Прайм

Слэш
PG-13
Завершён
18
автор
Plum Boom соавтор
Размер:
7 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
18 Нравится 2 Отзывы 4 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:
      - Чёртовы цветы, и как их любят простые люди? – бормочу себе под нос, пытаясь поправить долбаный целлофан, в который обёрнут букет алых роз. Не знаю, почему я выбрал именно их, скорее всего, потому что по статистике именно эти колючие растения (из-за которых, кстати, у меня все ладони в царапинах) предпочитают друг другу смертные. Никогда их не понимал. Хотя, чего удивляться? Я уже был рожден без права на смерть. Удачный эксперимент правительства, решившего вывести новую “породу” людей. Несколько десятков лет назад группа добровольцев по-лучила так называемый “дар” бессмертия. Среди них, кстати, были и мои родители. Сейчас им уже под девяносто, но каждый раз, когда я прогуливаюсь с ними по парку, нас считают, как минимум, братьями и сестрой. Удивительный факт, вместе с вечной молодостью люди не теряют репродуктивных способностей. Мне тридцать лет, и совсем скоро я стану старшим братом. Мама на шестом месяце беременности, говорят, снова мальчик, а она счастливая до умопомрачения. Я же не вижу ничего особенного – очередная особь, обреченная на вечные скитания в этом мире, который с каждым днём катится в бездну безумия и жестокости. Хотя, не без преувеличения, правительство уповает на нас, бессмертных, как на людей с холодной головой, мол, мы способны, понимаете ли, разрулить все войны, накормить бедных, остановить терроризм и вообще сделать мир лучше. Хотя, будучи праймом, могу признать, что смотрю на мир совершенно иными глазами, чем мои сверстники. Я окончил школу в четырнадцать, в двадцать один защитил кандидатскую по социологии, сейчас заканчиваю аспирантуру мировой политологии и международных отношений. Это всё оказалось куда проще, чем мне объясняли. По меньшей мере я рассчитал ровно семь вариантов развития событий в мировом обществе, к сожале-нию, самый вероятный их вариантов – третья мировая, и захват востока в полное рабство так называемой “демократии” запада. Человечество давно обесценивало первоначальные идеи гражданского общества и жизни во имя личности, и увы, в настоящее время мы имеем то, что имеем. Но остается надеяться на лучшее. Хотя, цифры меня почти никогда не подводили.       - Вы к Светлане? – спросила меня улыбчивая медсестра, выйдя из пустующей палаты мамы. Никогда бы не смог просто так из себя выдавить улыбку, всю жизнь в мою сторону летели замечания, что я стою, без преувеличения, с каменным лицом. Я только киваю в ответ, у глаз и губ ни один мускул не дёрнулся. – Она сейчас на процедурах, Вы не могли бы подождать минутку?       Ничего не остается, как усесться на одной из неудобных больничных скамеек, устроив на своих коленях колючие розы. Скука. Вся жизнь – сплошная скука. Мне нечего бояться, некуда спешить, потому что моя жизнь имеет начало, но совершенно не имеет конца. Скорее всего. Интересно, если я пущу пулю в свою башку, я умру, или опять впишутся механизмы естественной регенерации?       Из раздумий выдергивает чей-то завывающий плач. Поворачиваю голову и вижу, как какой-то мужчина, с младенцем на руках, плачет, а рядом стоит одна из медсестёр и пытается его успокоить. Ещё одна способность людей, доселе мне неизвестная – плач. Нет, я знаю это явление с научной стороны, но никогда не понимал эмоционального механизма. Проще говоря, я никогда не плакал. И никогда не хотел. Всё свое существование я никогда не чувствовал чего-то подобного, никогда не истерил и не ревел навзрыд, как этот мужчина. Как видно по нему, одиноко стоящему с младенцем на руках, умерла жена. Или девушка. Не важно. И ему… как это говорят смертные? Больно? Не понимаю, как такой субстанции, выдуманной людьми, как душа, может быть больно. Больно может быть телу, соглашусь, но чтобы чему-то там призрачному… Неизвестно.       