многоточие

      Ру никогда не чувствовала себя хорошо. В общепринятом понимании хорошо. Она чувствовала себя лучше, только когда употребляла — от лсд до окси, и никак иначе. Но это не было хорошо. Это было я-могу-забыть-о-боли-хотя-бы-на-ближайшие-несколько-часов.       В какой-то момент Ру становилось самой страшно, когда по-другому уже не хотелось жить, да и дышать тоже не хотелось, потому что единственное, что внутри — зияющая чёрная дыра с ледяными иглами боли от потери. От потери отца и самой себя. Она всегда искала эту грань «секунд без кислорода», только, на самом-то деле, всегда без кислорода жила. Она не могла вздохнуть полной грудью, потому что что-то посередине грудной клетки начинало давить, а на глазах наворачивались слёзы.       Ру знала, что она трусливая и очень слабая девчонка. Она сломалась от одной единственной потери. И когда в ее жизни наступал депрессивный эпизод, она каждый раз снова и снова и снова и снова винила себя во всем, что пришлось пережить матери и сестре. Иногда она думала, что, наверное, ей было бы лучше тогда умереть, чем продолжать выносить эту боль, которая никуда не уходит. Со временем раны не залечиваются. Не у Ру. И никогда не залечатся у семьи — они каждый раз будут кровоточить, когда Ру снова не сможет вынести собственные мысли. Саму себя.       Феско знал Ру ещё по школе. Он никогда не был парнем-которому-отсосала-вся-школа, да его почти никто и не знал. Феско часто приходил на учебу невыспавшимся, с кругами под глазами, а в последний год средней школы – почти каждый день обдолбанным. Правда, у Феско был единственный принцип: ничего, кроме органики. Он объяснял это тем, что после нее голова легче, да и привыкания нет. И проблем с законом.       Феско не хотел ввязываться в этот прибыльный и популярный бизнес. Просто не знал других путей, да и времени на поиск их тогда не было. Бабушке срочно нужны были лекарства и оплата страховки за лечение.       Потом, когда он бросил учебу, он стал видеть Ру почти каждый день. Она приходила, в любое время дня и ночи, в неизменной толстовке, худая, угловатая, уставшая, разбитая. Она редко хотела говорить, а Феско никогда не лез в чужие дела. Со временем Ру начала болтать, это было каждый раз, когда она съедала марку либо сильно напивалась. Феско лишь улыбался и заботливо наливал в стакан холодной воды с лимоном. Закуривал сигарету и смотрел, как Ру залипает на небо и на ее уголках губ проскальзывает подобие улыбки.       Он каждый раз покупал ей шоколадный батончик, только эта девчонка никогда ничего не ела. Феско знал, что под наркотой нестерпимо хочется жрать, а вкус любого блюда приобретает такие краски, что не хочется останавливаться. У Ру не было цели получить полного наслаждения от наркоты, он это почти сразу понял. У Ру была навязчивая идея перестать что-либо чувствовать. Только беда была лишь в том, что наркотики обостряли все чувства, весь их спектр, все их краски.       Феско как никто знал первое правило наркомана: никогда не употреблять в плохом состоянии или настроении, можно словить нежелательные побочки. Поэтому старался посидеть с Ру как можно больше времени, если она закидывалась у него. Феско со школы знал, что Ру — особенная. И дело даже не в ее голове и зависимости, а просто в ней самой. В целостности этой разбитости.       Феско всегда знал, что между ним и этой девчонкой никогда не будет ничего. Да и не хотел он ее трахнуть, он просто хотел быть рядом, со своими проблемами и своей болью, но пытаться поддержать хрупкую, сломленную и одинокую Ру. Он хотел быть для неё семьей. А Ру почему-то была не против. Она принимала его заботу, а взамен улыбалась своей настоящей улыбкой без наркотиков.       Ру не винила его никогда в собственной зависимости. Ру испытывала только благодарность к этому пареньку, который продолжал из раза в раз помогать ей всем, чем только мог. И, когда под дверью, из раза в раз кричала, что ненавидит, то это не она. Не-та-настоящая-Ру. Не Ру, единственная настоящая подруга Феско. И когда он говорил, что знает наркоманов, и смотрел в ее стеклянно-чёрные огромные глаза (даже без пелены дурмана уже который месяц), он не верил самому себе. Он не знает её, хоть и знает лучше всех на свете, какие наркотики она любит больше всего и почему так сильно хочет убежать от самой себя.       Ру никогда не сможет склеить себя в единое целое и перестать чувствовать боль, только он принимает ее такой. Даже, на самом деле, точно не понимая, что принимает. Потому что она для него — семья, и он для неё... тоже.