Оставляя стихи

      Всё также шумел ветер, унося прочь время. Прогнав барда, Ведьмак почувствовал себя странно. Нет, не так, он чувствовал, и этим всё сказано. Вина, облегчение, страх за голубые глаза, непонимание того, почему накричал и на Йен, и на Лютика или что-то иное. Но он определённо что-то чувствовал.       Этот мальчишка живой, неугомонный, преданный… неужели он смог что-то изменить в такой толстокожей глыбе льда, как Геральте? Или дело было в чародейке, что ушла в слезах?       Ведьмак спустился с горы и с облегчением встретил Плотву, что мирно ждала его. При виде хозяина животное весело заржало и привстало на дыбы. Вечерело и куда-либо ехать не было сил: то ли от разговоров, то ли от сражения. Направившись к ближайшей деревне в поисках выпивки и ночлега, Геральт, наконец наслаждался тишиной.       Дорога была безлюдной, и долгожданная тишина казалась давящей. Неужели столь надоевшее пение так приелось, что теперь не хочет покидать его?       Спустя пару часов спокойной поездки, охотник нашел подходящее место для ночлега. Оплатив комнату, он двинулся к источнику звонкого гула и нежного аромата свежего эля.       Шум нисколько не раздражал, а скорее казался привычным, словно Ведьмак и не был одинок.       Народу было не мало, но и свободные столы имелись. Выбрав стол в дальнем углу, Геральт подозвал к себе хозяйку и попросил кружку выпивки.       Чувства были противоречивы: он надеялся на тишину, ну, или хотя бы на её подобие, но одновременно с этим хотел слышать голоса, шутки и песни, просто наблюдать. Но сегодня был явно не его день… вместе с элем к нему пришел и «гость».       Красивая, знойная, пьяная… А может и нет. Ведьмак слишком мало её знал, чтобы точно сказать пьяна Йен или просто расстроена. Конечно, ведь именно такой она и была. Йен не досталось драконье сердце, и кто знает может это и сподвигло её к выпивке.       Она была прекрасна, впрочем как и всегда. Черные, как смоль, убранные волосы, спадающие на хрупкие плечи. Холодный, хитрый, фиалковый взгляд, что прожигал своею красотой. Отстраненная, она не церемонясь села напротив Ведьмака, и предложила выпить за горе.       Но не дождавшись действий со стороны «друга» она опустошила и без того почти пустую кружку эля. — Знаешь, а я ведь сейчас вспоминала именно тебя — она грустно улыбнулась и посмотрела в пустую кружку — хотя, нет, это была не я. Это джин…       Она сидела и ждала реакции, ответа, строго «Хмм», или простого тяжелого вздоха. Но нет. Ничего. Он просто сидел и молчал, сохраняя спокойствие и нейтралитет в этом монологе. — Тут хороший эль. Согласен? — она осмотрела заведение и нетронутую кружку — Принесите-ка мне ещё! — крикнула она хозяйке.       Как только к Геральту присела чародейка, он не сделал ни одного глотка. Желание пить внезапно пропало. Что-то ныло в его груди. Новое, непонятное ощущение, словно что-то не так, как должно быть. К реальности его вернула всё также весёлая Йен. — Мне вот интересно, а ты с ним в постели такой же — она прикусила нижнюю губу и нелепо улыбнулась — как со мной?.. Хотя нет, не говори! — всё также смеясь, но тут же на мгновение голос приобрёл серьёзность — Тот дракон сказал, что ты меня потеряешь. Хмм… Считай это прощанием, я всё-таки не столь бездушна, как некоторые.       Ведьмак наблюдал за ней и словно не слышал, о ком или чём она говорит. Его внимание было где-то там, далеко… И настолько далеко, что даже он сам не знал где. Йен наконец принесли её эль. — Кстати, а где музыка, песни? Стихи?! Где баллады о тебе? — Она немного разлила своё пойло и помрачнела — Кстати о нём… Так ты с ним более нежный, может наоборот грубый и властный? Ну, знаешь, некоторым нравится, когда ими командуют, приказывают… А он из таких? Кстати, а где он? Неужели тоже прогнал?! Геральт, ты лишил нас его пения!       