Восемь лет спустя.
Штаб-квартира — не дом. И уж, конечно, это не место для ребенка. Контраст между жизнью Изабеллы в Грейс Филд и здешней до сих пор был более резким, чем день и ночь. По крайней мере, у ночи были звёзды, чтобы осветить небо и отпугнуть демонов мира. Но теперь она оказалась в ловушке внутри того же самого адского мира. Здесь уже не было спасения. Здесь не осталось ничего от её прежней жизни. Ничего, кроме номера, имени и песни давно ушедшего мальчика. За последние восемь лет Изабелла подверглась самым жестоким пыткам, которые невозможно было представить применёнными к человеку. Эксперименты, принудительные операции, имплантат, предотвращавший побег. Её похитители — те самые демоны, которых она только могла представить в своих худших ночных кошмарах. Здесь многие из её подруг не дожили до своего тринадцатого дня рождения. Ещё меньше — до четырнадцатого. Это было оттого, что они слишком сильно отстали и были убиты: смерть приходила от рук другой человеческой девушки или, что хуже, из-за того, что они пытались убежать только для того, чтобы имплантат в их сердце взорвал грудную клетку. Изабелла очень быстро поняла, что есть только два выхода. Умереть — или стать матерью или сестрой. Конкуренция была жёсткой, что постоянно заставляло Изабеллу быть в тонусе. Она должна была стать лучшей во всем, если хотела выжить. Лучшая в сообразительности, физических способностях, пении, шитье — она выучила всё, что было нужно, чтобы вырастить самых ценных детей. С шестнадцати лет её заставляли работать в детской, клеймить детей, наносить татуировки на шеи, отлучать их от матерей. Сначала это была тяжёлая работа, и она должна была бороться, чтобы не привязываться к каждому ребёнку, который через неё проходил. Человек и демон работали бок о бок в этом приходе. Было ли это для того, чтобы держать «будущих матерей» в курсе, или чтобы каждый ребенок соответствовал их собственным требованиям — для Изабеллы не имело значения. В те дни ей было трудно заботиться о чём-либо постороннем. Но всё это тоже было для её выживания. Каждый ребёнок, которого она держала, каждый ребёнок, которого она клеймила, — каждая другая жизнь, которая в конечном итоге будет принесена в жертву. Но вскоре Изабелла обнаружила, что стала уделять меньше внимания тому, что каждый человеческий ребенок должен был стать пищей, а больше — жизни, которую они будут вести на плантациях. Она представляла, что каждый ребёнок окружён любовью и теплом, никогда не голодает, никогда не знает боли или настоящей печали. Это было её утешение в мире, который она преследовала. Судьба, которой она сама избежала. Тренировка предназначалась для того, чтобы укрепить её. Чтобы подготовить её к эмоциональным потерям, связанным как с воспитанием детей, так и с необходимостью отправки их на смерть. Это был самый быстрый способ отсеять тех, кто мог выполнять роль мамы, и тех, кто заслуживал того, чтобы оказаться на тарелке. Для Изабеллы был только один вариант, и она отбросила бы даже свою собственную человечность, если бы это помогло достижению её цели. Финальное испытание наконец наступило в её восемнадцатый день рождения. В тот день её отвели в комнату и посадили в мягкое кресло. Она не знала, что происходит, ей ничего не объяснили, и она не спрашивала. Свет в комнате был ярким, но почему-то углы оставались окутанными тьмой. Её кожа блестела от липкого пота, а воздух был настолько тяжёлым, что волосы на затылке встали дыбом. Дверь со скрипом отворилась, и вошла пожилая человеческая женщина в розово-белом халате. Они не разговаривали друг с другом, да в этом и не было необходимости. Они никогда больше не встретятся, и ничто не остановит того, что должно было произойти. Женщина перебирала