Это Маша.
Ей шесть. Маша верит в Деда Мороза и любит своих родителей. Маше нравится считать монетки — она хочет стать кондуктором, когда вырастет. Маша почти научилась кататься на двухколёсном велосипеде. По выходным Маша с мамой и папой ходят гулять — у неё даже друзья в песочнице есть.
Однажды у Маши на коленке появилась царапина. Сама собой — она даже не падала. Маша бежит к маме и спрашивает, почему это произошло.
Мама вздыхает и садит девочку к себе на колени.
— Это не твоя царапина, — отвечает мама. — Она появилась у другого мальчика.
— Почему это я должна терпеть царапины другого мальчика? — возмущается Маша. — Мне и своих хватает.
Мама мечтательно улыбается Маше в макушку.
— Это не обычный мальчик. Он — твоя половинка. Вы связаны душой и телом. Когда-нибудь вы встретитесь и будете жить долго и счастливо.
— Как вы с папой?
— Да.
Мама снова улыбается, а Маша хмурится.
— Если его царапины появляются у меня, значит мои царапины появляются у него?
— Да, — кивает мама. — У вас одна боль на двоих.
С тех пор Маша бегает очень осторожно, чтобы не упасть и не причинить боль тому мальчику.
Маше одиннадцать — она уже совсем взрослая. Маша уже не верит в Деда Мороза и умеет варить макароны. Скоро Маше можно будет ездить на переднем сиденье в машине.
Синяки и царапины всё чаще появляются у Маши на теле. На руках, на ногах, даже на лице. Маша обиженно смотрит в зеркало и жалуется маме:
— Мама, кажется, этот мальчик — настоящий драчун! Он мне не нравится!
— Не сердись на него, — успокаивает мама. — А вдруг он не виноват? Может быть, у него проблемы, и ему нужна помощь.
Маша сразу перестает дуться.
— Мам, давай ему поможем?
— Как же мы это сделаем? Мы ведь даже не знаем, кто он и где.
Маша расстроено поджимает губки. Она представляет, как маленького мальчика бьют хулиганы, а потом он сидит в тёмном углу и плачет. На глаза сами собой наворачиваются слёзки.
— Не плачь, — мама обнимает дочку и успокаивающе гладит по голове. — Когда вы встретитесь, ты поможешь ему, и никому из вас больше никогда не будет больно.
Маша вытирает слёзы маленьким кулачком. Теперь она хочет стать врачом, чтобы помочь мальчику вылечить все его синяки и царапины.
Маше четырнадцать. У неё уже есть паспорт, и синяки почти пропали.
Зато стали появляться порезы.
Один за другим. Несколько дней. Потом перерыв. Передышка. И снова: один за другим.
Маша обливается слезами и наблюдает, как на её руке появляется очередная рана. Кожа расходится сама собой, словно по шву, принося нестерпимую боль. Мама уже не плачет — тихо всхлипывает, заливая порез перекисью. Папа мечется из угла в угол и нервно причитает:
— Это длится уже несколько месяцев, сколько можно? Над этим мальчиком явно издеваются дома, мы должны что-то сделать. Нужно пойти в полицию и заявить о домашнем насилии.
— В этом нет никакого смысла, — севшим голосом напоминает мама. — Мы не знаем, его имени, адреса, вообще ничего.
Маша молчит, хоть и знает, что родители ошибаются. Она чувствует не только его боль.
Она чувствует его ненависть. Ненависть к себе.
Маша знает, что эти порезы он делает сам, и не может понять, почему.
Сидя одна комнате, она оглядывает свои руки. Уродливыми красными пятнами по ним рассыпались порезы — маленькие, не больше двух сантиметров. Свежие, перемотанные бинтом, и не очень — уже покрывшиеся корочкой.
— За что же ты так ненавидишь себя? — шепчет Маша, проводя пальцами по самым старым рубцам.
Маше семнадцать. Она учится на права и ненавидит свою половинку.
Маше приходится носить кофты с длинным рукавом и джинсы. Маша забыла, когда в последний раз была в бассейне или загорала на пляже. Маша прячет свежие порезы и старые шрамы. Это сложно, ведь они повсюду: исполосованы руки, ноги и даже живот. У Маши нет купальника, зато всегда есть при себе несколько бутылок перекиси и пара мотков бинта.
