Не расстаться и рук не разнять

Выпирающий позвонок. Твоя шея. Прижимаюсь пальцами, ртом, щекой. Собираю охапку волос в ладонь, пригоршню горьких, рыжих, огненных. Жгут мне пальцы, жгутом сдавливают вены, костяшки, фаланги. Поднимаю вверх, выше, к макушке — мешаются. Мешают тебя в сумерках целовать. Как в "Сумерках". Ты мне говорила, что это был твой самый любимый фильм. Ожидала, что я засмеюсь, засмею тебя, искреннюю, открытую мне. А я молчала, не улыбалась. Мне совсем не до смеха. И сейчас молчу. Впиваюсь в шею. Я вампир, дождалась, моя милая? Шепчу всякое, смеюсь судорожно (хотя мне совсем не до смеха), когда пальцы твои на затылке чувствую. Когда нежность твою и дыхание шумное чувствую, когда запах родной чую. Пальцы уши мои обводят. Я говорю: "мс дружат против, кружат, бродят, уже хороводы вокруг моей туши водят" и смеюсь. Коротко, сухо, почти кашляю. Я всегда смеюсь, когда мне немного страшно. Во мне страх с восторгом и чёрной смолой. В тебе — только плесень и липовый мёд — мурлыкала мне на ухо Летова, когда меня крыло, в туре, после концерта, в пустой гримёрке. Обнимала за плечи, пела голосом надломаным, сорванным, хрипло-рычащим. Странный выбор для той, кто в отчаянии. Я запомнила каждое слово твоё, как молитву запомнила. Сверила с текстом потом — ты половину переврала, но хоть ночью меня разбуди и спроси — я спою единственно верно: так, как пела мне ты. И других вариантов не знаю. Как пела мне Охра. Как улыбалась от уха до уха, как цепляла пальцами, жала мне плечи — не вырваться, не отнять: ни твоих рук от меня, ни меня у тебя — держишь так, как никто до тебя не держала. Нам с тобой не расстаться и рук не разнять, не разъехаться ближе к полудню. К чёрту политику, баттлы, концерты, фильмы, весь рэп, всю музыку (если хочешь) — ничего из мне не нужно, ничего из, только кроме. И иных сценариев жизни не вижу. И не знаю других женских имён, так проповедовала ещё Сурганова, говоря об Арбениной. Я люблю тебя, как Парнок любила Цветаеву, как любила Сапфо Афродиту, воспевала её красоту. Под моим поцелуем особо ласковым ты расправляешь плечи, запрокидываешь голову и опускаешь руки. Не вообще, но мне на бёдра, я открываю рот для беззвучного крика, выдыхаю и улыбаюсь. Ты гребёшь мою тревогу горстями, забираешь мою усталость и крадёшь печаль. Шепчу на ухо: "ведьма", а ты скалишься мне в ответ (отражаешься в зеркале, белоснежный клык слепит меня в полумраке): "хуже". И что хуже я знать не хочу. Ты на вкус как полынь, выскребаешь из горла глиняный ком, выскребаешь слёзы из каждой глазницы. "Я не знаю, как тебе удаётся, но, пожалуйста, не прекращай." Делаешь вид, будто я про какие-то особые возможности твоих рук и прочёсываешь волосы, огибая мой затылок (от твоих касаний вся ёжусь, трусь колючей башкой), ведёшь от плеч и до бёдер снова, отводишь глаза. Я не знаю, как тебе удаётся держать меня на плаву, сцепив пальцы, стиснув мою ладонь, но, пожалуйста, не отпускай.