какие-то бумаги на столе в одном из темных углов комнаты. Когда она снова подошла к Изабелле, то окинула её быстрым взглядом, прежде чем что-то нацарапать на карте. Её глаза были холодны, как будто она смотрела на мертвую рыбу. Глаза того, кто больше не обладал способностью к сопереживанию. Женщина надела маску на лицо Изабеллы, и мир начал стираться. Когда она проснулась, то снова вернулась к себе. В той странной комнате не осталось ничего, кроме воспоминаний и тупой боли между ног. Болезнь, боль, отёк — все это Изабелла познала в течение нескольких месяцев после того дня. Она проводила большую часть времени в своей комнате, физические нагрузки ограничивались несколькими часами в день. Старшая тоже начала пристально следить за ней. У Изабеллы часто брали кровь, и вскоре у неё на руке оказалось больше крошечных шрамов, чем она могла сосчитать. Она видела беременных женщин раньше. Во время взросления Изабеллы всегда было несколько человек во дворах или в залах. Но доступ к информации о беременности был ограничен. Только когда она увидела, как растет её собственный живот, она наконец поняла, что с ней случилось. Тогда она чуть не сломалась. Забота о детях — это одно. Было легко дистанцироваться, превращать лица в цифры и даты. Но беременность — ещё один способ принести ребёнка в этот мир демонов и смерти. Сын или дочь, которого она принесет в этот мир, но никогда не сможет удержать, которому никогда не даст имени, никогда не полюбит. Это было последнее испытание, и она это знала. Однажды её собственный ребенок станет едой, и об этом было почти невыносимо думать. Невежество было блаженством, и она не желала ничего, кроме тех дней в Грейс Филд, когда она ничего не знала о внешнем мире. Как глупо было стремиться к жизни за воротами. Все её братья и сестры умерли, не зная правды. Возможно, эта жизнь — действительно лучшее, чего человек когда-либо мог ожидать в этом мире. Однажды она станет матерью. Не только буквально с рождением ребёнка, но и в переносном смысле, когда станет главой плантации. Если она не сможет оправиться от этого, то будет устранена в мгновение ока. Она будет работать усерднее, чем когда-либо прежде, чтобы достичь этой цели. И уже не имеет значения, что ей придётся пожертвовать собственным ребёнком, чтобы добраться туда. Когда она станет матерью, все изменится к лучшему. Наконец-то всё пойдёт своим чередом в её собственном маленьком мире. Это была маленькая цель, Изабелла знала это. Но это было единственное, что она могла хоть как-то контролировать. Второй триместр прошел без происшествий, перейдя в третий. Она проводила дни в одиночестве в тёмной комнате, поглаживая растущего ребёнка и рассеянно мыча. Она представляла, как её ребенок будет жить на ферме. Ребёнок, которого она родит и никогда не получит шанс вырастить. Это чтобы выжить. Наконец настал день, когда её вернули в ту светлую комнату. В ту же комнату, где вживили в её сердце имплантат, ту самую, где её оплодотворили. В комнату, в которой они насильно забрали её ребёнка. Она предполагала, что большинство женщин будут горевать в этот момент. Наверняка при любых других обстоятельствах день рождения её ребёнка был бы для неё самым счастливым. Когда она была маленькой, то часто мечтала о том дне, когда будет держать своего собственного ребёнка на руках. Но теперь всё, что она хотела — избавиться от этого бремени. В последний раз Изабелла проснулась в своей комнате. Она инстинктивно опустила руки на живот в надежде почувствовать движения, с которыми она познакомилась за последние несколько месяцев, но лишь слегка вздрогнула — живот снова был плоским, как и раньше. Ничего не осталось от её ребенка, кроме неприглядного шрама и пульсирующей боли. Только один раз она позволила себе погоревать.Двенадцать лет спустя.
