Васильки

— Геральт, что ты думаешь о васильках? — спросил бард своего спутника, когда они взбирались на гору. Смеркалось, значит вскоре они должны будут устроить привал, охота охотой, но никто в здравом уме не полезет против дракона в потемках, даже ведьмак. Краснолюды, бодро вышагивающие чуть впереди, громко смеялись и шутили о чьих-то сиськах, но никто не обращал на них никакого внимания. Даже амазонки Борха не смерили их презрительными взглядами, что было вполне в их духе.       Предсказуемо, ведьмак ничего не ответил Лютику, лишь нахмурился чуть сильнее и зашагал дальше. Взгляд его был прикован к статной фигуре чародейки, поднимающейся по склону со всем изяществом опасного хищника. — Я думаю, это прекрасные цветы, — наконец, заговорил Лютик, отвечая на собственный вопрос. Ему не в первый раз приходилось вести монолог, чтобы звенящая тишина не давила на него, будто могильная плита. Что взять с ведьмака, тот явно не учился в Оксенфуртском университете. — Они аккуратны, неприхотливы в уходе. Ты знал, что васильки можно встретить по всему континенту? И цвет, Геральт, ты слышал, что алхимики вывели из них синие чернила, и ими дозволено писать грамоты лишь королевским особам? — Это цветы мертвых, — ровный, мрачный голос Геральта рассек воздух, будто меч. Лютик вздрогнул, и едва не споткнулся на каменной крошке от столь внезапного заявления. — С чего бы это? — погодя, выдохнул пораженный Лютик. Но ему же самому хотелось знать ответ, не так ли? — Не глупи, их используют в похоронных обрядах. Когда люди умирают, — последние слова Геральт отчетливо подчеркнул, словно Лютик был не способен понять его без этого уточнения. Бард отвернулся от ведьмака, и потускневшим взглядом уставился на гору и садящееся за нее солнце. В ярких глазах отразились его лучи, будто ласково огладившие тонкое лицо, а на губы Лютика невольно легла легкая улыбка от захватывающего вида. — А я думаю, это прекрасные цветы.       Лютик привык, что его болтовню слушают и того меньше, нежели громкие заявления Ярпена о том, что он нагадит в еду Рубайлам, а потом расправится с ними самым жесточайшим образом. Поэтому, когда к нему, сидящему поодаль от костра, подсаживается Борх в неизменной компании своего зерриканского эскорта, он по меньшей мере, удивляется. Чуть отодвинувшись в сторону по стволу поваленной сосны, он нервно сжал в руке деревянную плошку с похлебкой, к которой он так и не притронулся. — А погодка на удивление хороша! — вдохнув полной грудью лесной аромат, мужчина с шумом выпустил воздух из легких, да так резво, что Лютик уставился на раздувшиеся ноздри, как на чудо света. — А-ага, — выдавил бард, отводя взгляд, когда Тэя и Вэя хмуро уставились на него в ответ. Он от волнения и так наговорил им много глупостей поутру, в корчме, выставив себя настоящим идиотом, а теперь говорить с их предводителем было как-то на редкость неловко.       Подняв глаза, Лютик проследил взглядом за сиром Эйком, воодушевленно рассказывающего всем охочим о своем долге перед Господом и народом. Йеннифэр сидела подле него и заглядывала рыцарю в рот, но Лютику была хорошо известна эта ведьма, чтобы понимать, что на наивного возможно-будущего-лорда у нее есть свои планы. Рубайлы разбрелись неподалеку от костра, Богольт огрызался время от времени, но Лютик далековато сидел, чтобы расслышать. Затем взгляд его украдкой скользнул по Геральту, сидевшему напротив Йеннифэр, через огонь. Языки пламени плескались в его кошачьих глазах, пока он неотрывно глядел на чародейку и от этого внутри Лютика болезненно скручивались спирали. — ...