Маша проклинает неизвестного-но-так-хорошо-знакомого парня, когда новый порез появляется во время урока вождения. Маша думает, что никогда не увидит его, потому что он убьёт себя раньше, чем они встретятся.
Себя, а вместе с собой и её.
Ведь так это работает. Одна боль на двоих. И одна смерть.
Маше двадцать. Она студентка строительного, подрабатывает по вечерам и вот-вот накопит на квартиру. Маша уже привыкла жить с режущей болью в теле и чужой ненавистью в душе.
Рубцов становится всё больше, они покрывают тело сантиметр за сантиметром, угрожая завладеть им целиком.
Маша часто забывает о существовании человека, издевающегося над собой и над ней. Она принимает это за болезнь. Хроническую, неизлечимую.
Однажды Маша торопливо шагает по улице. Осеннее небо хмурится — собирается дождь. Это чувствуется не столько по серым сгущающимся тучам, сколько по набирающим скорость прохожим. Все спешат добраться до дома, пока погода окончательно не испортилась, и Маша спешит тоже.
Неделя выдалась тяжёлая. Девушка мечтает о тишине и чашке горячего чая. Перешагнув очередную лужу, Маша задевает кого-то плечом. Плечом со свежим порезом. Девушка шипит и на автомате тянется к больному месту. И с удивлением замечает, что незнакомец делает тоже самое. Не растерявшись, Маша безжалостно жмёт на другую рану и видит, как он морщится. Встречается с ним взглядом.
— Ты…
Внезапно незнакомец, оказавшийся кучерявым парнем и её половинкой в одном лице, срывается с места.
— Эй, стой!
Не долго думая, Маша бежит за ним.
Они несутся по улице, огибая редеющих прохожих, перебегая дорогу на красный. Всё-таки начавшийся дождь бьёт в лицо острыми холодными каплями. Они пробегают два квартала, и парень спотыкается, расстилаясь по вымощенному мелкой плиткой тротуару. Маша чувствует обжигающую боль на коленях и ладонях. Парень сдаётся — переворачивается на спину и остаётся лежать, ловя лицом дождевые капли. Маша оседает рядом, спиной прижимаясь к его холодному боку.
Дождь превратился в ливень. Улицы опустели. Шум миллиардов стучащих капель рассекает сбивчивое дыхание двух фигурок, устроившихся на мокром тротуаре.
— Ты… Ты ненавидишь меня? — хриплым голосом спрашивает парень через несколько минут.
Маша прислушивается к себе и качает головой.
— Нет.
Уже нет. Несмотря на всю боль, которую ей причинил этот парень, ненависти она не ощущает. Обжигающе холодное чувство затянулось и поблекло, как поблекли старые шрамы.
— А ты? Всё ещё ненавидишь себя? — спрашивает она.
— Да, — следует короткий ответ.
Она поворачивается к нему. Оглядывает с ног до головы.
Так вот он какой. Худой и долговязый, с кучерявой шевелюрой на голове. Нескладный, нелепый… Забавный. Как и она, в свитере, уже промокшем насквозь.
Ещё через несколько минут Маша спиной чувствует, как костлявая тушка начинает мелко дрожать. Так ведь и заболеть можно.
— Я тут живу недалеко, — произносит она, чувствуя, как занемели от холода губы. — Может, чаю?
Парень кивает. Они поднимаются одновременно и бредут по безлюдной улице, храня опустошённо-заполненное молчание.
Дома Маша наконец переодевается в сухую пижаму и одалживает своему кудрявому другу один из безразмерных свитеров — у неё ведь их много благодаря ему же.
В тишине закипает чайник. Маша разливает ароматный травяной чай по кружкам и удивляется собой. Она годами представляла, как выскажет своей половинке всё, что о нём думает, но теперь слова потеряли смысл. Что сделано, то сделано. Боль обратно не отдашь.
— Так почему? — спрашивает Маша, ставя на стол кружки и подвигая поближе печенье.
Парень, отвлёкшись от своих мыслей, удивлённо моргает.
— Почему ты себя так ненавидишь? — поясняет она, грея руки о нагревшуюся керамику.
— Просто так, — отвечает парень таким тоном, словно они говорят о погоде.
— Неужели? По-моему, «просто так» — слабоватая причина для многолетней саморезни, — замечает Маша таким же тоном, невозмутимо поворачивая в руках кружку.
