zafren aun khlumus

После тех холодных событий, в ходе которых меня оставили одного нигде, глаза открываются с трудом. На голову словно натянули пластиковый пакет, были в моём Мире такие гадости... Поэтому видно только два размытых пятна по обе стороны — рыжее и кипуче белое. Пятна что-то говорят, кипуче белое трогает за плечо и прикосновение его жгуче холодное. Вроде бы неплохо, но сил нет, и мокрая скаба холодно липнет к спине. Под пальцами большой ворс снега невыносимо больно кусается. Если срочно не согреюсь, то точно сгорю в морозе. Рыжее нечто выглядит тепло, вкусно. Тяну обе руки к пятну. Не поймать, нет, пусть само согласится меня погреть. Оно, как и кипуче белое, начинает мешкать, дрожать, двигаться, а я продолжаю тянуть иссохшие ледяные руки. «Ну же, ну же, ну! — единственная терзающая мысль». Кажется, случайно она залетает в голову к рыжему пятну, которое, наконец, обхватывает меня за талию своими горячими и тяжелыми руками и тянет к себе. Холод резко пропадает, пропажа эта сопровождается странными острыми кляксами вокруг и противным горелым запахом. Становится жарко, душно, словно нырнул в кипяток. Руки сами собой смыкаются на шее пятна. Теперь рыжий пропал, наверно, это была какая-то одежда или что-то такое. Вижу только бронзу, на ней куча ажурных трещинок, разбивающиеся лучики. Не сразу понимаю что передо мной. «Кожа, кожа. — думает кто-то за меня, а может это и я». Под бронзой есть что-то горячее и сладкое. Бронза пахнет шафраном, дымом и мёдом. Когда тянусь облизать, на языке остается что-то солёно-острое. Докатываются чужие мысли, разобрать удается слово «засыпай». Просыпаюсь в обжигающем тепле, в пустыне под палящим солнцем. От жара невыносимо тяжко, но спокойно. Темно-темно, из окна сочится ядовито-зелёный. Спальня — огромный офирский шатёр. Горячие руки так и лежат на талии: прожигают дыры. В затылок щекочет миндальный дух. Начинает немного раздражать, поэтому с трудом поворачиваюсь лицом к рыжему пятну. Руки ложатся на восхитительную бронзовую шею, там громко стучит что-то сладкое. Должно быть золотое. «Не узнаешь, пока не попробуешь, верно? — выплывает такая глупость в голове». Разлепляю ссохшиеся губы, красное, не помню как называется точно, затекает в рот. Присасываюсь, как черный червь, к бронзе и кусаю там, где стук сильнее всего. Сладко и пряно, вроде засахаренный мёд с перцем, зирой, имбирём, гвоздикой и корицей. Великолепный вкус заставляет раскраснеться, сдавить стон и обнять пятно покрепче, чтобы не исчезло, не растворилось от неожиданности. Обидно рано пришлось оторваться от сладости, но мысль о повторении холодного одиночества нигде пугает противно сильно, а ещё интересно какого цвета? Капля проступает банально красная, отчего я запредельно громко, раздраженно вздыхаю: хотелось видеть красивую, золотую с перламутром смолу. Тут пятно резко встрепенулось, потянуло меня на уровень своего жутко размытого лица и обняло покрепче. Впилось обжигающим поцелуем. Губы у пятна сухие, потрескавшиеся, отдают камрой и дымом. Пятно зло, а может очень страстно, не разобрать, мнёт бёдра. Так, что останутся синяки. Целует долго, тягуче, вытягивая из меня хриплые, острые стоны. И резко отпускает, да так, что вновь падаю в приятный, сладкий сон, пахнущий мёдом и шафраном. Пробуждение после «Книги огненных страниц» никак не желало всплывать в голове. Копошились какие-то мысли о том, что там был сэр Шурф: кипуче белое пятно жутко напоминало его белоснежные одежды. Но он упорно молчал, рассказывал какую-то глупость, что, мол, я просто проснулся и всё, никаких странных наваждений с сэром Халли. Потом, если честно, мне надоело ломать голову над этим: раз не желают говорить — пусть хранят свои секреты. И всё бы ничего… Пришлось срочно послать зов шефу, разбудить, на что он недовольно пробурчал: «Если ты вновь вздумал попробовать меня на вкус и, Хвала Магистрам, вежливо предупредить перед трапезой, то я вряд ли сдержусь. И твоё состояние меня не остановит».