Она тихо смеялась. Может из-за алкоголя, а может над своими же словами, но, скорее всего, она просто понимала, насколько сейчас ужасна и низка. — Так какой он в постели? Громкий? Хотя да, он то громкий, и стонет он, наверное, так же сладко, как и поёт. Я же права?! Нет… только не говори, что ты его ещё не трахнул! — воскликнула Йен, смотря на явно удивлённого Ведьмака — Я думала это обряд какой-то, что каждый встреченный тобой незнакомец, и удостоенный более, чем одно предложения, просто обязан тебя оседлать. Геральт, ох Геральт…       Она скромно распласталась в прохладной улыбке и, облокотившись на одну руку, подозвала к себе хозяйку, прося ещё эля. — Неужто наш великий Белый Волк, услышал отказ? Хотя думаю простое «нет» тебя не остановит. Тогда, что же…       Ведьмак был в тумане, словно сильно пьян, её слова с запозданием доходили до него, а иной раз и вовсе терялись. — Ты. Так. Ещё. И не. Понял, — по слогам в улыбке мурлыкала ведьма — что влюблен в этого не замолкающего музыканта? Прости, но серьёзно, ха-ха. Вас ведьмаков, что из камня делают? Ростят в степи, глухом лесу или типа того? Как можно не понять, что влюбился? — Я не… — было подал голос Ведьмак, но ему и слова не дали вставить. — Или ты понял, но решил подавить это чувство, и поэтому загадал, чтобы мы были вместе? Ну, или как там звучит твоё желание… — её улыбка спала и казалось, что сейчас говорила настоящая Йеннифер — Даже не знаю, что хуже… То, что ты прогнал мальца, так и не поняв, что влюблён, или то, что специально привязал меня к себе, лишь бы забыть его. В любом случае, я, как явно влюбленная девочка, соболезную Лютню.       Йен задумалась и умолкла, словно давая время Геральту осознать услышанное. — Не, как-то по-другому… Лютня, цветы… Лютики! Вот, да, Лютику. Мне его искренне жаль — она тихо посмеялась, но после ещё улыбка исчезла окончательно, а уголки губ упали — А я ведь даже хотела завидовать ему, он ведь всегда с тобой, всегда рядом. А ты — слова смешались со слезами. Она опешила — Прости… Я из-за тебя плакать не собираюсь. Это все эль. Договорились?       Она наконец окончила свои рассуждения, вытирая солёно-горькие слёзы рукавом. После опустошила принесённую ей кружку эля и также, как пришла, исчезла. Молча. С кружкой в руках.       А Геральт сидел всё так же неподвижно, смотря куда-то поверх шумных и пьяных гуляк, к нему медленно и болезненно приходило осознания всего сказанного чародейкой. Неужто он, сам Белый Волк, влюбился?       Влюбился, но в кого? В этого музыканта? В этого несносного и глупого ребёнка?! Геральт знал, что Лютик старше, чем выглядит, но вел себя поэт явно, как малое дитя. И ведь не может быть, чтобы этот громкий, вечно попадающий в неприятности, с голубыми, словно небо после рассвета, глазами юнец, покорил сердце ведьмака.       И чем больше Геральт думал об тонких запястьях, нелепой чёлке, извечном желании придушить столь сладкий и нежный голос, тем больше он понимал, что запутался. Что прогнать его было ошибкой…       И всё это давило с необычайной, новой силой. Выпив залпом кружку эля, он направился спать, надеясь, что к утру пропадёт и желание вернуть Лютика, и исчезнет это ужасное отвращение к тишине.        И правда, это было её своеобразное прощание. После, они не виделись, не пересекались. Геральт потерял её, как и Лютика впрочем.        Но вскоре нашёл то, что искал. Львёнок Цири. Этот ребёнок — неожиданность подарила ему что-то сродни покою. Наконец, Ведьмак мог отвлечься, перестать думать о прошлых поступках, и начать спать по ночам.       