Изабелла встала из-за своего стола, осторожно свернула гарнитуру, используемую для связи со штаб-квартирой. Была поздняя ночь, гораздо позже, чем она обычно ложилась спать, но то, что её задержало, было важно. Часы пробили двенадцать. Устойчивый «тик-так, тик-так» маятника отсчитывал секунды неумолимо утекающего времени. Больше не было возможности остановиться, не было способа заморозить этот момент. Сегодня игра, в которую она играла с Реем и Эммой, закончилась. Сегодня ночью им не удастся заснуть, тем более что у этих двоих есть последний шанс что-то предпринять, чтобы спастись. Её лучший товар — еда, достойная только короля. На кону стояло нечто большее, чем просто необходимость отодвинуть дату отгрузки, если что-то случится. Тем не менее, какая-то маленькая частица Изабеллы всё ещё не хотела переживать это. Какая-то часть её сердца ещё не умерла, а кричала в агонии, чтобы пощадили его — пощадили её единственного сына. Она думала, что родить ребенка, которого она никогда не увидит, было её последним испытанием… как она ошибалась. Ничто не может сравниться с болью, которую Изабелла чувствовала сейчас. Но, как бы там ни было, она проглотила боль, проглотила вину. Не было никакого выхода из этого мира. Ничто не могло измененить вашу судьбу. Можно было биться в агонии, кричать и сражаться, но это никогда не изменит того, что все они были не более чем птицами, пойманными в клетку. Она отодвинула свое кресло на место, глядя на календарь, который висел на стене. Примерно в это же время двенадцать лет назад она начала это путешествие, и сейчас оно подходило к концу. Пятнадцатое января. День рождения её сына. Изабелла подошла к календарю и взяла ярко-красный маркер, с помощью которого она отсчитывала дни. Красный кружок закрывал дату, квадрат был заполнен только одним именем. Рей. Она вычеркнула четырнадцатое и посмотрела туда, где было написано имя её сына. — С днем рождения, Рэй, — улыбнулась она себе. Это были хорошие двенадцать лет. — Рей! Через несколько мгновений после того, как раздался крик, она почувствовала запах бензина и горящего дерева. Можно было ожидать, что они попробуют предпринять нечто подобное сегодня вечером, но огонь? Она выбежала из комнаты, не удосужившись собрать что-либо в спешке. Она слышала, как плакала Эмма, а также видела след дыма, который шёл из столовой. Крики смешались с обступившим со всех сторон треском пламени и горящего дерева. Изабелла похолодела, её разум сосредоточился только на одном. Она прошла в столовую и обнаружила пламя, что почти полностью поглотило комнату. Эмма лежала на земле в свернувшись в клубок, по её лицу текли слёзы, она повторяла одно и то же имя снова и снова. — Рей… Рей… Рей!.. — Он там?! — Изабелла ахнула, говоря больше с собой, нежели спрашивая Эмму. Она вытащила карманные часы, которые позволяли сразу же найти любого из детей, и увидела две светящиеся точки. Одна слева от неё — Эмма, — и одна прямо впереди, в огне. — Рей! — Эмма продолжала плакать, и сердце Изабеллы замерло в груди. Сейчас не время для страха. Если возгорание продолжится с такой же силой, здание наверняка обрушится, а от фундамента ни останется ничего, кроме пепла. Инстинкты взяли верх: Изабелла бросилась наверх с намерением предупредить штаб-квартиру о ситуации. Гильда стояла на лестнице и смотрела на на всё это, когда Изабелла побежала по лестнице. Должно быть, она проснулась, когда Эмма закричала, но это было прекрасно. Гильда могла привести других детей в безопасное место, в то время как Изабелла могла попытаться потушить пламя — как она попыталась спасти Рея. Она ворвалась в свою комнату, прислушалась и услышала крики детей, уводимых