свои чувства, — сообщил Борх, но Лютик, засмотревшийся на ведьмака не слышал слов, буквально сказанных ему на ухо. — Что? — просипел он, в горле запершило, а воздух с перебоями поступал в его легкие. — Говорю, что печальные цветы, эти твои, васильки. "Я не могу выразить тебе свои чувства", так о них говорят знающие люди. — Откуда..? — загнанно разлепил губы бард, ошалело уставившись на мужчину. Внутри все сжалось от скользкого страха, на лбу выступила испарила, а из онемевшей руки выпала плошка, расплескав похлебку на пыльные ботинки. Лютик впился пальцами в ворот своего расшитого алыми нитями кафтана, будто бы это дело в пуговицах, что не давали ему кислороду. — Я старый, как этот мир, я много чего слыхал! — мягко рассмеялся Борх, похлопав легонько барда по спине. — Говорят, что это цветы истинной верности и преданности. Символ незапятнанной любви. — Не многовато ли значений, для простых полевых цветов? — просипел с легкой усмешкой Лютик, выровняв свое дыхание. — Быть может в том и прелесть, что они просты? — загадочно улыбнулся Борх, и оставив Лютика размышлять в одиночестве, поднялся и скрылся в своей палатке. — Слыхали, какие вы особенные? — одними губами шепнул бард голубым лепесткам, которыми были набиты его карманы.        Вляпаться в неприятности было вполне в его духе, не могло же все пойти так гладко? На следующий день, Лютик немного свернул с тропы, соловьем разливаясь перед зерриканками, что наберет им сладких яств. Предлогом же настоящим было избавиться от бесчисленного множества васильков, которые уже не помещались в его карманах. Голубые лепестки подобно дождю посыпались на сухую землю, ярко контрастируя с буро-черной землей. И тут из густых зарослей на него уставился яркий глаз. — Ой, а кто это тут? — пролепетал молодой человек, подумав, что перед ним замер молодой олень. — Лютик, — негромко окликнули его впереди. — Уже иду! — откликнулся бард, а на душе потеплело, от того, что его присутствие все еще ощутимо в этом походе, и что Геральт заботится о его безопасности. Но тут из густого кустарника с алыми, спелыми ягодами появилось страшное создание. Поднявшись во весь рост, оно возвышалось над Лютиком угрожающе, капая вязкой слюной из приоткрытой пасти. Тварь и впрямь чем-то походила на оленя по началу, но оказалась на деле куда крупнее, с длинной коричневой шерстью и когтистыми лапами. — А-а-а!       Лютик подскользнулся и ринулся назад на дорогу, не отрывая взгляда от больших глаз. Тварь запыхтела, и ломая кусты, двинулась следом. — Геральт! Там, там по твоей части! — завопил Лютик, с выпрыгивающим сердцем скользнул за спину ведьмака, который тут же кинул ему в руки походный мешок, готовясь обнажить серебряный меч. Все охотники замерли, ожидая твари, что вот-вот явится перед их взором, а стоило ее морде сунуться из зарослей, как плечи Геральта заметно расслабились. — Это еще что за тварь?! — выругался Ярпен, хватаясь за рукоятку своего меча. — Стой, уберите оружие, это хирикка, — сказал ведьмак, но вперед ринулся сэр Эйк, задевая Лютика плечом, что тот упал наземь, выронив все доверенные ему вещи. Успел лишь свистнуть его клинок, и голова хирикки покатись по песку. Кровь быстро впитывалась в землю, окрашивая ее в алый цвет. Эйк замахивался вновь и вновь, нанося сокрушительные удары на мертвое тело, крича от нахлынувшего на него адреналина. — Милорд! — окликнула его строго Йеннифэр и тут же исправилась, подлетая к молодому мужчине и стирая кровь с его лица. — Вы могли погибнуть! — Хиррику нужно было лишь покормить, и она бы ушла, — произнес Геральт, скорее сам себе, нежели сэру Эйку, потому что тот, явно не слушал. — Это же те, что на грани вымирания? — захлопал глазами Лютик, поднимаясь на ноги, и отряхивая от пыли мешок Геральта. — Благодаря одному идиоту, они приблизились к этой отметке, — буркнул мужчина. — Ну, откуда Эйку было знать, что хирикка не опасна? — нервно брякнул Лютик, передавая ведьмаку его вещи. — А я и не о нем.       