Чёрное солнце

— Мальчишка, — насмешливо зовёт его Сантанико, языком цокает на неловкие шуточки. Свет в глазах Ричи ей кожу жжёт хуже проклятого солнца. Хуже столь желанного солнца. Сантанико смотрит на Ричи сквозь эти нелепые стёкла в пижонской оправе. Солнце лучами расходится от черноты его зрачков. Лишний раз лучше и не смотреть, не выжигать себе сетчатку и чувствовать, как плавится кожа и размываются узоры змеиной чешуи. Ричи множество раз пятнал руки чужой кровью, но каким-то образом — оставил чистой душу. До того, как стал подобным ей, конечно. Человеческое в нём борется, цепляется скользкими пальцами за край. Сантанико их один за другим разжимает, видя множество раз, как инстинкт побеждает. Всегда побеждает. — Тьма поглотит тебя, Ричи, — она ему в ухо вкрадчиво шепчет, прихватывая пухлыми губами. Ричи так нравится, он под её прикосновениями млеет и тает, как свеча, чтобы в следующее мгновение его королева отрезвила его своей злостью и зашипела рассерженной гадюкой; назвала идиотом, безмозглой обезьяной, неспособной уразуметь простые истины. Истины непоколебимости её слова. Сантанико говорит — и каждым словом впрыскивает яд, проверяя на прочность чужую шкуру, не думая о последствиях. Она его досуха выпьет. Ведь он не любит её, этот Ричи Гекко. Он ей поклоняется, как и любой другой человек. И мечтает сделать лишь своей, как и любой другой мужчина, опьянённый её красотой. Когда они в постели, Сантанико кажется, что это она овладевает им. Седлая или распластываясь под ним, впуская в себя — в тело и в ту пустоту, что зовут душой. Ричи так трогательно подкатывает глаза от чистейшего кайфа, и они у него мерцают из-под век золотом. Он крепко хватается за неё, бёдра сжимает и насаживает на себя, но отдавая ей власть. Позволяя ей — всё. Даруя себя до последней капли. Сантанико из раза в раз тошнит от этого преклонения. Ей хочется ему пощёчину отвесить и разодрать лицо когтями, чтобы эти раны не затянулись, оставаясь меткой и напоминанием. До тех пор, пока однажды она его взгляд не ловит. На дне этих обжигающих глаз — не слепая любовь к ней, к богине, не всеобъемлющее восхищение и жажда сложить голову на алтарь. Полнейшая трезвость чувств да осознанность прокатывается волной вожделения и вырывается гулким стоном, вибрирующем в груди. Сантанико не чувствует, как ближе к нему жмётся, кожей к коже. Ближе, в необходимости впитать это чувство, насытиться, как желанной кровью. Ричи смотрит на неё, не как на богиню всего сущего, не как на богиню своего сердца. Ричи смотрит на неё. И видит ту девчонку, что когда-то умерла в той яме со змеями. *** — Ты меняешься, — говорит Сантанико. — Но ты всё такой же глупец, думающий, что мир крутится вокруг тебя. Что ты встанешь в его фокусе и сможешь что-то решать, — цедит в леденящем бешенстве, каждый раз, когда Ричи поступает не согласно прописанному ею сценарию. Каждый раз, когда у Ричи Гекко обнаруживается воля и он не следует за ней по пятам, как слепой щенок; не тычется в колени лбом. — Мы сделаем всё, как я сказала. Ричи вздёргивает бровь. Не в агрессии, а стылой насмешке. — Как скажешь. Не спорит, чеканя вровень каждый шаг, что подумать бы о раболепстве. Но случаются ужасающие мгновения, когда Сантанико глядит на своё отражение и думает: не сама ли она попалась в сети? Солнце на дне глаз Ричи меркнет. Чернеет. Инстинкт всегда побеждает, думает она. И только оказавшись в логове своего страшнейшего зверя, своего ненавистного зверя, Сантанико понимает истинный смысл этого выражения. Ричи сидит на троне из обглоданных костей. Ричи зачарован не ею, а властью — самым сладким дурманом, туманящим ему взор. — Что ты наделал? — она кричит на него, вырываясь из чужой хватки. — Ты погубишь всех нас! — Как ты бы погубила меня? Ричи наклоняется вперёд. Чёрное, чёрное солнце в его глазах. — Ты никогда не любила меня, Сантанико. Я лишь инструмент в твоих руках, в руках брата — в любых, — он колко усмехается, опуская веки. Сложенные очки лежат по его правую руку поставленной точкой. — А я ведь был готов умереть за тебя. В ад за тобой спуститься. Не как за богиней. Каждый взгляд ощущается смыкающимися на её плоти челюстями, отрывающими мясо кусками, рвущими мышцы и сухожилия. Жадно чавкающими под гортанный смех. Но Ричи не смеётся. Вид у него не торжествующий — полный разочарования, казалось бы, всем миром. Миром, которым для него была Сантанико. — Я бы пошёл за тобой, как за женщиной, которую люблю. Но этот дар тебе не нужен. Она сбрасывает с себя хватку, ломает чужие кости и разгрызает глотки, чтобы до него добраться. В плечи вцепиться, в шею — или в лицо? Сердце ему вырвать, чтобы показать, кому эта глупая и нелепая мышца принадлежит? Сантанико ему в губы дышит, ртом в рот оскаленной пастью чудовища. Ричи ранит её хуже. Сильнее, чем Мальвадо. Под кожу влезает змеями куда более ядовитыми, чем те, что когда-то её убили в холодной яме. Мальвадо не отрекался от неё. Карлос не отказывался. Почему это делаешь ты, Ричард Гекко? От Сантанико Пандемониум не уходят. Никогда. — У нас всё было, Ричи. У нас были мы. — У тебя была только ты. И твоя жажда мести. Он проводит пальцами по её волосам. Прикосновение — призрак истлевшей его страсти. — Когда-то ты сказала, что всё человеческое во мне умрёт, — Ричи поднимает на неё взгляд. Чёрное солнце поглощает всякий свет. — Назначим похороны?