***
Сам Геральт не любил всё это. Тема любви была для него некой сказкой. Глупой детской сказкой. — На моём теле только мои шрамы, Лютик, — он выдыхает, чувствуя как руки барда обхватили его за пояс, дабы не упасть с лошади. — Может, он просто спокойнее, чем ты, — хмыкает Лютик, — Ходит по барам, флиртует с милыми дамами, а не бежит на монстра с мечом. — Для меня это работа, Лютик, — янтарные глаза смотрят вдаль. — Мне не нужна чья-то любовь, и уж точно не нужен человек, вечно гуляющий по бабам. — Что ж, справедливо, — кивает бард, а в мыслях уже составляет список о том, что пора бросать вечные залёты в бары и таверны, да и женщин из жизни вычёркивать.***
— Геральт, скажи, — бард немного обдумал то, что будет говорить, — Тебе бывает… Больно? — Я Ведьмак, — Геральт снова говорит то, что отвечает каждый раз, если речь заходит о каких-либо чувствах. — Я не чувствую ничего. — Неправда. Хоть мне не ври, — он сжимает губы в тонкую линию, — Я тебя слишком долго знаю, Геральт. Пусть все, что хотят, то и треплют своими гнилыми ртами, но я никогда не поверю в то, что ты хладнокровное и бессердечное чудовище. — А стоит, Лютик, — ведьмак скалится, щурит глаза, делает всё, чтобы бард не понял, что эти, кажется, самые глупые слова задели Геральта из Ривии за больное.***
— Прекращай, — ведьмак шипит, закрывая дверь. Снова таверна, снова новая комната и, как иронично, всего одна кровать, правда, большая, но Лютик вечно ныл о том, что тело ведьмака слишком огромное, и спать рядом с ним душно и тяжко. — Не могу, Геральт, — бард вновь проводит по струнам, — Ты видел её лицо? Она моя новая муза! — для Лютика «музы» были лишь на одну балладу, не больше, сердце его давно билось для другого человека. — И вообще, — он всё же отложил лютню, вновь почувствовав пылкую боль между лопаток, — Тебе лучше принять ванну и хоть как-то обработать рану. Пусть ты и ведьмак, но далеко не железный. Геральт лишь хмыкнул и начал освобождать тело от тяжёлой брони. Его ужасно бесит, когда Лютик начинает играть в мать… Раньше бесило. Как только тяжёлый доспех падает на пол, бард невольно смотрит на спину друга, замечая множество шрамов, которые обрисовывают контуры огромной рваной раны между лопаток. Ведьмак опускается в ещё горячую воду, тяжело вздыхает и шипит, как только вода касается повреждённой кожи. — Я же говорил, что больно, — лёгкая улыбка на его лице кажется грустной. Он невесомо проводит тонкими пальцами по ране с запёкшейся кровью, чувствуя эти касания на своей спине. На удивление, Геральт не сказал что-то по типу: «Убери свои руки».***
Пока ведьмак отпускал все свои заботы, бард словно провалился под их гнётом. Ранее Лютик был только за, когда видел посередине комнаты огромную кровать. Пусть он и ворчал, но с Геральтом спать было уютно, тепло и не страшно. Сейчас всё иначе. Обычно Лютик, уж простите, спал, предварительно стянув с себя рубашку, дабы на утро от него не несло за три версты «ароматом» пота, но в то время и шрамов было куда меньше. Огромную рану между лопаток не заметить будет сложно, тем более абсолютно идентичную той, что была у ведьмака. — Решил спать так? — от Геральта не скрылась такая наглая измена бардовским привычкам. — Сегодня прохладно, — он нервно отвёл взгляд и поспешно лёг в постель. Матрас гнётся, после того как ведьмак ложится рядом, и Лютик готов поклясться, что чувствует, как Геральт смотрит на него. Кажется, наглая ложь была разгадана. — Последнее время ты странный, — теперь Геральт смотрит в потолок, сложив руки за головой. — Что происходит, Лютик? — Всё нормально, Геральт, просто… Моя муза вновь меня покинула, — он с улыбкой произносит это, усаживаясь на кровати. — Так быстро? Ты драл глотку пару минут назад. Ты не умеешь врать. — Да брось, дружище! Всё всегда заканчивается так, я уже забыл, как её звали, — бард машет рукой, — Если бы я не умел врать, давно был бы побит каким-нибудь обиженным стариком, который приревновал свою жену. — Тебя спасаю я, а не твоя неумелая ложь, — чуть улыбается белый волк. — Ох, ладно. Ты прав, — Лютик чувствует лёгкость, замечает эту невесомую улыбку на губах друга и так и тянется ближе, чтобы расцеловать каждый сантиметр, — Но знаешь, Геральт, я всё думал о наших… Избранных. — Каких женских романов ты перечитал, Лютик? — опять и опять вздыхает волк. — Всё это полнейшая чушь. — Нет, Геральт! Это… Это как твоё право неожиданности! — Не сравнивай то, что написано в книжках, с решением правителей, Лютик. Я повидал много монстров и тварей в своей жизни, но никогда не поверю в то, что мои чёртовы раны будут у кого-то ещё. Сердце барда предательски сжалось, словно яблоко сгнило и засохло. Больно от ран, больно от слов Геральта, а ведь Лютик наивно верил, что всё закончится хорошо, словно в той самой сказке. Верил, что Геральт всё же поймёт, что для Лютика это чертовски важно, и хотя бы выслушает его. — Знаешь, забудь, Геральт, — он отвернулся. — Зря я начал всё это, — Лютик лёг спиной к ведьмаку, лишь бы тот не заметил, как глаза поэта краснеют из-за подступающих слёз.