Совсем скоро возвращается мама, вся улыбающаяся, мягко поглаживающая живот, который стал совсем крупным. Испугалась, как бы чего не случилось с ребёнком, вот и легла в больницу, и я, в принципе, её понимаю.       - Здравствуй, Русик! – мама мне сразу улыбнулась и чмокнула в щёку. Она всегда так делает, когда здоровается и прощается со мной. Не знаю, зачем это, но противиться как-то не хочу, потому что понимаю – бесполезно.       - Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю у неё и протягиваю букет, чем вызываю ещё более широкую улыбку на лице.       - Отлично, малыш развивается, как надо, ему уже не терпится увидеть своего старшего брата!       - Это навряд ли, учитывая то, что у него еще нет сознания, как такового. – холодно замечаю я и вижу, как в считанные секунды сникла мама. По закону жанра я вообще не должен был этого говорить или, в крайнем случае, как говорят простые смертные, посочувствовать ей, но… Во мне ничего этого не было. Но всё же с горем пополам я выдавливаю из себя такое же холодное “прости”. Судя по тому, что она развернулась и ушла в палату, хлопнув перед моим лицом дверью, я вряд ли прощен. Что ж… Меня предупреждали, что у беременных женщин могут шалить гормоны.       Неспешно спускаюсь по ступенькам больницы, по пути чисто из любопытства читая на табличках названия отделений. Вдруг я слышу в одном из коридоров звуки… скрипки? Я не мог не остановиться и не прислушаться. Да, это точно была скрипка. Дверь в отделение (к сожалению, именно здесь не висело никаких табличек) оказалась открытой, и я, вновь в угоду собственному любопытству, иду на звук, который с каждым шагом становится всё громче и громче. Я узнаю мелодию… Вивальди? Бессмертная классика. В итоге останавливаюсь у одной из палат, которая, кстати, тоже была не закрыта, и вижу следующую картину – на койке сидит мужчина с аккуратно зачёсанными назад тёмно-каштановыми волосами, короткой бородой, обрамляющей скулы и подбородок, и карими, почти чёрными глазами, и играет на скрипке, пока вокруг него сидят какие-то люди, по-видимому, друзья. Всё бы ничего, да только болезнь выдавала прозрачная тонкая трубка, проведенная почти через половину лица к носу. Но, несмотря на это, всё время с лица мужчины не слезала улыбка – с таким удовольствием тот погружен был в игру, что словно забыл, в каком месте он находится. Я остаюсь стоять в проходе, впервые в жизни настолько завороженный музыкой и, вместе с тем, её исполнением. Всё внимание мира, казалось, было сосредоточено на музыканте, и стоило тому закончить игру, как на какое-то время палата погрузилась в звенящую тишину, которую спустя пару секунд нарушили хлопки друзей.       Я будто отмер, и вышел из палаты, чтобы не быть замеченным, пока компания прощалась со своим другом. На выходе, правда, парни заметили меня, и каждый из них посмотрел на меня полным враждебности взглядом. Скорее всего, они заметили отличительный знак прайма на моей шее. Меня не удивляет их настороженность. Люди, наивные существа, вывели новый подвид человека, ещё даже не смирившись с тем фактом, что то, что они сами по природе своей разного цвета, пола, мировоззрения - это нормально. Очень опрометчиво с их стороны. Я невольно засмотрелся в сторону незнакомцев, покидающих отделение, пока не услышал из палаты тихое “привет”. Поворачиваюсь, и вижу того самого мужчину с трубкой у носа, всё также лучезарно улыбающегося.       - Привет. – отвечаю я своим стальным голосом, всё ещё оставаясь в дверях.       - Ну, чего стоишь? Заходи! – совсем беззлобно позвал меня к себе незнакомец, и я прошел в палату, усаживаясь на стул рядом с кроватью. – Как тебя зовут?       - Руслан. – совершенно сухо отвечаю я, впервые видя, как человек первый пошел мне навстречу. Так ещё и довольно добродушно.       - Юра. – мужчина кивает и протягивает руку. Удивленно смотрю на ладонь, ещё никогда простой смертный со мной так не здоровался. Праймов обычно боятся, будто бы они существа неведомой силы. И всё же я протягиваю руку новому знакомому, и в следующий миг чувствую, как её крепко, по-дружески сжимают.       - Я слышал, как ты играл на скрипке. Мне понравилось.       - Спасибо, - на лице смертного улыбка стала ещё ярче, - я живу музыкой, люблю играть при любом удобном случае. А ты?..       - Я… Просто навещал здесь свою маму, - признаюсь я, - уже уходил, как вдруг услышал, как Вы играете на скрипке. И вот, моё любопытство привело меня к Вам.       - Праймы могут болеть? – удивлённо спрашивает меня человек.       - Могут. Но моя мама не поэтому здесь. Она беременна.       - Оу, поздравляю! – хохотнул радостно Юра, хотя это совсем к нему не относилось. – С пополнением!       - Спасибо. – по сравнению со своим собеседником я максимально безэмоционален. – А почему ты здесь?       Я посмотрел на ту же трубочку у носа вмиг помрачневшего Юры. В комнате повисла настолько звенящая тишина, что и мне стало не по себе, будто весь мир в один миг вымер. И только когда Юра заговорил, за окном раздался робкий шорох листвы.       - К сожалению, всем нам, смертным, нужно рано или поздно уходить… - горько усмехнувшись, ответил человек и поднял на меня взгляд. В нём была какая-то печаль, я видел. – Кто-то доживает до ста, а кто-то и родиться не успевает… Я, можно сказать, ещё счастливчик.       - Сколько тебе лет?       - Тридцать два. Ещё два месяца, и был бы возраст Христа. – хмыкнул Юра и отчего-то затеребил пальцами край пододеяльника.       - Почему “был бы”?       - Ну… Врачи не знают, когда я уйду. – надо же, как рьяно смертные избегают слова “смерть”, будто боясь, что она в тот же момент их настигнет. – Говорят, мне остался, в лучшем случае, месяц.       Я не нашел ничего подходящего, чтобы ответить. Поэтому в комнате снова повисла тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием Юры. Его лицо вновь преисполнилось горем, глаза почернели от печали, спина сгорбилась, как у какого-то старика. Я решил не давить на человека, поэтому покорно молчал, ожидая, когда Юра хоть немного придёт в себя.       - У тебя, случаем, закурить не будет? – вдруг спрашивает Юра, снова натянув на себя улыбку. Я только отрицательно покачал головой. – Ладно, всё равно врач запрещает. Хотя, какой уже смысл…       В палату вдруг заглядывает медсестра, строгим голосом сообщая, что время посещений окончено. Я поднимаюсь со стула, чтобы уйти, и вдруг чувствую, как меня мягко хватают за руку.       - Был рад познакомиться. – сказал тихо Юра. – Приходи ещё. Если, конечно, захочешь.       Я киваю в ответ и выхожу из палаты. Весь вечер не покидал моей головы этот человек, который медленно умирал, но не переставал так жизнерадостно смотреть на вещи. Впрочем, не переставал я об этом рассуждать ещё несколько дней, пока снова не поехал в больницу навещать маму. К счастью, она уже забыла о том инциденте и теперь снова со мной так радостно говорила, все уши мне прожужжала, каким хорошим братом я буду. Не то, чтобы я был рад или разочарован, просто… Мне было совершенно безразлично. Я совсем никак не относился к этой новости. Одним человеком в этом мире больше – одним меньше. Какая разница?       После мамы я снова пошел в то отделение, где лежал скрипач. Первое, что мне бросилось в глаза – это сильно побледневшая кожа и образовавшиеся тёмные синяки под глазами Юры. И это всего за несколько дней. Мужчина выглядел куда хуже, он бездумно вперил взгляд куда-то в пол, думая, что никто его в этот момент не видел.       - Привет. – наконец, нарушаю тишину палаты, и Юра резко поднял на меня глаза.       - Ой, привет! – и снова эта усталая улыбка на бледном больном лице. – Ты пришел!       - Как видишь. – хоть я и произнёс это с холодом, но внутри… Я не хотел, чтобы это происходило с Юрой. Не хотел, чтобы он сейчас тихо умирал на больничной койке. – Как ты себя чувствуешь?       На мгновение Юра отвёл от меня взгляд, сразу видно – собирается с силами. А затем выдавливает:       - Всё отлично.       - Но это не так, я вижу. Зачем ты врёшь?       - А я и не вру. – пожал плечами мой собеседник и снова мне улыбнулся. – Я не собираюсь плакать… Оставшиеся дни.       - Ты можешь не улыбаться мне, если не хочешь.       - Кто тебе сказал, что я не хочу?       - Ну… Мне кажется, это очевидно. Ты же умираешь. Так?       - Так. – Юра поджал разочарованно губы, но продолжил. – Но я не хочу этого в меланхолии. Лишь за эти дни пребывания в больнице я понял, что жизнь – не та штука, которую стоит тратить на отчаяние, грусть и ненависть.       - А на что же стоит?       Юра как-то таинственно замолчал, рассматривая моё безразличное ко всему лицо, а потом, хмыкнув, только ответил:       - Жаль мне тебя, Руслан…       Я хотел было поинтересоваться, отчего такое сожаление, но в палату вошла медсестра, держа в руках железный поднос, на котором лежал шприц. Юра сразу закатал рукав кофты, ожидая, пока ему сделают инъекцию. Прозрачная жидкость медленно затекала в слегка вздутую вену, и когда медсестра закончила, Юра облегченно выдохнул и опустился на подушку, прикрывая глаза. Я решил не терзать его расспросами, быть может, ему стоит немного прийти в себя.       - Не хочешь пойти прогуляться? – вдруг разрывает тишину Юра, кивнув в сторону освещенной ярким весенним солнцем улицы. – Подышать свежим воздухом?       - Пойдём.       День выдался достаточно теплым, хотя Юра то и дело кутался в свою кофту при каждом дуновении ветра. Мне же в толстовке было совсем жарко. Мы шли по небольшому парку, находящемуся совсем рядом с больницей – тут часто гуляли пациенты. Я слышал, как глубоко втягивал носом Юра свежий воздух, закашливался, но из раза в раз передо мной извинялся.       - Давай присядем. – предложил я, видя, как он устал. У Юры была сильная отдышка, мне даже показалось, что кожа у него стала ещё бледнее при свете солнечных лучей.       - Закурить бы… - удивительно, что при такой дыхалке он хочет ещё и курить. Однако…       - Держи. – протягиваю новую пачку Мальборо. Я не курю, но не потому, что с пеной у рта веду здоровый образ жизни, а просто потому, что мне не нравится. Запах табака мне противен. Но после нашей первой с Юрой встречи у меня отчего-то возникло дикое желание купить ему сигарет, зная, что это принесёт ему удовольствие.       - Ого. – удивленно произносит мужчина и принимает у меня из рук ярко-красную коробочку, из которой сразу выуживает сигарету. – Спасибо. А зажигалка есть?       Это я тоже предусмотрел. Сразу достаю из кармана зажигалку и поджигаю сигарету, пока тонкие губы смертного с нескрываемым наслаждением втягивают дым.       - Спасибо. – вновь кивает Юра и протягивает мне коробку с сигаретами обратно.       - Это всё тебе. Я не курю.       Взгляд человека сразу потеплел – ещё никто так на меня не смотрел. Так вот, как выглядит чистая, не опороченная чопорностью, искренняя человеческая благодарность. Юра неспешно вдыхал, а затем выпускал дым из приоткрытых губ. Странно наблюдать за человеком, к носу которого подведены трубки для обеспечения каким-то веществом, с сигаретой в зубах. Но стоит признать, курить Юра любил.       - Почему ты меня не испугался? – решил поинтересоваться я у человека. – Обычно поначалу люди смотрят на меня, как минимум, как на врага народа, только узнав, кем я являюсь.       - Я больше не трачу время на расизм. – ответил Юра, пожимая плечами. – Да и в принципе никогда не тратил. Хоть ты и из числа особенных, ты – такой же человек, как все.       