Джиппонгатановские истории

- А все-таки, господин Шишио, - в недобрый для себя час спросил Соджиро, - есть ли какой-нибудь способ, чтобы разом, с одного взгляда определить, сильный перед тобой человек или слабый? - Это очень просто, - отвечал Шишио. - А собственно, Соджиро, зачем тебе знать, слабый или сильный перед тобой человек? - Ну как же, господин Шишио! - изумился Соджиро. - Вы же сами меня научили: плоть слабых - это пища сильных. Значит, дружить и общаться нужно с сильными людьми, а слабых, наоборот, следует уничтожать! На крайний случай можно сначала цинично использовать, а потом уже уничтожить... - Только вопиющая неопытность может извинить то, что ты несешь, - ответил несколько ошеломленный услышанным Шишио. - Знай же, дитя: многие сильные люди таковы, что с ними не то что дружить, а и враждовать-то противно... Взять хоть Аоши Шиномори. И, напротив, слабый человек может обладать такой прекрасной душой, что его дружба будет благословением для тебя... Не дели окружающих тебя на сильных и слабых, относись к ним одинаково - как к людям. Сила и слабость лишь одного человека должны иметь для тебя значение - твои собственные. Понял? - То есть, - проговорил Соджиро после долгого молчания, - мне не следовало убивать тех восемнадцати крестьян в Вакаэ, которые выглядели такими слабыми и жалкими?.. - Каких крестьян? - спросил господин Шишио. - И этих бесполезных ронинов, что на прошлой неделе пришли наниматься к вам на службу, тоже убивать не стоило? - продолжал, словно размышляя вслух, Соджиро. - Чего? - спросил господин Шишио. - И вашего помощника Сенкаку... Что, и министра Окубо тоже не надо было?! - Соджиро, - произнес Шишио, и юноша осекся, смущенный непривычно-напряженной интонацией учителя, - иди-ка ты потренируй свою сверх-быструю технику. Да-да, прямо сейчас. Пока я еще держу себя в руках. Раздвигая ночную мглу крепким плечом, по узкой тропинке сквозь лес близ Киото шагал человек. Шаг его был по привычке стремителен, хотя он никуда особо не спешил. Полы белого плаща, развевающегося за спиной, сбивали росу с придорожных кустов. Некая фигура выступила из ночного мрака, преградив ему путь. Человек прищурился, вглядываясь в незнакомца, а затем сказал: - Привет тебе, пережиток Бакумацу! - И тебе привет, смиренный гончар, совершенно чуждый боевых искусств, - ухмыльнулся в ответ Шишио. - Выпьешь со мной? - И показал большой кувшин. - Не вопрос, - ответил смиренный гончар. ... Воды реки слабо мерцали под луной. Двое на берегу, вооруженные чашками с саке, смотрели, как лепестки сакуры срываются с ветвей и, кружась, мягко опускаются на водную гладь, почти не смущая ее. - Мне известно, - наконец нарушил молчание Шишио, вдоволь насладившись изысканным зрелищем, - что твоя боевая школа особенно славится глубокой и проработанной педагогической традицией. У меня же нет на этом поприще никакого опыта, действовать приходится на свой страх и риск, уповая только на интуицию. И я, в общем, столкнулся со сложной ситуацией. - Рассказывай, - кивнул человек, предположительно не связанный ни с какими боевыми искусствами. - Мы, учителя, должны помогать друг другу. - Что должен делать учитель, - спросил Шишио, - который выяснил, что его ученик - безнадежный идиот? Лицо его собеседника посуровело, между бровей пролегла складка. - Терпеть, - ответил он. - А нельзя, - спросил Шишио с надеждой, - подстроить несчастный случай и взять нового ученика? - Соблазн велик, - задумчиво проговорил смиренный гончар. Взгляд его сделался рассеянным, словно он вглядывался сейчас в события, скрытые завесой времени. - Очень велик. Но это было бы непедагогично. Нет, истинному учителю надлежит стиснуть зубы и терпеть. Молчание повисло над рекой. Лепестки сакуры, послушные дуновению ветра, все так же падали вниз, и в их покорности было что-то обреченное. - Как-то это безрадостно, - произнес наконец Шишио. - Путь учителя - это путь скорби и лишений, - сурово отвечал его собеседник. - Кроме того, всегда есть надежда, что глупый ученик решит, будто учитель у него дурак, и свалит. Шишио обдумал эту перспективу. - Безнадежно, - сказал он со вздохом. - Свалит он, как же. Он во мне души не чает. - А мой - свалил, - ответил Хико Сейджуро, мастер школы "Хитен Мицуруги", и лицо его просветлело от радостного воспоминания. - Когда я совсем уж было потерял надежду, он вдруг заявил, что я ничего не понимаю в политической ситуации и вообще отвратительно инертен - и только я его и видел. До сих пор приношу богам благодарственные жертвы... - Круто. - Да. Правда, - лицо великого мастера снова омрачилось, - в последнее время мне часто стал сниться один и тот же кошмар: что он вернулся, чтобы закончить обучение... Шишио поднял свою чашку. - За то, - сказал он, - чтобы они сваливали и никогда больше не возвращались! - Никогда! - повторил Хико. ...Когда верная Юми принесла ему старый вакидзаши Соджиро и два известия: о том, что Кеншин ходит в терминальную атаку с левой ноги, и о том, что самый быстрый из клинков "Джиппон Гатаны" ближайшие десять лет намерен провести в странствиях - Шишио оказался в сложном положении. С одной стороны, бурно ликовать по поводу последнего сообщения было бы не совсем педагогично. С другой - он уже почти перестал надеяться. Позитивный настрой победил, и Шишио уже готов был непедагогично крикнуть "Ура!", но вдруг страшная мысль поразила его и радостный вопль замер на языке. О таком Хико его не предупреждал. Десять лет, с убийственной ясностью понял Шишио, его единственный и потому лучший ученик будет странствовать по Японии, активно демонстрируя окружающим свои весьма оригинальные взгляды на жизнь. И всем, всем и каждому он будет рассказывать, кто его этому научил... - Проклятье! - взревел Шишио и сломал вакидзаши в кулаке. "Бедненький, - подумала верная Юми, жалостливо прижав руки к груди. - Как тяжело он переживает предательство ученика... Поистине, господин Шишио - великий педагог!"