Дура, — Скотт трет лоб. — Какая же ты дура. Влюбленная.       Она втягивает носом воздух, садясь рядом с ревущей Фир. А потом и вовсе обнимая ее, прижав к своей груди и гладя по спине.       — Где там твое кольцо? — голос чуть дрожит, — не реви давай, не буду я тебя обижать. Не реви, говорю!       Фир всхлипывает, поднимая на нее глаза и наощупь находит под ногами колечко, протягивая его трясущимися пальцами.       — Я-а, — она икает, — я просто лю-уюблю тебя-я.       — Вижу, — Скотт надевает колечко на палец. — Вижу, что любишь. Не реви, согласная я.       — П-правда?       — Правда-правда, — она устало улыбается, а после вздыхает, — вставай. Умою тебя. Да в деревню пойдем. Еще надо тебе колечко подобрать.