Последние слова на всю жизнь отпечатались в моей памяти. Ещё никто мне такого никогда не говорил. Что-то было особенного в этом человеке, чьи дни жизни были сочтены, по пальцам пересчитать. Я посмотрел Юре в глаза и почувствовал, что совершенно не могу оторваться. В этот миг мне показалось… Вот будто что-то тёплое внутри меня было. Я планировал прийти к Юре на полчаса, максимум – на час. Сейчас же я совсем потерял счёт времени. Я… Я не хотел уходить. А ещё хотел, чтобы Юре стало легче. Я знаю этого человека от силы дня два, но почему-то именно он заставил что-то в моей душе перевернуться.       - Всё хорошо? – кажется, увидев моё вытянувшееся в удивлении лицо, Юре стало не по себе. – Выглядишь, как влюблённый мальчишка, хех.       - Влюбленный?.. Мальчишка?.. – неуверенно, как-то заторможенно переспрашиваю я. Неужели это?..       - Ага. – кивает Юра и усмехается. – Это когда человеку…       - Я знаю, что это. – прерываю я, но сам себе признаюсь, что ранее я совершенно не имел никакого понятия, что такое любовь.       - Ну, ладно.       Между нами снова повисло молчание. Отчего-то стало трудно дышать, хотя воздух был достаточно свеж и прохладен. Вспоминаю, как мама постоянно целовала меня в щёку, и, кажется, начинаю её понимать… Я сейчас хочу сделать то же самое с Юрой.       - А жаль мне тебя вот почему. – из моих мыслей вырывает меня скрипач, как раз закончивший курить. – Вы... Как вас там…       - Праймы.       - Да… Не важно, - отмахнулся Юра, - вы – несчастные существа, обреченные на вечную жизнь, люди, с потерянными в глазах красками, которым некуда спешить, а любые достигнутые цели не будут приносить столько удовольствия, сколько они приносят счастья человеку, знающему, что рано или поздно жизнь его оборвётся. Я знаю, я умру совсем скоро. Может, через месяц, может завтра, может ровно через две секунды, как мы с тобой встанем с этой лавки. Но заклятому врагу не пожелаю я вечной жизни. Долгой – вполне возможно. Иначе для живого существа будет невыносимо видеть, как умирают его близкие. Раз за разом чувствовать безысходность и бесконечные приступы одиночества. Поэтому я считаю себя счастливым человеком, Руслан. – в этот миг Юра снова поднял на меня свои карие глаза, и сквозь моё тело вдруг прошел мощный заряд тока, а на грудь будто кто-то повесил увесистый камень. Это… Горечь? – Хоть я прожил и не совсем долгую жизнь, у меня были и слёзы, и радость, и стыд, но я ни о чём не жалею. Я, можно сказать, жил на полную катушку, зная, что рано или поздно для меня это всё закончится. А для тебя эта жизнь бесконечна. Как круг Ада, всё будет повторяться вновь и вновь.       Я молчал. Я внимательно слушал собеседника, но не мог привести ни единого достойного аргумента, чтобы ему возразить. Видимо, поэтому природа обделила меня чувствами, чтобы я попросту не сошёл с ума. Или это только я так считаю?       - Пойдем в палату, - Юра выбросил сигарету в урну и поднялся с лавки, - я замёрз.       - А ты мне сыграешь ещё на скрипке? – зачем я это спросил? Я же не особый фанат скрипки.       - Если только ты хочешь. – пожимает плечами Юра и снова улыбается. Я закивал в каком-то неведомом страхе, что музыкант откажется. Я искал предлог. Чтобы остаться. Когда мы вернулись в палату, Юра сразу достал из чехла скрипку и начал мне играть. А я сидел и наблюдал, как освещаемый лишь одними лучами закатного солнца скрипач аккуратно, почти что нежно водил смычком по скрипке. И самое странное, чёрт возьми, то, что я не мог оторвать взгляда от его сосредоточенного лица. Странное, но приятное тепло в груди сменила сильная тяжесть, будто меня сдавили тисками, что не продохнуть. Лёгкая мелодия наполняла комнату, ноту за нотой выводил смычком по струнам скрипач, и, когда он закончил, я почувствовал что-то странное в моих глазах, а потом они начали стремительно намокать.       - Мне пора. – ни на шутку испугавшись, я поднялся со стула и выметнулся из палаты, даже не дождавшись ответа Юры. Я хотел в этот момент одного – поскорее добраться домой. Я не знал, что со мной происходит, но я боялся, что это происходит на людях.       Дома меня встречает отец, решивший так невовремя нагрянуть в гости.       - Что случилось? – с порога спрашивает меня он, видя, что из моих глаз течёт вода. – Почему ты плачешь, Руслан?       Плачу. Я плачу. Вот оно. С ужасом понимаю – Юра был прав, я совсем не лишен чувств. И стоит мне хоть на мгновение вспомнить о скрипаче, как грудь ещё сильнее сдавливают спазмы, а из глаз течёт всё больше и больше слёз. Я – заложник собственного бессмертного тела, и мне страшно представить, сколько раз за жизнь мне стоит пережить горечь утраты.       После того случая я каждый день ходил к Юре, мы много с ним разговаривали. Он и вправду с детства занимался скрипкой, мечтал, чтобы его группа прославилась, ездить на гастроли с лично им сочиненными песнями. Даже фамилия у него оказалась “говорящая” – Музыченко.       - Улыбка у тебя красивая. – как-то заметил Юра, отчего я удивился. Да, я правда улыбался. Не натянуто. Искренне – так говорят люди. В какие-то моменты я чувстовал, как уголки губ без моего ведома поднимаются вверх и обнажают мои зубы, а я смеюсь, порой, как подбитая чайка, но с таким удовольствием, какого никогда не испытывал.       - Тебе нравится? – спрашиваю я, дико желая угождать Юре, который угасает с каждым днём.       - Конечн… - не успел он мне ответить, как зашелся в сильном, громком кашле. Да, теперь Юра кашлял в два раза чаще, но я всячески показывал, что это никак не мешает мне с ним общаться. Я сразу протягиваю человеку воды, и спустя пару глотков Юре, вроде как, становится лучше. – Спасибо.       Я наблюдал за дозами лекарств, которые ему вкалывали, медсёстры теперь приносили двойную дозировку. И это, без преувеличения, вселяло ужас в мою душу. Да, я поверил в душу. Потому что то, что я начал чувствовать, куда сильнее физических ощущений. Я чувствовал где-то на подсознательном уровне, что конец близок, но старался отгонять от себя эти мысли. Нет, ещё один день, будет ещё один день.       Юра стал гораздо худее, чем когда я впервые его увидел. Острые ключицы уже выпирали из-под кожи, и стоило ему задрать майку, как в глаза бросались выпирающие рёбра. Я приходил каждый день. Каждый день я жил в страхе, что приду в палату человека, а его там уже не будет. Но пока удача была на моей стороне. И я понимал – нельзя терять ни одной свободной секунды.       - Юр, ты когда-нибудь любил? – спросил в один из дней я, когда за окном уже расцветал май.       - Конечно. – кивнул мне Юра и слабо улыбнулся. С каждым днём ему это давалось всё с большим и большим трудом. – Кто из людей не любил? А ты, Руслан?       - Я… - какое-то время я мялся, но, вновь взглянув на Юру, уже не встающего с подушек, понял – сейчас или никогда. Природа победила человеческие опыты. В моей праймовой бессмертной сущности сохранилось всё человеческое. Который день я ловил себя на том, что не мог сконцентрироваться на работе просто потому, что все мои мысли были здесь, в этой палате, с этим человеком. Я так уже провалил пару проектов, но мне было настолько плевать, что я даже и не сожалел об этом. – Я люблю. Одного очень сильного человека, которым искренне восхищаюсь, который перевернул всю мою жизнь.       - Я вижу это, Руслан. – Юра, собирая последние свои силы, улыбнулся мне ещё шире, – Ты стал человеком. А не бесчувственной куклой, каким был раньше.       