Они были вместе уже месяц, а может и два. Время летело несоизмеримо быстро. За этот срок Цири успела понять, что её «судьба» не из болтливых, но она рада, что не одинока, хоть и скрывает это.        Минуя деревни, густые леса и бесконечные поля, они шли в крепость ведьмаков Каэр Морхен. По пути им попалась очередная деревушка с надоедливыми монстрами. Дело было не долгим, а тварь не столь сильна, как рассказывали жители. Геральт управился к вечеру и было хотел двинуться в путь, но его молодая спутница явно устала от долгой ходьбы и нуждалась во сне.        Неподалёку от дома заказчика стоял трактир, повидавший этот мир на протяжении, как показалось Геральту, многих столетий: не большое, не внушающее доверие здание, из которого доносился весёлый гул. Заплатив за две комнаты, ведьмак отвёл львёнка в харчевню, где заказал ей еды, а себе эля.       Впервые за долгое время, он вновь услышал музыку. Звуки было слышно ещё задолго до входа, но внутри всё так и кипело. Гуляки, пьяницы, девы, пели и танцевали — радовались жизни и этому моменту в частности.       Давно забытое, убитое и отправлено куда подальше ощущение тихо ныло где-то под рёбрами. Обстановка напоминала то, что вспоминать совсем не хотелось. Вернее, того, о ком вспоминать не хотелось. Лютика… а точнее то, что Геральт отпустил его одного.       Одного… Лютика! Этого маленького, беззащитного ребёнка. Без оружия, без навыков боя… с лютней на перевес… Но понимание этого пришло лишь после «беседы» с Йеннифер, — то есть поздно. Ведьмак не знал куда направился бард, справился ли он с «коротким» путём, не напал ли на него кто-нибудь по пути, не убил ли его какой-нибудь оскорблённый муж, отец.       Волнение — это всё, что он чувствовал. Лютик был ему нужен…       Спустя время, после разлуки, Геральт услышал, что бард был то там, то здесь. Он пел свои баллады и флиртовал с девицами, пил в одиночестве и никогда не оставался больше, чем на одну ночь. Это радовало, он выжил и жил, он всё также пел о Ведьмаке, рассказывал о своих с ним приключениях. Но почему-то это не давало нужного утешения…       Из-за их криков, шуток и смеха не было слышно самого музыканта, что выступал в харчевне, да и его песен тоже были не слышны. Народ о чём-то долго его упрашивал: кто-то обещал денег, кто-то вина, некоторые угрожали, а другие и вовсе насвистывали мелодию, надеясь, что бард подхватит.       И им удалось. Музыка полилась и наполнила всё вокруг, озаряя помещение улыбками. Вот только Ведьмак помрачнел, что-то защемило в груди: сердце забилось, а кровь прилила к голове, он боялся…        Боялся услышать голос, слова песни. Геральт боялся развернуться и убедиться, что это он

…опасения подтвердились…

— Когда скромняга бард отдыхал от дел, С Геральтом из Ривии он песню эту пел. Сразился Белый Волк с велеречивым чертом Эльфов покромсал — в его голосе читалась усталость и он был пьян, уж точно чертовски пьян…       Он начал петь. Тихо, нежно, и так сладко, что Ведьмак даже был рад. «Он в порядке — пронеслось эхом в сознании — в порядке…»       Народ фальшивил, путал слова, но продолжал петь. Им было весело, ведь никто из них и не знал, что тот самый ведьмак из песни сейчас здесь. Там, в углу, сидит к ним спиной и улавливает каждое слово столь знакомого голоса.       Конечно, он был счастлив, что «друг» жив и здоров. Что голос его так же сладок и нежен. Но виду он не подавал. Он… весь суровый и уставший сидел и хмуро смотрел на Цири, а она смеялась и подпевала толпе.       