Боль скрутила грудь Лютика, и казалось, что кости вот-вот разорвут его плоть на части. "А я и не о нем" звоном вызимских колоколов разносилось в голове барда. Налипшие на мокрые от пота ладони синие лепестки все никак не отлипали, доводя Лютика до отчаяния. Он и так отошел достаточно далеко, чтобы избавиться от них, но был даже не в состоянии отлепить цветы от собственных рук. Его рвало, его прежде никогда так сильно не рвало, не говоря уже о том, что его никогда прежде не рвало цветами. Лютик ничего не ел накануне, и почти не пил, так что изо рта с хрипами лишь стекала прозрачная слюна. Память моментально подкинула образ убитой хирикки, которая от голода так же истекала слюной и к горлу Лютика вновь подкатил ком. Но рвать по прежнему было нечем. Тогда он закашлял, задыхаясь, почти не чувствуя, как из носа течет, а в глазах собираются слезы. Тогда на землю стали падать окровавленные соцветия и Лютик не на шутку испугался. Но цветы все летели и летели, пока бард, наконец, не почувствовал, что с трудом, с болью, но может сделать более-менее глубокий вдох. Наспех утерев лицо носовым платком, Лютик поспешил вернуться в лагерь, где охотники уже развели костер.       Все сидели вокруг огня, и Лютик с отвращением заметил, что на вертеле был кусок туши убитого чудовища. Все косились на эту пищу с подозрением, пока, явно довольный собой, рыцарь с гордостью уплетал кусок мяса. Приземлившись неподалеку от Геральта, Лютик постарался вникнуть в разговор. — И чего это ты так долго, тебя что тошнило? — спросил его Ярпен, с хрустом надкусив крупное зеленое яблоко. — Если не прекратишь, боюсь меня снова вывернет, — покосившись на вертел, поделился Лютик, заслужив язвительное "хм" от Геральта. — Кстати, об этом, сэр Эйк, Вы уверены, что это можно есть? — поинтересовался Борх, и бард заметил, как в его глазах плясали смешинки. — Я рыцарь! — гордо заявил мужчина. — И рыцарская честь не позволяет мне бросить пропадать такую добычу! Поэтому я и стану великим государем! — Как Вам угодно, милсдарь, — улыбнулся себе в бороду старый воин, переключая свое внимание на сползший ездовой сапог. — Так я подаю пример своим поданным и более... — Слабым королевствам, да, мы знаем, — с нескрываемым раздражением перебила его Тэя, закатывая глаза. Похоже не у одного Лютика разболелась голова от бахвальных речей рыцаря.       За этим последовал откровенный обмен флюидами между Йеннифэр и сэром Эйком, который и не подозревал, что им крутят и вертят, как хотят. Лютик не понимал, что вообще такая чародейка, как Йеннифэр, делает рядом с таким заурядным и недалеким рыцарем, который набожен настолько же, насколько хочет казаться. Живот милорда предательски громко заурчал, и над лагерем повисло гробовое молчание. — А может ведьма захочет и меня поразвлечь? — Заявил Богольт, отклеившись от коры дерева, о которое опирался все это время, и вышел на свет. Лютик буквально кожей ощутил, как напрягся Геральт подле него. — Следи за языком, — голос ведьмака был обманчиво ровный, но тут и дураку стало ясно, что в словах его таилась неприкрытая угроза. — Гляньте-ка, а мутанту хочется поиграть в рыцаря? — ухмыльнулся мужчина, оскалив желтые зубы. Типом он был, мягко сказать, неприятным. Геральт хмыкнул, чуть прикрыв глаза, приводя в порядок свои чувства. — Нет, она и сама без труда может тебя убить, — произнес Геральт, а на его губах застыла едва заметная улыбка. Сердце Лютика вновь болезненно сжалось, но он мысленно прикрикнул на него, он не мог себе позволить дать слабину, еще и у всех на глазах.       Богольт засмеялся коротко и его низкий голос заставил пробежать мурашки по коже Лютика. — Ты чего ржешь, вошь лобковая?! — выплюнул краснолюд Реган. — Да вот размышляю, кого прикончить раньше — дракона или же охотника? Выдержав драматичную паузу, Рубайла скрылся из виду, оставив озлобленных конкурентов у костра, с подгорающей на вертеле хириккой. — Нильфгаардская прошмандовка, я ему хер отрежу! — распалялся Ярпен, пока живот Эйка вновь не заурчал и он не стал издавать звуки не достойные приличного общества. — Я...ох, прошу меня простить, вынужден отлучиться, — сообщил рыцарь, поджимая ноги. — Леди Йеннифэр, могу ли я проводить Вас до Вашей палатки? — А Вы вскоре присоединитесь ко мне? — будто не слыша вони и мерзких звуков, испускаемых сэром Эйком, спросила чародейка. — О, нет, я бы не обесчестил Вас подобным образом... — Боюсь, этот корабль уже отплыл и потерпев позорное крушение, сгинул на дне морском, — не сдержав языка, заявил Лютик, чем вызвал смешок у Вэи и незамедлительный пинок от Геральта.