Мне всё сложнее становилось сдерживать свои чувства, и я схватил холодную Юрину ладонь и сжал её, прислонив к своей щеке. И снова горькие, горячие слёзы покатились из моих глаза на пальцы человека. Моего человека. В палате снова тишина, я, с пеленой из слёз в глазах, любуюсь лицом Юры, стараясь запомнить каждую мелочь, каждую морщинку. И в один момент тело и сердце решают сами за меня – я склоняюсь ближе и мягко касаюсь тонких губ, вкладывая в этот невинный, почти целомудренный поцелуй всю свою любовь. Именно любовь. Вот оно – то, ради чего люди бросаются в огонь и воду, то, ради чего живут и умирают, что так обожают и ненавидят. Вот он – истинный смысл людской жизни. Сердце уже громко ухало сквозь грудную клетку, готовое вырваться уже наружу. Я чувствовал нежность, с которой в ответ целовал меня Юра, и мы оба пытались запомнить этот миг на всю нашу оставшуюся жизнь. Только для одного она, как вспышка, а для другого - целая вечность.       - Мне очень жаль тебя, Руслан. – тихо шепчет Юра, когда я отстраняюсь от него. В глазах его тепло и нежное ко мне взаимное чувство – в этом я нисколько не сомневался, - И что так вышло мне тоже жаль. Я надеюсь, ты простишь меня.       - За что? – спрашиваю я, но Юра мне не отвечает. – Юра?       Юра закрыл глаза, будто заснул. Посреди разговора?       - Юра?! – уже громче зову его я, но Юра лежит неподвижно. Меня начинает крыть самая что ни есть настоящая паника. Вот он - первый приступ животного, неконтролируемого страха в моей жизни. Я начинаю легонько шлёпать человека по щекам, но голова только откидывается по направлению ударов, не подавая никаких признаков жизни. – Юра!       Дальше всё было словно в тумане – помню только свой крик на весь коридор, куча санитарок и врачей, звук дифибриллятора… Я помню, как шел за каталкой, на которой везли тело… Тело. Они накрыли его простынёй! Зачем они накрыли его простынёй?! Они с ума посходили что-ли?! Я шел за ними, возмущаясь, пока ноги мои не подкосились, и я беспомощно упал на колени у захлопнувшихся перед моим лицом дверей морга и заревел раненным зверем. Позже некоторые пациенты рассказывали моей маме, как я плакал и истошно кричал на всю больницу, пугая своим видом людей, пока санитары не вкололи мне что-то, чтобы я затих. После я дня три говорить не мог из-за сорванного голоса. Когда мама увидела меня, сидящего на скамье, словно овощ, позвонила отцу и попросила меня забрать – говорит, выглядел я тогда страшнее ядерной войны. Потому что в тот момент я умер. Умер вместе с Юрой.       - Юрой… - вдруг хрипло произнёс я, будто в трансе, пока ждал вместе с мамой отца.       - Что? – мама тут же всполошилась и подошла ко мне. – Русик, что случилось?       - Можно мы назовём его Юрой? – последнее слово далось мне с большим трудом, и даже сильные антидепрессанты, которые мне вкололи, не смогли сдержать тот град из слёз, что полились из моих глаз. Я проклят. Проклят на всю свою бесконечную жизнь.

***

      Я стою у могилы и держу ярко-алые розы, колючие, зараза… Вчера друзья Юры подарили мне флешку, где были записаны их последние концерты с группой. Юра метался по сцене, как бешеный, глушил алкашку между куплетами, пока совсем не пьянел, но вместе с тем он получал дикий кайф. Он был таким… Живым. Таким настоящим. Наверно, он попросил специально так сделать, чтобы остаться живым, энергичным в моей памяти, и так оно будет, пока эта чёртова планета не взорвётся вместе с нашими телами, разбрасывая наши куски по вселенной. Юра всегда будет жив. Чья память, как не моя, будет нести сквозь века образ этого веселого, голосистого скрипача, дарящего всем вокруг улыбки.       - Чёртовы цветы, и как их любят простые люди? – усмехнувшись, бормочу себе под нос, пытаясь поправить долбаный целлофан, в который обёрнут букет алых роз, а после складываю их аккуратно возле фотографии Юры. И понимаю – люди умеют любить всё просто так. Даже за колючки.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.