Песня утихла, зазвенели кружки и монеты. Толпа всё так же шумела и что-то пьяно напевала. К Лютику подошла молодая девушка, что-то просила спеть его, она долго упрашивала, прося определённую, но бард отнекивался и предлагал песню о дочке рыбака. Но это потихоньку переходило в ругань и не выдержав, девушка попросила помощи в уговорах у толпы. — Да, спой ты уже! Невозможно слушать ваши препинания! — раздался чей-то голос. — И в правду, спой! Такая милая девушка просит! — поддержал его другой голос.       И уже вся харчевня упрашивала барда спеть неизвестную им песню, строки которой девушка услышала случайно, когда музыкант настраивал лютню. — Она ещё не дописана — мягко, в улыбке, откашлялся Лютик. — Ну, так и допишем. Спой!       И крик подхватили. Все повторяли это нелепое слово «пой», всё громче и сильнее. Сначала бард отнекивался, говорил, что песня не готова, что он и слов-то не помнит. Даже пытался убедить толпу, что он слишком пьян и струны могут лопнуть. Он убеждал людей, что время позднее, да и ему завтра в путь. Но крик не слабел, и вынуждал действовать. Лютик умолк и около минуты просто молчал, молчал и слушал говор о том, что раз девушка просит, то стоит спеть.       Спустя мгновения струна дрогнула, за ней вторая и так ещё пару минут. И музыка оглушала, толпа утихла, никто не мог и слова сказать, иные и вовсе лили слёзы не стесняясь. Лишь мелодия, но насколько же она сильна и грустна, лишь она одна звучала над всем и вся.       Но бард всё никак не начинал петь, хотя казалось, что для вступления было так много возможностей. Он словно боялся, словно не мог вымолвить строки…       Музыка умолкла, и снова заплакала, а бард нежно, сладко, с болью и горечью в голосе, начал петь. Я снова останусь во тьме, Где меня не найдёт глаз янтарь… Ты тенью исчезнешь в рассвете, И уйдёшь, несомненно в даль. Я честно старался не петь о тебе: Я рвал струны, пальцы ломая, И тонул в предрассветной тьме, Каждый раз о тебе засыпая… Я зарёкся тебя позабыть, Вырвав из сердца пионы! Ты не сможешь меня полюбить, И вот они мы… снова… Я, пожалуй, останусь в куплете, Где меня не спасёт глаз янтарь! А ты тенью, исчезнув в рассвете, Уйдёшь, несомненно в даль. Сквозь солнце и звёзды во сны… К сомнением наших сердец: Туда где вьются пожарам мечты И где не виден из лилий венец… Я уйду без следа. Оставляя стихи. Я сожгу свои струны и песни!.. Только мой образ, улыбку храни, Закутавшись в сны, из созвездий. Я, конечно, остался во тьме, Где забылся мне глаз янтарь. А ты тенью, исчез в рассвете, И ушёл, несомненно в даль…       Музыка била, отравляла и погружала в сон. Ведьмак, великий Белый Волк, пал не от вражеской стали, не от лап всесильного монстра, не от яда какой-либо ведьмы! Его сразил лишь голос!.. тихий, знакомый голос…        Идея была проста: встать, подойти и забрать с собой. Увести от толпы, извиниться, услышать пару лесных шуток и вернуться к обычной, привычной им обоим жизни. Снова начать путешествовать, ходить по пирам, петь в харчевнях, ночевать под открытым небом и просто ждать тишину. Ведь Лютик просто так не умолкнет, пока не расскажет, всё что было за время их разлуки.       Геральт даже успел представить как Цири будет рада собеседнику, и как обиженный бард расскажет ей о всех злоключениях со стороны Ведьмака, и маленькая княжна будет дуться на свою «судьбу» после этого.       Он уже и забыл какого это — видеть его улыбку, его глаза, просто его…       Геральт, погруженный в раздумья, был пробужден хозяином: — Он попросил… — тихо и больно начал мужчина — Он попросил отдать её вам…       И тут Ведьмак… надломился… Он понял, что всё кончилось, что музыки больше нет. Что толпа утихла, а бард исчез.       Ему передали лютню… ту самую эльфийскую лютню… Без записки или каких-либо объяснений Геральту просто вручили когда-то кому-то важный инструмент…