— Ай, — для проформы добавил Лютик, извлекая из кармашка небольшой блокнотик с набросками песни. — Я...отлучаюсь, — выдохнул рыцарь, и лишь его шаги среди шуршащих кустов доносились до лагеря.       Смешок вырвался из горла Лютика, его отчего-то переполняло самодовольство. Его веселье поддержали так же краснолюды и зерриканки, но не Геральт и помрачневшая Йеннифэр. — Геральт, почему бы тебе не воспитать получше свою певчую шавку? Или поучить его манерам? — Может быть кто-то сообщит Эйку, что он борется за королевство, которого через десять лет не станет? — попытался сменить тему Ярпен. — Королевства поднимаются и падают, ничего нового, — бросил Геральт. — Как и беспощадные, кровопролитные войны за землю, — не отрывая взгляда от своих заметок, прокомментировал Лютик. — Нильфгаард разжигает войну на юге, если вы не слышали, — буркнул Ксавьер, потирая густую бороду. — С магом Фрингильей? — лицо Йеннифэр исказила усмешка. — Это просто смешно! — Я видел все своими глазами! — заявил вдруг Ярпен. — Фанатики уже в затылок нам дышат! Пойдут на Солден, потом Темерия, Редания, эти суки не остановятся, пока не захватят весь континент! Это ж надо было Сферам так сопрягаться, чтобы в итоге уродилась этакая падаль?! Помяните мои слова, Цинтра следующая! — Нет, королева Каланте костьми ляжет, но не сдастся, — возразил Лютик, скорее вспоминая о ребенке, обещанном Геральту, нежели о самой королеве. Мысли, что жестокие и бесчеловечные варвары, коими нильфгаардцы и являлись, тронут дитя его ведьмака, заставляли кровь стынуть.       Вскоре все разошлись спать, лишь Лютик до последнего сидел у потухающего костра, тайком подсыпая в угли свои цветы и печально мурлыча новую песню под нос. Давно ему не доводилось писать душещипательных баллад, но эта была в стократ сильнее, нежели все строки, что вытекали из-под его пера прежде. Возможно, дело в том, что раньше он не был тайно влюблен в лучшего друга, который даже оным его не считал? Или присутствие Йеннифэр из Венгерберга так подрывало его покой, ведь Лютик прекрасно понимал, что и в подметки не годится этой женщине, будь у него хоть две пары сисек. Не исключено, что дело в самом Геральте, который пожирал взглядом чародейку и не замечал чахнущего с каждым днем Лютика за собственным плечом. Сам же Лютик тоже не знал ответа, ему больше нравилось размышлять, нежели знать ответы, которые наверняка разобьют ему сердце. Законченный оптимист, так он себя называл, то и дело утирая злые слезы обиды, что не давали ему сосредоточиться на песне. Слабым полом их называют, Но ее любовь это лишь ложь. Ворует мой разум, Отдай все и сразу, А тебя не поставит и в грош. Шторм крепчает на горизонте, Из тоски, страданий и слез. Она лишь к беде, Поверь же ты мне! Скажи любовь, душа моя, За что это все? — Какую грустную ты пишешь песню, Лютик, кажется она не была настолько печальной, когда мы только встретились? — от внезапного голоса, раздавшегося за его спиной, бард подскочил, едва не выронив свои записи в уголь. — Святая Мелитэле! Борх, нельзя так подкрадываться к людям, еще и со спины! Я чуть не...чуть не сделался рыцарем Эйком! — попытался отшутиться Лютик, вызвав у пожилого мужчины теплую улыбку. — Прости уж, услышал, как ты поешь и не мог не подойти. — Да это я так, прикидываю... — Как по мне, здорово выходит, — похвалил Борх. — Правда? — смутился Лютик. — Спасибо, но она еще не готова, так что рано судить. — Всего два куплета и столько чувств! Чувствую за этим жизненный опыт. — Опыт, скажешь тоже, — хмыкнул Лютик, пряча принадлежности в нагрудный кармашек — все равно писать ему больше никто не даст. — В любви нет ничего постыдного, друг мой! — заверил его Борх. — Это самое светлое и искреннее чувство на свете. — И не менее мучительное, — съязвил Лютик, чувствуя, как васильки внутри оживленно заколыхались. — Ты прав, но никто не говорил, что будет легко! Ведь любовь еще нужно заслужить, завоевать, она не дается так просто, без испытаний.       