Триумф - итог жертв.

Девушка небрежно откидывает подол одеяния, что мешает под ногами, отходя дальше от мужчины. Она смотрит вниз, с каменного утеса. Ирида часто приходила сюда, покидая Олимп : тут, в человеческом мире не было необходимости метаться сломя голову, оповещая кого—то о смерти близкого или начале новой войны. Арес находит её слишком быстро и уже завидя война, вестница судорожно вздыхает : — Пора… — Всё знаю, Арес, знаю, — девушка встает на самый край, да так, что подошва сандалий наполовину свисала в воздухе. — Ох, Арес. Кого ты делаешь из меня? Кем становлюсь я, подчиняясь тебе, слушая тебя? – Она обхватывает голые плечи , чуть ёжась от прохладного ветра. —Не понимаю … —Я – вестница смерти, Арес, если помогаю тебе, если люблю тебя. Каждый теперь боится моих вестей, потому как все они ужасны. Я говорю им лишь о смерти, о боли , о крови. Если Боги там, на Олимпе способны меня понять, то для них, — она указывает длинным пальцем куда—то вниз, на города, на мельтешащих людей, столь мелких, что отсюда нельзя было разглядеть и одного. — Они меня ненавидят, боятся, путая с тобой, Арес, виня меня в смертях близких им, — Хмурясь вестница закусывает губу. Мужчина, не понимая, машет головой из стороны в сторону, подходя ближе к отчаявшейся девушке: —Смерть? Кровь? Я несу победу, Ирида! — Ты несешь смерть! И не смей со мной спорить!— нагло прерывает война богиня. Оба они переходят на крик , отчаянно отказываясь друга понять. Только сейчас она замечает безумный огонь, горящий в его глазах, только сейчас замечает измазанные в крови руки и раны на груди и плечах. — Война, гнев – вот что позволяет нам быть победителями. Вот, что делает нас богами, наша сила! — Война и гнев убивают в тебе все прекрасно, что я когда—то полюбила, Арес. Что такое гнев, если не звериная сущность, живущая в тебе, которую снова и снова ты выпускаешь, давай возможность расти? — Это все, что у меня есть, Ирида! Моя сила, гнев и ты !— Сдается мужчина, вдруг резко подходя ближе , без страха разворачивая лицом к себе, теперь оба они стояли у самого обрыва, стола развивалась, спадая с обрыва, поддерживаемая ветром. — Луна моя, — Мягко выдыхает Арес, грубой рукой очерчивая контур лица, марая карамельную кожу щеки кровью. — В этом — я и не смею измениться, таковым сделала меня вселенная , отец и мать. Тебе остаётся лишь смириться или уйти, предав меня. Предав нашу любовь и мою веру в лучшее, ибо ты, Ирида, лучшее, что было со мной, что будет и есть. Он аккуратно откидывает спадающие на плечи вьющиеся пряди , за подбородок разворачивает лицо , оставляя слабый поцелуй на лбу, только сейчас решаясь заглянуть в темные глаза, затянутые пеленой печали. Разве могла она бросить его, оставить одного? Разве могла позволить себе такое? Разве простила бы себе это? Арес – отождествление ужаса, страха и боли, но и мужчина был прав. Сколько врагов повержено, сколько земель завоевано и сколько воин побеждено благодаря ему. Замечая за всем лишь жестокость, Ирида видела в нем не только победителя, но мужчину, способного на ласку и любовь, мужчину, с рук которого каждый раз она отмывала засохшую кровь, с груди которого каждый раз оттирала грязь, с разума которого каждую ночь стирала боль, его собственную боль, память о павших от его руки, смерти, что давались мужчине ценой собственного покоя. — Не посмею, — закусив губу, выдыхает богиня. Целуя руки своего мужчины, Ирида марает губы алой жидкостью. — Они ждут вестей об очередной победе, — девушка ласково ведет пальцами по щетине , когда большой палец ложиться на пухлые девичьи губы, в попытках стереть кровь. Арес кивает, делая шаг назад, не сильно толкает девушку в грудь, марая идеально белые одеяния и та летит вниз , к ожидающим её вестей.