Чисто литературный разговор

— Всё! Я больше не могу! Да сколько можно?! Изящный подсвечник со всей силы смахивают со стола. Он упал на пол, но на удивление, остался жив. Мужчина тяжело вздохнул и, яростно массируя переносицу, отвернулся к окну. — Что-то вы сегодня не в духе, Николай Васильевич, — в комнате раздались мягкие шаги Пушкина. Поэт поднял с пола подсвечник и осторожно поставил обратно на маленький журнальный столик. — Что вас разозлило, друг мой? — спросил Пушкин, усаживаясь на диван. — Это вы, Александр Сергеевич? — Гоголь развернулся. — Простите, но у меня много причин быть не в духе… — Да? — удивлённо поднял бровь поэт, закидывая ногу на ногу. — Назовите хотя бы одну. — Во-первых, я очень сожалею, что сжёг второй том «Мёртвых душ». Прямо очень жалею! — И с чего вас вдруг накрыла волна сожаления, любезный Николай Васильевич? — чуть приподнял уголки губ Александр. — Потомкам было бы больше читать, — зло ответил Гоголь, вновь развернувшись к окну. — Вон, как Лев Николаевич! Написал четыре тома «Войны и Мира», и теперь мучаются, читают! Так им и надо… — Что ж, — поэт зевнул, прикрыв рот рукой, — тогда у меня напрашивается другой вопрос: чем у вас вызвана эта ненависть к нашим драгоценным потомкам? — Понимате, — Гоголь отошёл от окна и сел на диван рядом с Пушкиным, — «Мёртвые души» — дело всей моей не очень радостной жизни. Эта книга — моё всё, то, чему я отдал большую часть себя... — И? — не понял прозаик. — К чему это прилюдие? Я сам отношусь к тому же кругу людей, что и вы, и я прекрасно понимаю ваши чувства. Но что Вы хотите этим сказать? — Я думал, что «Мёртвые души» станут нашим достоянием… — с досадой в голосе сказал Николай. — И что? «Мёртвые души» и есть наше достояние на равне с другими великими произведениями. В том числе, не сочтите меня нескромным, и моими тоже. — Да какое это народное достояние, если потомки его упорно не читают! — воскликнул писатель, вспыхнув, как пламя в камине. — Ну, скажите тоже, — усмехнулся Пушкин. — Поверьте, дорогой Николай Васильевич, моего Онегина тоже не очень охотно читают. Однако, спросите письмо Татьяны или Евгения, и вам любой прохожий ответит, ручаюсь за это. — Этот же прохожий, сказал, что «Мёртвые души» написал Достоевский, — угрюмо ответил Гоголь. — Меня! С кем спутать…! — Чудак, ей-богу, — рассмеялся Александр. — Смешно вам? А мне вот плакать хочется! — с жаром сказал Николай Васильевич. — Прекратите, дорогой мой. Да, в нынешние дни классическая литература — дело вкуса, — подметил Пушкин. — Но есть один плюс, потомки до сих пор помнят наши имена, а это уже дорого стоит. — Но скоро и их забудут, — буркнул Гоголь. — Хотя Вас-то навряд ли. Вы — символ русской литературы, а я… Я всего лишь Гоголь. Пройдёт ещё с десяток лет и забудут вообще, кто я такой. — Бросьте, вы меня смущаете, — отмахнулся Пушкин. — Символ русской литературы… Красиво звучит. Гордо, я бы сказал. — Вы не просто символ. Вы — икона русской литературы, — добавил писатель. — Николай, прекратите сейчас же, — щёки Пушкина покрылись едва заметным румянцем. — Я не отрицаю своих заслуг, но икона — сказано слишком громко. К тому же, не забывайте, что вы говорите это человеку, которого неоднократно путали с Лермонтовым. — Вас? С Лермонтовым? Да разве возможно спутать? Хотя… В нынешнем веке всё возможно. — Не принимайте близко к сердцу. Отнеситесь к этому философски, — посоветовал Александр. — Да и потом, «Мёртвые души» — не единственное ваше творение. У вас много и других замечательных произведений. Вот, например, тот же «Ревизор». Превосходная комедия! Даже, говорят, император оценил. — Оценил так оценил, — усмехнулся Гоголь. — Николай Павлович, видимо, понял скрытый смысл сего, в отличие от остальной публики… — Николай Павлович… — покачал головой Пушкин. — Да, замечательный император… — Мне кажется, или в вашем голосе прозвучали тонкие нотки сарказма? — спросил Николай Васильевич, улыбнувшись. — Да что вы! Какой сарказм? Как я могу не уважать своего личного цензора и не менее замечательного Александра Христофоровича Бенкендорфа? Право, прекрасные люди. — Прекратите, Александр Сергеевич. Мне ли не знать о ваших отношениях с Его Величеством? — Николай Васильевич, прошу вас, избавьте меня от этого скучного разговора о Его Императорском Величестве Николае Павловиче, — сказал Пушкин, которому эта тема явно была неприятна. — Беседа о потомках показалась мне более занимательной. — Александр Сергеевич, у меня есть предложение ещё лучше: давайте попьём чай в беседке? Погода на улице чудесная. — Поддерживаю. Сидеть в душной комнате в такое время — заточению подобно, уж поверьте опытному другу. Пошлите. Писатели вышли на улицу. Во дворе и вправду стояла прекрасная погода. Солнце светило и грело совсем по-весеннему, в воздухе благоухала сирень. Гоголь с Пушкиным устроились в уютной беседке и неспеша пили свой чай. — Знаете, Николай Васильевич, глядя на это великолепие природы так и хочется сесть и написать новое стихотворение, — сказал драматург, окидывая взглядом рядом стоящие деревья, которые постепенно покрывались изумрудной листвой. — Помилуйте, Александр Сергеевич, — сказал Гоголь, поставив чашку чай на стол, — описание природы давно никому неинтересно. — Весьма прискорбно, — вздохнул Пушкин. — А давайте-ка, Николай Васильевич, поднимем наши кружки за наших потомков. — А давайте, — согласился Гоголь, вновь взяв свою чашку, которая была ещё наполовину наполнена чаем. — И чтобы наши произведения они всё-таки читали! — И, возможно, любили. Даже думать боюсь о таком, но мечтать, говорят, невредно. Мужчины улыбнулись и, звякнув кружками, допили свой чай.