Лютик задумался, представляя как бы он "завоевывал" Геральта, а тот бы перерубил его мечом в полудреме. Качнув головой и откинув отросшую челку, бард легонько прочистил горло и пожелав Борху спокойной ночи, отправился спать, где его единственным утешением и подушкой служила эльфийская лютня.       Наутро в лагере повисло заметное напряжение. Кто-то перерезал глотку сэру Эйку, справлявшему нужду в зарослях папоротника, недалеко от места их стоянки. Мало кто сомневался в том, что это было дело рук Рубайл. Йеннифэр была вне себя от ярости. Хаос вокруг нее сгущался и искрил, поэтому никто не осмеливался идти с ней рядом. В пути краснолюды предложили им сделку — пойти коротким путем, чтобы обойти Рубайл, а так каждый занялся бы своим делом. Возражений, впрочем, ни у кого не осталось, кроме как у Лютика, когда он увидел, что из себя представлял этот "короткий путь". Отвесной мост, построенный краснолюдскими предками, еще черт знает сколько лет назад. Деревянный помост не то что выглядел ненадежно, он вообще плохо выглядел, и даже вмурованная в скалу толстая цепь отнюдь не утешала от перспективы сорваться в бездонную пропасть.       От взгляда вниз, желудок Лютика подворачивало, и ноги отказывались идти. Краснолюды посмеявшись немного, пошли первыми, чтобы показать трусливым людишкам, что значит гномья работа. Настал их черед, но Лютик все еще не решался ступить на помост. — Дамы вперед? — нервно предположил он, пытаясь уступить дорогу Йеннифэр, но та лишь раздраженно пихнула его вперед, да так, что Лютик и впрямь чуть не свалился вниз. Лютня жалобно брякнула у него за спиной, и бард до побелевших костяшек пальцев ухватился за ржавую цепь и стал потихоньку, приставным шагом, перебирать ногами. Ведьма шагнула следом, за ней последовал Геральт, Борх и его эскорт. Ветер, как и предупреждал Ярпен, был сильным и порывистым, так что держать глаза открытыми было очень сложно. Почти не видя куда идет, Лютик едва не оступился, но руки сжавшие цепь, не дали ему упасть. — Милостивый боже! — простонал он. — Не к добру это, не к добру. Давай, Лютик, ты сможешь.       Задаваемая темпом Лютика группа медленно продвигалась вперед, а краснолюды уже давно испарились за поворотом. Признаться честно, барду было куда спокойнее слышать их трескотню впереди, нежели быть оглушенным свистом ветра и скрипом досок под сапогами. Внезапно позади что-то оглушительно треснуло, раздался вскрик и лязг старой цепи. Лютик прижался к скале, и обернулся, с ужасом обнаружив, что Борх и зерриканки провалились вниз, удерживаемые лишь нечеловеческой силой Геральта. Доски под ногами ведьмака опасно накренились, задрожали вековые гвозди, когда плита под ним тревожно качнулась. — Геральт! — испугано окликнул его Лютик, непроизвольно подавшись в его сторону. — Назад! — рыкнул он, дрожа от напряжения. — ...еще успеешь нас спасти, — раздался голос Борха. — НЕТ! — гаркнул Геральт, и доски опасно затрещали. — Геральт, они не выдержат! — зло одернула его Йеннифэр, и вдруг Борх отпустил цепь, проваливаясь в туман, а следом за ним сорвались Тэя и Вэя. Лютик заскулил от ужаса, прижав ладонь ко рту, не в силах оторвать взгляда от места, куда только что провалился мужчина.       Они добрались до земли мрачнее тучи, ноги почти не держали Лютика, он не раз видел, как погибают люди, но чтобы они жертвовали собой, такое он видел впервые. И когда зерриканки упали вслед за своим покровителем, сердце барда предательски дрогнуло. Без колебаний они последовали на смерть за своим человеком. Способен ли был он на такие жертвы?        Они вновь разбили лагерь, костер разводить никто не спешил, компания Ярпина притихла, Йеннифэр вообще скрылась в своей колдовской палатке, а Геральт сидел на большом камне и смотрел куда-то за горизонт. Лютик нерешительно опустился рядышком, не дерзнув коснуться горячей кожи, чей жар он чувствовал на расстоянии. — Ты сделал все, что мог, — наконец, проговорил он, тоже гипнотизируя взглядом раскинувшиеся с высоты пейзажи. — Давай...