вниз по лестнице. Изабелла распахнула книжную полку, блокирующую дверь в комнату связи, не обратив внимания, что несколько книг упало на пол. Она быстро нашарила ключ и дрожащими руками вытащила его из кармана ночной рубашки. Давай! Разблокировать, разблокировать, разблокировать, черт побери! Ключ не входил в замок, как бы она ни старалась. Его заклинило? Ей не хватало времени! Она схватила запасной огнетушитель и бросилась обратно в столовую. Если бы она могла просто спасти мозг Рея от огня, тогда… Тогда что? Она спасёт свою жизнь? Дом был в огне, её сын был охвачен пламенем, и всё же первой мыслью было сберечь свою жизнь. Её первая мысль всё ещё была о собственном выживании, а не о тех самых детях, которых она поклялась воспитывать. И на этот раз она ненавидела себя за это. — Эмма! — Изабелла кричала, опустошая огнетушитель, затем небрежно отбросила его в сторону. — Я могу справиться с этим, вам нужно сбежать с… Эммы больше не было рядом. Когда она ушла? Она же была там, когда Изабелла вернулась в комнату. Эмма ушла, чтобы присоединиться к остальным? Она не побежит в огонь, чтобы попытаться спасти Рея? Изабелла снова вытащила свои карманные часы. Трекер всё ещё указывал на тело внутри пламени. Снаружи, прямо за изгибом прихожей, неподвижно лежала вторая точка. Эмма. Изабелла отчаянно вбежала в коридор, опасаясь худшего. Тем не менее, коридор был пуст. Ничего, кроме пустого ведра и левого уха, оставленного кровоточить на полу. Осознание осенило Изабеллу, словно обухом по голове. Все дети — они были в туфлях. «Ты понимаешь это сейчас, да?» Слова детства прозвучали в голове Изабеллы, когда она побежала к стене. Той самой стене, которая отделяла её от внешнего мира. Той самой стене, с которой всё началось. Она поняла это сейчас. Она поняла, насколько была глупа, как легко она приняла этот искажённый взгляд на мир. Добровольно стала пешкой в их организации. Дети в возрасте пяти лет и старше — каждый из них ждал момента, когда сможет преодолеть пропасть. Самодельная веревка, сделанная из простыней и крючков от вешалок для одежды, тянулась через ту же самую щель, которая преградила ей путь к спасению много лет назад. Дуновение холодного воздуха поднялось вокруг неё, когда она приблизилась к последнему оставшемуся ребенку в пределах досягаемости. Эмма. Девушка, в которой она видела себя. Девушка, которую она воспитывала, примерила её шкуру. Девушка, которая показала ей спустя столько времени, что этот мир может быть побеждён. — Пожалуйста, — сказала Изабелла, хотя её собственный голос теперь звучал как чужой. — Не делай этого. Не бросай меня. Я не хочу умирать. Она смогла сдержать эти последние слова, не сказав их никому, кроме себя. Даже сейчас она могла думать только о своем самосохранении. Даже сейчас, после того, как дети нашли способ создать свое собственное будущее — свой шанс выжить, — она была обеспокоена собой. Эмма посмотрела на неё взглядом, наполненным не жалостью, а искренней печалью. Даже после всего того, что Изабелла сделала с ней, как она могла смотреть на неё с чем-либо, кроме презрения? Возможно, это и было то, чем они отличались друг от друга с самого начала. Не интеллект или воспитание, но способность доверять другим. Её способность заботиться о них, даже когда она сама смотрела смерти в лицо. Изабелла не сделала ничего, чтобы остановить Эмму, когда она закрепилась на верёвке, сползая вниз на землю. «Ты понимаешь это сейчас, да?» Норман спросил её, счастлива ли она. Тогда она не очень-то об этом думала, просто слушала слова мальчика, которого отправили на судьбу хуже смерти. Уловка, чтобы попытаться вывести её из себя. Она сказала ему, что была. Тогда она поверила этим словам. Но теперь она знала, что