shawl

Это произошло весной, когда лепестки сакуры только набирали силу и тепло было едва ощутимым. Тихое журчание воды гармонично сплеталось с трелью птиц в тени деревьев, и её трепетные касания к истерзаной плоти только едва обжигали болью. Мозолистые пальцы, сильные, сжимали ткань хаори и с треском рвали её на лоскуты. Вокруг всё перевернуто и переворочено, вырванные с землёй корни, клубы неосевшей пыли, рытвины и раздробленные камни. Рядом был родник, его холод чувствовался капитаном слабо, через ткань, впитывающую его кровь и пот. Она явно была не очень умелой и наверняка не знала кидо, вряд ли вообще догадывалась о растущей в ней опоре и силе. Так думал капитан, пока пытался справится со своим телом и открыть глаза. Тактильные ощущения обманывали его, становилось лишь жарче и слабость накатывала волной. Он произнёс тогда едва слышно и неразборчиво что-то про скуку и тишину, кажется что про крики, толчки и громкие песни. Девочка рядом с ним заговорила. Журчание родника, трели птиц и её тонкий голос доносились несколько издалека, словно через слой ваты. Капитану захотелось только стряхнуть с себя этот дурман, стянуть давящую на тело ткань. Он почувствовал, пусть и не сразу, как на грудь ему опустилась её ладонь, прохладная и небольшая. А потом копившееся в нем напряжение откатило разом, сменившись покоем. И если бы глаза капитана не были закрыты, сознание покинуло бы его позже.

***

Изредка приходя в себя он чувствовал холод, идущий от земли, слабое тепло собственного дыхания и лёгкий ветерок. А ещё казалось, что его куда-то тащат волоком по земле, на чем-то жестком, от чего ныли ребра и болела спина. Рядом то и дело доносились два голоса: той девочки и ещё один, хриплый и немного свистящий. Два незнакомца заполняли проблески сознания негромкими разговорами. Капитана редко оставляли в покое; тело ныло, его то приподнимали, то снова опускали на землю. Он чувствовал и замечал это каждый раз, когда не был погружён в глубокий и длительный сон. Иногда ему казалось, что это только его наваждения и он всё ещё лежит у того родника, вдалике ото всех. Маленькая надежда на то, что его действительно спасают сейчас теплилась в глубине души. Ему всё ещё хотелось смотреть на красивых девушек, дразнить своего лейтенанта - маленькую Нанао-чан, провожать закаты на покатой крыше в компании рисового вина. Приходить на могилу друга, говорить ему о каждом прожитом дне; столько новостей, о которых он хотел бы узнать.

***

В очередной раз его пробуждение сопровождалось горечью во рту и жжением в горле. Спиной чувствовались деревянные доски и тонкая простыня. Та девочка бормотала себе под нос, стоя посреди полуразрушенной комнаты. Через бреши в стенах и пролом крыши проникал слабый рассеяный свет уходящего дня. Ненадолго открыв глаза, впервые за столько долгое время, капитан увидел её обедневшее кимоно, сбитые пальцы ног, маленькие ладони и заплетенные в короткую косу волосы. Образ маленькой девочки, навеянный тихим и тонким голосом, добавил в себя красок взрослой юности. Капитан не отводил от неё взгляда, ждал, пока она обернётся и посмотрит на него в ответ. Он смог бы найти её из тысячи лишь по тонким мазолистым пальцам. Из десяти тысяч, посмотрев в глаза. В Руконгае легко затеряться самому, ещё легче - потерять. Мысль о благодарности назойливо крутилась вокруг капитана, пока он пытался совладать с собой. Глаза заслезились, он моргнул пару раз, снова поднял взгляд и увидел лишь стену напротив. Лишь ненамного отвлекаясь на собственные мысли, он коротал время, не в силах поднять себя всего, смотря на небо в закате через проломленную стену и иногда в потолок. Постепенно стало смеркаться, но впереди была целая ночь. Капитан закрыл глаза, засыпая в ожидании завтра.

***

Разгорался полдень, наполненный возгласами рядовых служащих. Ветер гонял пыль и песок по узким улицам, проникал в открытые окна домов. Здесь не было место умиротворению даже в собственной комнате, в обеденное время, ночью при сиянии звёзд. Отстраивающийся заново Готей-13 разрастался постепенно до прежнего своего величия. Такой же сияющий белизной стен и дорог, гордый названием. Песня о тысячелетней войне прошла разрушительной волной тайфуна. Последний затяжной аккорд наконец-то затих, сменившись тихой трелью, скрипом полированных деревянных досок, стуком о камень и прощаниями с прошлым. Мысленно возвращаясь к минувшим событиям, Кьёраку не может не вспомнить о своём спасении без тяжелого вздоха. На столе рядом с несколькими отчетами лежит напоминание о ранних весенних днях, роднике и юной незнакомке. На самом деле прошло без малого около месяца с тех пор, а может того больше. Дни шли друг за другом плавно, перетекали один из другого незаметно. Вот он в очередной раз открывает глаза в надежде увидеть её силует в солнечном ореоле, но перед ним - стены больничной палаты. И сейчас, с наделом на пару дней, бесконечный поток встреч, договоров, документации и бессонных ночей, длящихся на протяжении нескольких недель. Милый сердцу лейтенант давит на плечи напоминаниями о грузе ответственности. Капитан чувствует, что его словно затянуло в бездонное болото. Не для него было место во главе из славной организации. Вдалеке громыхнуло. Мельком посмотрев в окно, Кьёраку видит лишь такое же ясное, чистое небо и солнечный диск в вышине. Взгляд снова опускается на бумаги, а текст мельтешит перед глазами, оседает своей сухостью на языке. "Ближе к вечеру дел должно стать чуть меньше, можно будет навестить старого друга" - думает он отстранённо. Снова раздался грохот, уносящий с собой все посторонние мысли. Пора всерьёз взяться за работу.