давай завтра уедем? — неожиданно для самого себя предложил Лютик и от чего-то на душе сразу стало так легко. — Если ты дашь мне еще шанс проявить себя достойным твоего общества. Геральт хмыкнул, но уголок его губ дернулся в благодарной улыбке. А большего Лютику и не нужно было. — Мы отправимся к побережью, — тихо продолжил бард. — Подальше от всего этого. Я начинаю звучать как Борх, не так ли? Жизнь слишком коротка. И надо делать то, что тебе в радость, пока можешь. В кармане Лютик крепко сжимал небесно-голубой василек, так схожий цветом с его собственными глазами. — Сочиняешь новую песню? — голос Геральта хрипел немного сильнее обычного, но все еще не резал барду слух. — Что? Нет...нет, я всего лишь пытаюсь понять, что меня радует.       Ведьмак не удостоил его больше ни словом, ни кивком. Губы Лютика дрожали в попытке окликнуть его, но ноги уверенно несли Геральта в белоснежную палатку, стоящую обособленно, чуть выше по склону. Цветок, смятый, растоптанный, как его сердце, упал в пыль, а боль, новой волной накрывшая Лютика, упавшего на землю со своей лютней, лишила его чувств.       Очнувшись, Лютик с ужасом обнаружил, что лагерь пуст. Ни краснолюдов, ни палатки Йеннифэр, никого и ничего не осталось. — Как же так? — прошелестел Лютик, заходясь в тяжелом кашле. Васильки вместе со стебельками вырывались из его горла, раздирая глотку до крови. Лютик уже без страха хватал их пальцами во рту и вырывал, точно сорняки. — Я должен их найти.       Медленно, но верно, продвигаясь вверх по горной тропе, Лютик доковылял до пещеры, у входа в которую были раскиданы трупы Рубайл. Краснолюды, одаренные драконьими зубами уже повернули назад, а Борх и зерриканки стояли тут, как ни в чем не бывало. Никто не стал объяснять Лютику, что тут произошло, он и не настаивал, у него не было на это сил. Поэтому сев на плоский камень чуть поодаль от Борха, Геральта и Йен, он меланхолично подергивал травинки у своих ног. Будто бы в насмешку, это были еще не распустившиеся васильки.       Лютик не слышал разговора трех нелюдей, но вдруг Йеннифэр подскочила с места, схватившись за голову начала кричать. — Поэтому я чувствую все это! Джин! Это все ненастоящее, магия! — Неправда! — рыкнул Геральт. — Ты уже доказал, что можешь только привязывать к себе людей против их воли! — Говорит та, что хочет завести ребенка, только чтобы потешить собственное самолюбие! — Довольно, я остановлю ваши склоки, — проговорил Борх отчетливо. — Ведьма не вернет утробу, а ты, ведьмак, не сможешь удержать ее и все равно потеряешь. — Уже потерял, — выплюнула Йеннифэр и направилась прочь, проходя мимо Лютика, который неловко поднялся на ноги, спускаясь к Геральту. Пусть ему, Лютику, больно, но ведьмаку сейчас еще паршивее, и в его силах как-то этому помочь. — Ты хотел мне показать, что я теряю, я увидел, — процедил Геральт мужчине, когда и тот поднялся на ноги, чтобы оставить Лютика с ведьмаком наедине. — Нет, ведьмак, еще не увидел.        Борх не спеша зашагал в пещеру, у входа в которою его ждали Вэя и Тэя. Бард растеряно уставился в спину своему другу, который был как сплошной воспаленный нерв. — Вот это денек...— дрожащим голоском протянул он, совершенно не ожидая, как сильно взбесится Геральт, который по природе своей практически не подвержен эмоциям. — Черт бы тебя побрал, Лютик! Почему каждый раз, как я оказываюсь в каком-то дерьме, ты всему виной?! — проорал мужчина, заставив барда замереть. — Это...нечестно, — прошептал Лютик, мотнув головой в подтверждение своим словам. — Ребенок-неожиданность! Джин! Все из-за тебя! — выплюнул ведьмак, совершенно не замечая, как юноша до боли закусил губу, чтобы не дать цветам букетом вырваться наружу. — Я в жизни имею лишь одно желание, чтобы ты из нее исчез!       Слова ударили по Лютику не хуже секиры палача. Исчез? Что же, Геральт, был как никогда близок к своему желанию. В глазах у Лютика поплыло, но он устоял, да, у него были чувства, но у него была и гордость. Ведьмак развернулся к нему спиной, уставившись, одному ему известно, куда. — Ого...— выдохнул Лютик. — Столько слов, и все мне. Тогда...прощай, Геральт, береги себя.        