лишь обманывает себя. Она всё время занималась самообманом. Теперь ты понимаешь это, Изабелла. Для этого нужна была не только ты. С этим миром нельзя бороться в одиночку. Ты понимаешь это сейчас. Впервые за очень долгое время дом Грейс Филд излучал тепло. Физическое, ощутимое тепло — только не из-за детей, которых она воспитывала, их смеха или игры. Тепло было из-за горящего здания позади неё. Смерть всего, ради чего она когда-либо работала. Все дети, которых она воспитала. Репутация, которую она создала для себя. Её самый ценный скот. Её собственный сын. Все они исчезли в одно мгновение. Они перехитрили её. Они перехитрили ферму. Она обязательно будет наказана за свою неудачу. Может быть, даже потеряет свою жизнь. Когда имеешь дело с бабушкой, какие бы отношения она ни построила с мужчиной, который принес ей вещи из внешнего мира для Рея, ничто не спасло бы её сейчас. Это был конец. Но теперь она приняла это. Этот мир оторвал её от детства, от друзей, от семьи. Украл у неё свободу, сердце и эмоции. Теперь она поняла, как глупо вляпалась. Попала прямо в лапы своих похитителей, стала пешкой, из которой они могли лепить что угодно по собственному желанию. И она позволила им это без вопросов. Позволила им изолировать себя, противопоставить своим собратьям, заставить её поверить, что это она против всего мира. Всё, что она когда-либо делала, было из любви. Каждый ребёнок, которого она вырастила, чтобы отправить на смерть, каждая ложь, каждый обман. Её сделка с Реем, её рекомендация для Нормана, чтобы отправить его в Лямбду, по этом сломав ногу Эмме. Это было всё для собственной защиты, чтобы они могли продолжать жить в идиллии как можно дольше. Но они победили систему, для которой она стала жертвой. Они сбежали. И всё же, несмотря на всё, что она когда-либо делала, она всё ещё была в ловушке. Здание позади неё с треском ожило, его оранжевое сияние омывало и Изабеллу, и всех детей в возрасте до четырёх лет в жутком сиянии. Снег и пепел кружили вокруг Изабеллы, когда она ожидала свой конец. Теперь она могла только надеяться, что сбежавшие дети выживут. Найдут способ освободиться от этой безлюдной земли. Найдут жизнь, которую они заслуживали. Жизнь, которой у неё никогда не было. В ту ночь в ворота вошли несколько женщин. Каждая забрала по спящему ребенку и отстранила его от забот Изабеллы. Они не говорили, только мучительно смотрели друг на друга во время работы. Каким-то неведомым образом каждый ребенок, который вышел за ворота, оставил дыру в сердце Изабеллы. К началу дня она сидела одна под одиноким деревом посреди плантации. Огонь давно погас, не оставив ничего, кроме тлеющего пепла там, где когда-то стоял дом. Запах сажи, сгоревшей краски и различных химикатов витал в воздухе опьяняющей смесью. Она выжгла это зрелище в своём сознании. Доказательство её неудачи как матери, но в основном как человека. Солнце поднялось над горизонтом. Наступил рассвет, вероятно, её последнего дня. По крайней мере, она смогла увидеть этот последний рассвет. Со стороны ворот подошла бабушка в сопровождении одинокого демона. Её лицо оставалось бесстрастным, а тело — стойким. Она ничего не сказала, но Изабелла знала, что без вопросов последует за ней. Прежде чем пересечь ворота, Изабелла еще раз взглянула на линию горизонта. Вознесла безмолвную молитву тем, кто готов был слушать слова мёртвой женщины. — Будьте здоровы, дети мои. Надеюсь, вы выживете, чтобы ещё раз преодолеть этот жестокий мир. Ворота закрылись за её спиной. — Пора, — прохрипела бабушка, протягивая руку, как и все те годы назад, когда она пыталась спрыгнуть со стены. Изабелла кивнула, в последний раз взявшись за руку и пошла вслед за ней в темноту коридора. — До свидания, дети мои.