Парень понимает, что односложным ответом не отделается, вздыхает и поясняет:
— Я рос в детском доме. Сколько себя помню, родителей у меня не было. Некому было погладить мальчишку по голове и сказать, что он самый лучший, самый красивый, и всё у него будет хорошо. Были только ровесники, избивающие в коридоре и повторяющие: «Урод, урод, урод.» И когда я сам поверил в их слова, разубедить меня тоже было некому. Вот и вся история.
— То есть, ты на протяжении многих лет причинял боль себе и мне только потому, что считал себя… некрасивым?
— Ты не понимаешь, — он качает головой. — Это… как навязчивая идея. Я смотрю в зеркало — и мне противно. Я вижу своё тело, ноги, руки — и мне становится мерзко. — Его голос тихий и отстранённый эхом разносится по маленькой кухне, пустой взгляд сверлит кружку. — Я проживаю день и ненавижу себя за то, что не сделал ничего полезного. Моя жизнь кажется мне бессмысленной. Я до сих пор не вышел в окно только потому, что…
Он бросает на Машу быстрый взгляд, сглатывает и замолкает.
— Ну и почему же?
Маша поддерживает отстранённый тон беседы. Они разговаривают без эмоций, как будто не свою жизнь обсуждают, а жизнь муравьев в лесу.
— Потому что ты умерла бы тоже.
Маша поднимает взгляд и долго смотрит в глаза парню.
Они карие.
— Хочешь, кое-что покажу? — спрашивает она.
Не дожидаясь ответа, Маша встаёт и начинает раздеваться. Без капли стеснения снимает футболку с длинным рукавом и пижамные штаны, оставаясь в нижнем белье. Подходит ближе к парню и расставляет руки в стороны, демонстрируя многочисленные шрамы. Совсем старые и только-только затянувшиеся, они рассыпаны по телу жуткими полосками.
— Это всё сделал ты, — шепчет Маша.
Парень не отрывает взгляда от изуродованного тела, дрожащие руки выдают волнение. Он тянется, чтобы прикоснуться к бледной коже, одёргивает себя и продолжать смотреть, не двигаясь.
— Мне… нужно идти, — хрипло шепчет он через несколько минут.
Маша, даже не думая одеться, молча провожает его к двери. Стоя, на пороге, он снова оглядывает её с ног до головы, долго смотрит в глаза и уходит.
***
Стасу двадцать два. Он работает грузчиком в третьесортной компани, ненавидит себя и не видит смысла в жизни.
Стас стоит перед зеркалом, окидывает брезгливым взглядом худощавые бедра, костлявые плечи и крепче сжимает в руке нож. Он питает отвращение к каждому сантиметру собственного тела.
Моргает одинокая лампочка, на секунду погружая единственную комнату во тьму, и перед глазами Стаса, уже поднёсшего лезвие к руке, появляется жуткая картина, увиденная несколько часов назад: хрупкое тело девушки, испещрённое уродливыми шрамами и свежими порезами. «Это всё сделал ты,» — эхом раскатывается её шёпот. Стас с криком отбрасывает нож. Падает на кровать и через несколько мучительных минут засыпает.
Стасу снится, как он режет девушку ножом. Методично вспарывает кожу раз за разом, выпуская на волю ярко-красную кровь. Рассекает старые шрамы, делает новые разрезы. Кровь стекает и стекает, постепенно образуя алую лужу вокруг истерзанного тела. Девушка лежит неподвижно и сверлит пустым взглядом потолок. И это молчание, эта тишина режет слух сильнее, чем любой крик.
Стас просыпается в поту.
Нет, кажется, это слёзы.
***
Звонок в дверь в два часа ночи удивляет и пугает Машу. Борясь с желанием спрятаться под кровать, она тихо подходит к двери и заглядывает в глазок.
За порогом стоит кучерявый долговязый парень. Маша открывает и не скрывает изумлённого взгляда.
Парень топчется на пороге, собираясь с духом.
— Можно? — тихо произносит он и поднимает на неё глаза. — Я больше не причиню нам боль… Если… Если ты мне поможешь.
«Когда вы встретитесь, ты поможешь ему, и никому из вас больше никогда не будет больно,» — вспоминает Маша слова мамы и улыбается.
— Заходи, — приглашает она и открывает пошире дверь.