На негнущихся ногах он поспешил прочь. Он не знал дороги через гору, он даже пути не разбирал, его шаги измерялись лишь в количестве цветов, летевших к его ногам. — Подумать только, любовное проклятье на главном бабнике севера, — хмыкнула Йеннифэр. — Все сказала? Теперь я могу спокойно сдохнуть, где-нибудь здесь? — сплюнув кровь, поинтересовался Лютик. — Не то чтобы мне было до тебя дело, но как это Геральт ничего не заметил? — У васильков нет запаха. Рядом с тобой я такой же невзрачный, как этот цветок. Так я думал, а оказался сорняком. — Какая жалость. Но назло этому ублюдку, я дам тебе еще пожить, бери меня за руку, — сообщила ведьма и учтиво дождалась, когда Лютик управится с новым приступом. — Это еще зачем? — Телепортируемся, конечно.

***

— Цири, из корчмы ни ногой, поняла? К вечеру буду, как разделаюсь с работой, — распоряжался Геральт, а девочка, похожая на него почти как две капли воды, понятливо кивала. Ведьмак скрылся за дверьми таверны, оставляя маленькую княжну одну. Какое-то время девочка наблюдала, как краснолюды играют в кости, потом задумчиво жевала ломтик сыра, пока в зале, посреди дня, не стал собираться народ. Девочка испугалась, что ее узнали, поэтому пониже натянула капюшон плаща на лицо, и постаралась приглядеться к происходящему. Все собирались вокруг барда, на его голове был яркий венок из васильков, и сам молодой человек добродушно улыбался толпе. Цирилла завороженно смотрела на красивую лютню, богато-расшитый кафтан из синего атласа, на мгновение почувствовав себя дома. — Спасибо, спасибо всем, кто смог прийти на мой прощальный концерт. Я не могу отойти в лучший мир, как следует не попрощавшись со своими дорогими зрителями. Мой голос, в силу обстоятельств, уже не тот, что раньше, но, надеюсь в память обо мне, вы будете помнить только самое лучшее.       Сердце Цири замерло с первым аккордом. Песня сменялась песней, иногда голос барда стихал, переходя в кашель, но от этого песни не переставали быть красивыми и проникровенными. Она робко тянется ближе, В надежде на жаркую ночь. И багровый рассвет Кричит тебе: "Нет! Дурак, уноси ноги прочь!" Я слаб, любовь, и я сгораю Весь свой путь, я совсем не силач. Проглотив осуждение, Преклоняю колени Пред тобой, мой судья и палач! Только песни гласят Поцелуи лишь яд, Лишь яд. Только песни гласят Сладкие губы лишь яд.       Бард завершал свое выступление на столь грустной ноте, что даже по щеке Цири невольно покатилась слеза. Почему он сказал, что умрет? Он же еще так молод... Люди тихонько плакали и оставляли музыканту монетки, а тот учтиво кланялся в ответ и жал, протянутые руки. Не стерпев, Цири подошла к незнакомцу, протягивая ему монетку, а голубые глаза барда будто вспыхнули жизнью. — Я впервые слышу ваше выступление в живую! Но мне доводилось слышать другие Ваши песни! — Спасибо, юная леди. — Так это и впрямь Вы, Мастер Лютик? — выдохнула девочка, а губы барда тронула лишь вымученная улыбка. — Вы умираете? Но почему, может я смогу помочь? Или мой спутник, ведьмак, уж он-то сможет!.. — Тш, княжна, не стоит здесь об этом, — Лютик искренне испугался за безопасность девочки. — Вы знаете, кто я? — прошептала она и Лютик кивнул. — Рад видеть, что Вы в порядке, значит Геральт все-таки отыскал Вас. — Вы знаете Геральта тоже?! Ой, тогда песня о ведьмаке...ну, конечно! Вы друзья? — Мы были ими, — совсем тихо поделился Лютик, кашляя, прикрывшись ладонью. — Вы в ссоре? Ссориться плохо! Мне Геральт сам так сказал, нужно обязательно мириться, — девочка лучезарно улыбнулась, беря в ладошки свободную руку Лютика, в которой тот держал лютню. — Спасибо, за теплые слова, но боюсь, они в нашем случае уже бессильны. А умирая, я бы хотел исполнить его последнюю просьбу. — Какую? — А это наш с Геральтом секрет, — сказал бард, выпутывая из волос василек и заправляя за ухо девочке. — Я был рад знакомству, но боюсь, мне уже пора. Берегите себя, княжна.       Девочка наблюдала, как бард вышел из корчмы и растворился в толпе оживленного города. Через пару часов вернулся ведьмак, и обнаружил свою подопечную в самом углу корчмы, грустно вертящую в руках цветок. — Что это там у тебя? — спросил ведьмак бодро. — Учишь меня мириться, а сам не миришься! — надувшись, заявила девочка. — О чем это ты? — Ты никогда мне не рассказывал, что у тебя был друг-бард! — И кто это тебе таких присказок в уши надул? — хмыкнул Геральт. — Он так и сказал, что вы в ссоре... — Он...Лютик? — задохнулся Геральт. Сердце, что и без того билось медленно, пропустило один удар. — Так и знала! — Ты видела его? Где, когда? — Выступал тут с прощальным концертом... — пробубнила девочка. — Как это с "прощальным"? — выдавил ведьмак. — Он сказал всем, кто пришел...что умирает. — Зараза! Он сказал, что-нибудь еще, Цири, это важно! — Пел грустные песни о любви, сказал, что хочет исполнить какую-то твою просьбу...Вот, дал мне василек. — Василек...       Перед глазами Геральта пронеслись события того злосчастного путешествия, в котором он потерял все, что имел. "Геральт, что ты думаешь о васильках?" — спрашивал робкий юношеский голос. — Цири, дай-ка мне этот цветок, я отслежу его. — Но у васильков нет запаха. — Зато у Лютика есть. Лютик пах печалью, болью, и как ни странно, любовью. Эти чувства смешивались, дрались между собой, но любовь все равно ненавязчиво проступала меж этих ароматов. "Геральт!" взволнованный голос Лютика, окликнувший его на мостовой. "Давай...давай завтра уедем?" его голос дрожал от волнения, а из его кармана выглядывал лепесток василька. Почему всегда чертов василек?"Нет, ведьмак, еще не увидел." слова Борха стали для него громом среди ясного неба. Лютик, тот, что всегда был рядом, болтал без умолку, звал с собой, пах любовью и уютом...Лютик, все Лютик. — Зараза, только посмей умереть! — прорычал ведьмак, распугивая горожан.       Запах привел его к дому Трисс, чему Геральт несказанно удивился, а вот ведьма, к его визиту была готова. — Поспеши наверх, а то нечего будет спасать. Следуя запаху, Геральт взлетел по лестнице, распахивая одну из дверей спален, замерев на пороге. В постели лежал Лютик, бледный, едва дышащий Лютик, из чьего тела прорастали васильки. — Лютик! — выдохнул Геральт, хватая друга за руку. Бард медленно разлепил веки и не сразу смог сфокусировать взгляд на своем госте. — Я уже умер? — Никаких умер, Лютик, я из тебя еще не все дерьмо выбил! — зарычал Геральт. — Какого хрена с тобой творится?! Ответь мне, сукин сын! — Геральт, что ты думаешь о васильках? — прошелестел Лютик. — Я думаю, что ты прекрасен, — Геральт крепче сжал холодную ладонь. — Эти гребанные цветы можно встретить по всему континенту, а ты такой лишь один. Пиздец какой прихотливый в уходе, не затыкающийся репейник, что прилипает к заднице, не хуже пиявки. — Репейник, — хохотнул бард. — Но ты нравишься мне таким, Лютик. И я сожалею о тех словах, что тогда наговорил тебе. Все самое лучшее в моей жизни случилось из-за тебя. А самое главное, в моей жизни случился ты.       Лютик вздохнул, и перевернулся с постели, шумно кашляя. В комнату вбежала Трисс, предусмотрительно караулившая в коридоре, и подала Лютику какое-то зелье. — Что с ним? — взволновано спросил Геральт. — Теперь с ним все будет хорошо, он пойдет на поправку. Лютика лихорадило еще неделю, цветы отмирали и отпадали от его кожи, вскоре, очистились и легкие. Цири регулярно приходила навестить барда, а Трисс тайком крала себе время с ребенком, пока Лютик и Геральт были вдвоем. Впервые поцеловались они лишь спустя месяц, когда Лютик дал свой воскрешающий концерт публике и во всю расхваливал колдовские навыки Трисс. Тогда корчмарь даже денег с него не взял за комнату, едва ли не святого заселял.       Лютик ластился, покрывал поцелуями грубые шрамы, целовал прикрытые веки ведьмака, пока тот рвано двигался внутри, крепко прижимая барда к себе. Лютик был не против. Теперь ему не нужны были слова, чтобы понимать своего ведьмака с полувзгляда. Проклятье, насланное на него неизвестно кем, исчезло, и больше не беспокоило барда. Было ли дело в зелье Трисс или безоговорочном доверии ведьмаку, кто знает. Хотя васильки и так всегда значили доверие.